— Но… для чего? Скажи мне, бога ради, — вконец растерялся Банни.
— Частично как тест — посмотреть, способны ли вообще Новые Люди дать сдачи, отомстить или восстать. Сбежать, наконец. В рекламных брошюрах говорится, что они безупречные слуги, с нулевой способностью к неподчинению.
У Банни глаза на лоб полезли.
— У них что, на эту хрень и каталоги продаж есть?
Сигом кивнул.
— И кто покупатели?
— В основном богатые. Например, некоторые компании купили их для работ, где человеческий труд слишком дорог или опасен. Для рудников, забоев, неквалифицированного труда с радиоактивными материалами, хранения токсичных отходов…
Что-то собирался сказать Старший, но промолчал. В голове у меня слегка плыло: ощущение было как от дурного сна, где никак не можешь проснуться.
— Здесь они все? — спросил я.
— Нет. Всего на территории три барака. Первый и третий переходят один в другой, по пятьсот в каждом. А второй барак — это детская. В смысле, ясли.
— Ясли? — Старший заметно посерел лицом. — Помилуй нас, грешных.
Я оглядел обе шеренги Новых Людей; новых людей-неандертальцев. Само слово резало мозг, будто ножом.
— Сигом… как им сказать, чтобы они расслабились — типа команды «вольно»?
— Они приучены к кодовым словам. Если надо, чтоб они слушали, но не расходились, им говорится «сброд». А чтобы разошлись по бараку — «разброд».
— Сход, расход, — недобро усмехнулся Банни. — Господи Иисусе. О! Слушайте, ребята. Есть мысль. А можно приказать им разыскать оставшихся охранников и порвать их на куски?
— Никак, — отреагировал сигом. — Они не способны на насилие. Отто с Альфой об этом позаботились. Есть определенные гены агрессии, которые — в общем, я не знаю — то ли удаляются, то ли подавляются. Но после этого ни на какое насилие они не идут, ни при каких обстоятельствах. Тут есть одна… типа, женщина, которую зверски избил этот Картерет.
— Которой ты приносил свой камень? — уточнил я.
— Да. — Малой уже рассказал нам о женской особи, которую подвергли истязанию из-за случайно брошенного камня. — Так вот Отто рассказывал, что целенаправленная, проработанная программа унижения размывает волю и перестраивает инстинкты на прием любой формы оскорбления и насилия. После чего они становятся для подопытного естественной частью жизни.
— Шеф, дорогой, — обратился ко мне Банни. — Мне с этим козлом Отто ну просто край как надо побыть наедине вдвоем, для тела и для души.
— В очередь, Рэббит, — рыкнул Старший. — Мне самому надо кое о чем с ним пошептаться.
— Разберемся, — сказал я. — Ладно, Малой. Время ответов. Что такое должно произойти первого сентября в Африке и что это за фигня такая, Часы вымирания?
— А вы видео разве не смотрели?
— Я же говорил: там звук ни к черту. Расшифровали кое-как только один фрагмент. — Пришлось показать расшифровку на нетбуке. — Первое сентября — это уже через пару дней. Расскажи мне по максимуму все, что знаешь.
— Те двое мужиков во время охоты проговорились случайно. Если бы Ганс их услышал, он бы им головы поотрывал.
— Кто такой Ганс?
— Парень, что вел охоту. Ганс Брукер. Он отсюда, из «Улья».
Старший метнул на меня вопросительный взгляд; я между тем продолжал дознание.
— А Отто Вирц кто такой? Он как-то связан с Эдуардом Вирцем?
— Из Аушвица? — не моргнув глазом переспросил сигом. — Наверное, да. Тут даже есть портреты Эдуарда Вирца. И здесь, и в «Деке».
— Где находится эта «Дека» и что она собой представляет?
— «Дека» — сокращенно от «додекаэдр», то есть двенадцатигранник. Лаборатория Альфы и Отто в Аризоне. Где она там именно, не знаю. Где-то в пустыне и большей частью под землей.
— Альфа — это Сайрус Джекоби?
— Да. — Малой посмотрел на Банни. — А можно мне обратно мой камень?
Банни глянул на меня; я, пожав плечами, кивнул. Мальчуган спрятал камень в карман.
— Так, — сказал я. — А теперь, Малой, вопрос по-крупному. Что такое Волна вымирания?
— Я точно не знаю. Но это как-то связано со вспышкой какой-то болезни — а может, даже нескольких, — которые должны… — Сигом перевел взгляд сначала на Старшего, затем опять на меня, — в общем, это… Всему темнокожему населению Африки не поздоровится. Ох как не поздоровится. Все вымрут.
— Только черные? — уточнил Старший. — В смысле, африканцы?
