— И откуда у этих козлов такие машины? — Степа задумчиво почесал коротко стриженый затылок. — Неправильно это как-то. Да, Китай? Несправедливо…
Китаю было не до вопросов, тем более таких идиотских. Он туже затягивал ремень на брюках и раздумывал, не снять ли с жертвы и рубашку. Но этого делать не стал, свежее пятно крови на груди, да и воротничок разорван. Миха, не найдя себе другого дела, перекладывал из руки в руку самодельную биту.
— Миха, а на хрена ты его вальнул? — спросил Степа. — Это ведь не наша статья. Мы мокрухой сроду не занимались.
— Поплачься папочке в жилетку, — сквозь зубы процедил Миха. — Хренов чистоплюй. Мне чего, надо было стоять и смотреть? Еще бы немного, и он нам таких пиздов навешал, что мама дорогая. А валить я его не собирался. Я же не знал, что он такой нежный.
— Не собирался он. Рассказывай, — Степа покачал головой. — Будто я не видел, собирался ты или не собирался.
Покончив с переодеванием, в разговор вмешался Китай.
— Джип надо скидывать в срочном порядке, — буркнул он. — А потом месяца три на дне отлежаться.
Миха взял с капота бумажник, расстегнув клапан, пересчитал деньги. Не так чтобы густо, но лишней копейки не бывает. Затем стал изучать документы на машину.
— Тачка-то не на него, — сказал Миха. — На какого-то Пашпарина Дмитрия. На-ка посмотри.
Он вложил документы в ладонь Китая, стал разглядывать листки письма и неожиданно рассмеялся.
— Эй, вы только послушайте, что тут написано.
«Я заблуждался, когда говорил тебе про деньги и про рай. Рай — это когда мы были с тобой вместе. А все остальное уже не имеет значения, потому что прошлое нельзя вернуть».
— А наш жмур по ходу писатель. Какой-то девке на две страницы маляву накатал. Лирическую. С прологом и эпилогом.
— Если хочешь, можешь кинуть письмо в почтовый ящик, — сказал Китай.
— Да тут и адреса нету, — отозвался Миха. — Получается, что письмо секретное. По прочтении уничтожить.
Он вытащил зажигалку, подпалил бумагу с одного края. Когда огонь разгорелся, бросил письмо на землю. Еще теплый пепел разнесло ветром. Китай одернул пиджак и сказал.
— Вроде бы все. Ну что, парни, сливаем?
Рослый, Миха, ухватив Кота за руки, волоком дотащили его до середины моста, пинками уложили его на самый край.
— Блин, помнил одну молитву, — сказал Китаец. — А сейчас из балды вылетела. И хрен с ней. Она и не подходила к случаю. Потому что за здравие. А тут нужна за упокой.
Китай с силой толкнул Кота подметкой башмака. Тело, сорвавшись с моста, дважды перевернувшись через голову, полетело вниз с десятиметровой высоты. Ушло глубоко под воду, оказавшись на самой стремнине реки, поднялось наверх. И снова исчезло. Когда все двинули к машинам, Миха замешкался, прикуривая сигарету. Он встал у края моста, на секунду показалось, что вдалеке из-под воды появилась голова только что сброшенного в речку парня.
— Этого не может быть, — прошептал Миха. — Хренота какая… Бред. Жмуры не плавают. Наверное, показалось.
Он постоял еще пару минут, вглядываясь в течение реки, в мелкие барашки волн, бьющихся о песчаный берег, но больше не увидел головы над поверхностью речушки. Только проплыли два бревна, сцепившиеся между собой ветками. И пропали за поворотом. Миха плюнул в воду, жадно затянулся табачным дымом и двинул к машинам, размышляя про себя о цене человеческой жизни. Как ни крути, цена невысокая.
* * * *
Волна накрыла Кота с головой, он увидел перед собой темноту, плечи и грудь сдавило так, что нечем стало дышать. Кот плохо понимал, где находится и куда его несет. Сознание возвращалось медленно, темнота наполнялась живыми оттенками, стало светлее. Течение развернуло тело, крутануло и понесло дальше. Кот погружался глубоко в воду и через несколько мгновений оказывался на поверхности реки. Сил, чтобы грести к берегу, сопротивляться потоку, не было, он мог лишь, вяло двигая ногами и поднимая корпус, хватать ртом воздух и задерживать его в легких.
Течение оказалось быстрым, а вода холодной. В тот момент, когда последние силы покинули Кота, он успел зацепиться за ветку дерева, плывущего вниз по течению. Он сказал себе, что теперь самое страшное позади, он не утонет, рано или поздно дерево прибьет к берегу, но тут ветка почему-то выскользнула из ладони. Через пару секунд до ствола было уже не дотянуться. И снова начался приступ слабости, Кот набрал в легкие воздуха и снова увидел темноту, наступавшую на него со всех сторон. И подумал, что он проиграл и на этот раз. Живым ему не выбраться.
