— Моя сотрудница позвонит тебе. Сделаешь все, как она скажет.
Ежегодный трехдневный отпуск, который Натан Лок позволял себе после пятнадцатого апреля и который он привык проводить в Вэйле, был на этот раз отменен. И сделал это Де Вашер по прямому указанию Лазарева. Лок сидел вместе с Оливером Ламбертом в кабинете на пятом этаже и слушал Де Вашера, докладывавшего о ситуации и пытавшегося из разрозненных кусочков информации сложить головоломку. Особых успехов в этом он пока не добился.
— Итак, жена его уезжает. Говорит, что ей необходимо поехать домой к матери, у которой врачи обнаружили рак легкого. И что к тому же она уже устала от его работы. На протяжении нескольких месяцев мы время от времени засекали между ними размолвки. Она ругалась с ним по поводу того, что он слишком много времени проводит на работе, но ничего более серьезного. В общем, она едет к мамочке. Говорит, что не знает, когда вернется назад. Ведь мамочка больна, так? Ей же удалили легкое, правда? Однако мы так и не смогли отыскать больницу, где бы что-нибудь знали о такой пациентке, как Максина Сазерленд. Мы проверили каждую клинику в Кентукки, Индиане и Теннесси. Вам не кажется это странным, парни?
— Ну и что, Де Вашер? — Это был Ламберт. — Четыре года назад моей жене делали операцию, и мы с ней летали в клинику Майо. Не слыхал я о таком законе, который бы запрещал людям обращаться в больницу, расположенную более чем в ста милях от их дома. Это просто абсурд. А потом, они все же люди с известным положением. Может, она зарегистрировалась под другим именем, чтобы не привлекать к себе внимания. Это обычная история.
Лок кивнул головой в знак согласия.
— Он много с ней разговаривает?
— Она звонит раз в день. Иногда говорят довольно долго: о том, о сем. О собаке, о ее мамочке. О работе. Вчера она сказала ему, что не вернется еще месяца два.
— Что-нибудь насчет клиники она говорила? — поинтересовался Лок.
— Ни разу. Она весьма осторожна. Об операции вообще почти ничего не было сказано. Мамочка, предположительно, уже дома. Если, конечно, она вообще покидала дом.
— К чему ты хочешь нас подвести, Де Вашер? — спросил Ламберт.
— Заткнись и слушай. Давай-ка только предположим, что все это — всего лишь дымовая завеса, цель которой — позволить ей убраться из города. Подальше от нас, подальше от того, что надвигается. Понятна моя мысль?
— Так ты считаешь, что он все-таки работает на них?
— Мне платят за то, чтобы я делал такие предположения, Нат. Я допускаю то, что он знает о нашем прослушивании, поэтому-то он так осторожен в телефонных разговорах. Я допускаю, что он убрал жену из города, надеясь таким образом защитить ее.
— Шатко, — сказал Ламберт. — Все это довольно шатко.
Де Вашер мерил шагами комнату. Бросив острый взгляд на Олли, он сдержал себя.
— Дней десять назад кто-то на четвертом этаже сделал целую кучу непонятных копий. Странно и то, что происходило все это в три утра. Согласно нашим данным, в то время, когда делались эти копии, в здании находились только два юриста. Макдир и Скотт Кимбл. Ни тому ни другому делать на четвертом этаже было нечего. Были использованы двадцать четыре номера допуска. Три взяты из папок Ламара Куина. Три — из папок Сонни Кэппса. Остальные восемнадцать числятся в папках Макдира. Нет ни одного номера Кимбла. Виктор Миллиган отправился домой около половины третьего ночи, Макдир в это время работал в кабинете Эйвери. Он отвозил Эйвери в аэропорт. Эйвери утверждает, что запер свой кабинет, но он мог и забыть. Либо он забыл это сделать, либо у Макдира есть ключ. Я поднажал на Эйвери, и он почти уверен в том, что, уходя, закрыл дверь на замок. Но ведь была полночь, а он смертельно устал и к тому же торопился в аэропорт. Мог и забыть, верно? Но он не давал никаких указаний Макдиру относительно работы в его офисе. Пустяки, не важно, они же просидели там целый день, заканчивая налоговую декларацию для Кэппса. Это был ксерокс номер одиннадцать, ближайший к кабинету Эйвери. Я думаю, не будет ошибкой считать, что копии сделаны Макдиром.
— Сколько их было сделано?
— Две тысячи двенадцать.
— Из каких дел?