Малого, судя по всему, эта фраза слегка покоробила, как, собственно, и меня. Впрочем, это отдельная тема.
— Ну да. Только, гм… темные.
— И болезнь эта будет выпущена первого сентября?
— Ага. Она и… кое-что еще.
— Что значит «кое-что»?
— Другие болезни.
— В Африке?
Сигом покачал головой.
— Вообще везде. Я слышал и насчет евреев в Луизиане, только не знаю, что именно там произойдет и что на них нашлют. Потому-то и запросил помощи. Надо все выяснить и их остановить.
— Это понятно, — сказал я. — Надо, чтобы ты показал, где здесь компьютерные залы и те самые лаборатории. Информация и доказательства.
— Хорошо.
— Малой, — вклинился Банни. — А почему у Отто такой, извини, стояк на темнокожих африканцев?
Мачьчуган невольно отстранился, будто ожидая, что за дальнейшие слова его ударят.
— Видите ли, — произнес он чуть боязливо. — Вы же, наверное, понимаете, что это их слова, а не мои? Отто и Альфы. Я-то с ними как раз не согласен.
Старший улыбнулся как можно теплее. Из нас троих ребятишки были только у него.
— Ты, малец, нам во всем очень помогаешь. Будь ты одним из них, тебя бы здесь, с нами, не было.
Мне понравилось, как он исподволь донес значение слов «они» и «мы»; видно было, как мальчуган смягчился.
— Отто с Альфой, — сказал он, кивнув, — всегда делили всех людей на три группы: «Семью», то есть себя самих и свое окружение, нордическую белую расу и… гм… посконные, или грязные, народы.
Он поглядел на Старшего, видимо ожидая, что благожелательность с него сойдет, но тот, кивнув, легонько похлопал подростка по плечу.
— Да, малыш, мне подобное доводилось слышать. Еще и похуже. Да и тебе, наверное… С волками жить — по волчьи выть.
Глаза сигома наполнились слезами, он уставился себе под ноги.
— Куда там. И слышать, и видеть. Вам и не понять… Вы такого и не видали.
— Так покажи нам, малыш, — предложил Старший. — Давай мы увидим то, что нам надо, чтобы все это остановить.
— Оно все в компьютерных комнатах.
— Ну так веди нас, — выразил готовность я.
Сигом в глухом отчаянии обернулся на Новых Людей:
— Вы же им поможете, правда?
— Компьютерные записи и будут к этому первым шагом. Это сейчас главное.
— Но ведь вы их обязательно выручите?
Я кивнул.
— Выручим, Малой, непременно выручим. Мы слов на ветер не бросаем.
Сигом вгляделся мне в глаза, выискивая там признаки лживости, — и не нашел. Слезы текли по его окровавленному лицу, покрытому синяками.
— Ладно, тогда отведу вас к компьютерам.
Он повернулся к молчаливо ждущим Новым Людям.
— Расхо-од! — выкрикнул он.
И они безмолвно, с глухим шорохом стали расходиться из шеренги по своим топчанам и табуретам, по утлым недрам своей сумрачной жизни. Задержалась лишь одна женщина. Она вновь, подняв голову, посмотрела на мальчика, а потом поднесла и отвела от лица палец, словно смахивая слезинку. Мальчик, смерив ее взглядом, проделал то же движение.
Уводя нас за собой, он плакал, не скрывая слез.
«Улей».
Воскресенье, 29 августа, 16.14.
Остаток времени на Часах вымирания:
67 часов 46 минут (время местное).
До компьютерного зала мы добрались без происшествий. Гадкий сюрприз ждал нас внутри.
Компьютеры все как один превратились в окалину. Из рядов связанных меж собой агрегатов исходил маслянистый дым. Вокруг каждого образовалась лужа из оплавленного пластика со спекшимися вкраплениями кремния.
— С-сучий потрох, — прошипел Банни.
Он ножом поддел переднюю панель на одном из устройств, внутри находилась тягучая размягченная масса — мечта скульптора-сюрреалиста.
Старший ручкой со стола потыкал в вязкую гадость, все еще мягкую и горячую.
— Эх, на пару минут не успели. Вот незадача.
Никто ничего не говорил, но ощущение у всех было одинаковое: нечего было тратить драгоценное время в тех бараках. Ведь могли же успеть. Должны были успеть. Вот как все кардинальным образом меняет лишь пара минут.
— Что делать будем, кэп? — негромко спросил Старший.
— Надеяться изо всех сил, — ответил я, — что отыщем какие-нибудь диски или бумажные носители. Приступаем сейчас. То есть сию секунду. Вы пока занимайтесь, а я отлучусь.