Кот пришел в себя оттого, что его тормошили за плечо. Он лежал на песчаной отмели, волна плескалась у ног, а над ним стоял какой-то мужик в кожаном картузе. Человек что-то говорил, кажется, он задавал вопросы. Но Кот был слишком слаб, чтобы понять их смысл. Он хотел перевернуться с бока на спину, но ничего не получилось. Руки сделались чужими, непослушными, а ноги одеревенели до полного бесчувствия.
— Холодно, — прошептал Кот так тихо, что сам себя не услышал. — Слышь… Холодно очень.
— Ясное дело, не жарко, — сказал мужик. — Голяком-то…
Человек, склонился ниже, что-то сказал, задал пару вопросов. Кот старался разобрать слова, но снова провалился в забытье, похожее то ли на сон, то ли на обморок.
В следующий раз он очнулся в жарко натопленной избе. Дело, видно, шло к вечеру, горела лампочка в матерчатом абажуре, тихо играло радио. Костян лежал на железной койке с мягкой панцирной сеткой. Угол комнаты был отгорожен ситцевой занавеской, на которую ложились и пропадали человеческие тени. Мужик со знакомым голосом, который Кот слышал у реки, что-то объяснял женщине. Та коротко односложно отвечала, мужик пускался в дальнейшие объяснения. Кот разобрал слово «утопленник», а потом женщина засмеялась так легко и мелодично, будто колокольчик зазвенел.
Кот старался уловить смысл разговора. Он выхватывал отдельные слова, но эти слова почему-то не наполнялись смыслом. Кот закрывал тяжелые веки, проваливался в забытье, вздрагивал и снова слышал чужой разговор. Какая-то женщина, сдвинув занавеску, присела на табурет, поправила подушку, помогла Коту сесть, оправила на нем теплую нательную рубаху.
— Попей, — сказала она. — Лучше будет… Да не бойся ты. Никто тут тебя не обидит.
И напоила его из деревянного ковшика каким-то горьким настоем, пахнувшим полынью и зверобоем. Женщина пропала, будто ее и не было, а Кот зарылся в подушку и успокоился тяжелым сном.
* * * *
Майор Азаров, до полудня проторчавший в криминалистической лаборатории в районе в районе улицы Гиляровского, чтобы немного проветриться, пешком дошагал до Садового кольца и, остановившись у троллейбусной остановки, испытал неожиданный приступ голода.
Он стоял на солнцепеке и мучительно соображал, где тут поблизости есть недорогая столовка или чебуречная, где можно сытно перекусить, не заработав при этом пищевого отравления. Вопрос оказался совсем непростым. В районе центра слишком мало недорогих заведений, а тех, где прилично кормят, и вовсе по пальцам считать. Азаров мучительно напрягал память, даже тер лоб ладонью, но ничего дельного в голову не приходило. Жара такая, что вместе с асфальтом плавятся человеческие мозги. Наконец он воскресил в памяти адресок одной закусочной неподалеку от театра Образцова.
Азаров рванул с места, вскочил на подножку уже отчалившего троллейбуса, подтянулся на поручне и, поработав локтями, оказался на задней площадке. Троллейбусы ходили редко и все были переполнены, но ради приличного обеда можно потерпеть десять минут.
Повиснув на перекладине, Азаров профессиональным взглядом осмотрел людей, сдавливавших его справа и слева, на короткое мгновение задержал взгляд на высоком стройном мужчине с прилизанными темными волосами, отметив про себя, что на нем дорогой светло-бежевый в серую полоску летний костюм, не иначе как итальянский или французский. На запястье руки, которой человек держался за поручень, фирменные часы «Картье». Гардероб дополнял шелковый галстук, купленный явно не на вьетнамской толкучке и золотые запонки. Очень неплохой прикид для человека, который пользуется общественном транспортом.
Азаров смежил веки, будто смертельно устал, повернув голову к окну, периферическим зрением продолжал наблюдение за субъектом. Эта морда ему знакома, а у Азарова профессиональная память на лица. Минуту он вспоминал, где встречал этого кренделя. Точно, человека звали Жора Бубнов, он же Бубен, и год назад он проходил свидетелем по двойному убийству на Большой Переяславской улице. Мужик терся возле упитанной блондиночки лет сорока с гаком, одетой в однотонное неброское, но явно недешевое платье. В ушах серьги с крупными камушками, на плече кожаная сумочка с длинным ремешком.
Азаров уже знал, что произойдет дальше, оставалось дождаться подтверждения своей версии, незаметно наблюдая за манипуляциями брюнета. Можно поспорить с самим собой на рубль, что через минуту сумка будет распорота крест-накрест и похудеет на вес портмоне. Азаров по роду службы не так часто общался с карманниками, потому что занимался серьезными парнями, но, столкнувшись, он, разумеется, не стал бы делать вид, будто ничего не видит.