— Восемнадцать — наши клиенты по налогообложению. Я почти уверен, что он объяснит все тем, что просто заканчивал их декларации и на всякий случай снимал копии со всех документов. Звучит вполне логично, так? За исключением лишь того, что копии обычно снимают секретарши. На кой же черт ему понадобилось торчать на четвертом этаже в три часа утра, для чего вдруг срочно понадобилось сделать более двух тысяч копий? Все это было седьмого апреля. Скажите, многие ваши ребята заканчивают свою годовую работу на неделю раньше, а потом всю оставшуюся неделю развлекаются на ксероксе?
Он остановился посреди кабинета и уставился на сидящих тяжелым взглядом. Лок и Ламберт погрузились в размышления. Вот где он прижал их.
— А особый смак заключается в том, что пятью днями позже его секретарша использовала те же восемнадцать номеров на своем ксероксе, установленном на втором этаже. Она сделала около трехсот копий. Я, конечно, не юрист, но эта цифра, по-моему, более логична. Вам не кажется?
Оба молча кивнули. Оба были профессиональными юристами, приученными скрупулезнейшим образом рассматривать каждый вопрос во всех мыслимых плоскостях. Но не проронили ни слова. Де Вашер змеино улыбнулся и вновь принялся расхаживать по кабинету.
— Значит, мы поймали его на том, что он снял две тысячи копий, объяснить назначение которых он окажется не в состоянии. Вопрос заключается в следующем: что же это было такое, что он копировал? Если ему пришлось использовать чужие номера допусков, чтобы запустить машину, то что же он мог копировать? Не знаю. Все кабинеты были закрыты, кроме офиса Эйвери, конечно. И я спросил у Эйвери. У него там стоит металлическая этажерка, где он хранит настоящие дела. Обычно они закрыты на ключ, однако в тот день он сам, Макдир и секретарши копались в них с утра до вечера. Эйвери мог и позабыть закрыть их на ключ, когда торопился в аэропорт. Подумаешь! На кой Макдиру снимать копии с настоящих, нормальные дел? Он бы этого делать не стал. Но, как и у каждого, кто работает на четвертом этаже, у Эйвери стоят четыре стеллажа с секретными папками. К ним никто не подходит, верно? Таковы правила фирмы. Даже другие партнеры, да? Они закрыты надежнее, чем мои дела. Значит, без ключа Макдиру до них не добраться. Эйвери показал мне свои ключи. Сказал, что не подходил к стеллажам два дня. Я попросил его посмотреть, все ли там в порядке. Он не может сказать, что в папках кто-то копался. А вы смогли бы, посмотрев на свои дела, заявить, что с них сняли копии? Не смогли бы. И я бы не смог. Поэтому я собрал все эти папки сегодня утром и решил отослать их в Чикаго. А там уж их проверят на предмет наличия отпечатков пальцев. Это займет около недели.
— Не мог он снять копии с тех дел, — проговорил Ламберт.
— А с чего же он мог еще снимать копии, Олли? То есть я хочу напомнить вам, на четвертом и на третьем этажах все было закрыто. Все, кроме кабинета Эйвери. И если допустить, что Макдир все же шепчется по углам с Таррансом, то что еще может заинтересовать его у Эйвери? Только секретные папки.
— Значит, ты, тем самым, допускаешь и то, что у него были ключи? — заметил Лок.
— Да. Я считаю, что он сделал весь набор ключей Эйвери.
Олли фыркнул и рассмеялся недобрым смехом.
— Этого не может быть. Я этому не верю.
Черные Глаза уставился на Де Вашера с вызывающей улыбочкой.
— А каким же образом ему это удалось?
— Хороший вопрос, как раз на него-то я и не могу пока найти ответ. Эйвери показывал мне свои ключи: два кольца, одиннадцать штук. Он с ними не расстается — правила фирмы, так? Ведет себя, как и положено. Когда он бодрствует — ключи у него в кармане; когда же спит — они у него под подушкой.
— Он куда-нибудь ездил в том месяце? — внезапно спросил Черные Глаза.
— О поездке в Хьюстон на прошлой неделе можно не вспоминать. Слишком близко по времени. А до этого он на два дня вылетал на Большой Кайман, по делам. Это было первого апреля.
— Помню, — сказал Ламберт, внимательно слушая.
— Отлично, Олли. Я спросил его, как он провел обе ночи, и он ответил мне, за работой. Посидел разок в баре, и все. Клянется, что спал один. — Де Вашер нажал кнопку на небольшом магнитофоне. — Но он лжет. Из спальни бунгало, в котором он остановился, в девять пятнадцать утра второго апреля был сделан телефонный звонок.
Лок и Ламберт напряженно вслушивались.
— Он в душе, — послышался первый женский голос.
— С тобой все нормально? — спросил второй.
— Да. Все хорошо. Сейчас он ни на что не способен, даже если от него этого и потребовать.
— Почему ты звонишь так поздно?
