Больше у Лехи хороших знакомых в городе не имелось. Можно, конечно, было зайти в общагу, там кое-кто из старых приятелей по заводу оставался. Но соваться туда без бутылки — неудобно. Опять же кое-кому в общаге Леха задолжал. По мелочевке, конечно, но ведь спьяну и за пять тыщ рублей прибить могут. Опять же пилить до этой общаги на улицу Машиностроителей надо было хрен знает сколько, потому что туда ходил только один 4-й автобус, а остановка его, ближайшая отсюда, находилась в часе ходьбы, не меньше. Да и где гарантия, что опять контролерам не попадешься? А тут минут десять-пятнадцать пешком пройдешь — и у Нинки.
Конечно, к ней тоже, для приличия, надо бы с бутылкой. Но и так можно. Сама нальет, если пустой, войдет в понимание. Лишь бы только у нее никаких гостей не было. В смысле, мужиков. Всегда прежде Леха ей звонил. Либо из деревни, с почты, либо уже из города, из автомата. Один раз приехал без звонка — а там сидит дядя, семь на восемь — восемь на семь. Весь в наколках, с фиксами во рту. Очень сильно мог обидеть, если б Нинка не сказала, что это Леха — ее брат двоюродный из деревни. В общем, обошлось тогда. Сейчас Лехе и позвонить не на что. Но куда денешься? Хоть деньжат занять на трамвай…
Коровин пошел по улице Усыскина. Она, зараза, оказалась длинной и извилистой. Но так или иначе за двадцать минут он дошел до дома 5, прошел через подворотню, залитую огромной лужей, очутился в маленьком дворике, заставленном мусорными баками и заваленном кучами того мусора, который в баки не помещался. Вывозили их отсюда, должно быть, не чаще, чем раз в год, потому что Лехе, который последний раз был тут пять, месяцев назад, показалось, что мусор как лежал тогда, так и лежит, даже прибавилось.
За двором была еще одна подворотня, принадлежавшая уже дому, именовавшемуся «строением 2». Пройдя через подворотню, можно было увидеть потрескавшийся и облупившийся кирпичный особнячок, у которого сохранилось крылечко с какими-то расколовшимися или разбитыми зверями — не то львами, не то тиграми, но с обломками орлиных крыльев на спинах.
Подходя к особняку, Леха размышлял над тем, как он будет объяснять Нинке, отчего приехал в город только вечером и почему не решается сразу ехать по нужному адресу. Коровин очень сильно сомневался, что Нинке следует знать всю подоплеку его приезда. Особенно, если вдруг у нее там какой-то хахаль с наколками. Правда, можно ведь и не давать этому хахалю повода думать, что Леха заходит в гости к своей нерегулярной возлюбленной. Опять можно двоюродным братцем представиться. Это, конечно, если тот же мужик у нее окажется. К Нинке, уроженке села, более-менее прочно пристроившейся в городе, может приехать и брат, и сват, и сосед, и иная седьмая вода на киселе. На базар приехал или по каким иным делам. Нинка проживает хоть и в полуразвалившемся особняке шибко дореволюционной постройки, превращенном за прошедшие времена частично в коммуналки, а частично в бомжатник, но все-таки в двух комнатах. Правда, комнаты общей площадью в шестнадцать метров, когда-то были одной большой, но перегородка все-таки есть. Поэтому, ежели что, Лехе даже при наличии у Нинки хахаля будет где переночевать. Ему нынче любви не надо. Деньжатами подразжиться — вот что Коровину в первую очередь нужно. А это у Нинки вполне возможно. Она, по последним данным, торгует в коммерческой палатке и на зарплату не жалуется. Летом вроде бы полтора лимона получала. Конечно, она ему не постеснялась рассказать, что ублажает одного из подручных какого-то большого блатаря, который по поручению своего шефа собирает дань с палаточников на ихней «площадке». Но Леха не ревнивый. А вот то, что у нее кое-какие бабки остаются — это очень кстати.
Леха вошел в дом. Света здесь было совсем немного, но он тут хорошо все помнил, заблудиться не боялся. На второй этаж вела широкая, некогда считавшаяся парадной лестница. Ступеньки на ней так и остались мраморные, хотя и растрескались, а вот с перил мрамор пропал, одни железки остались. По бокам от лестницы тянулись два узких прохода в квартиры первого этажа. Мрачные и черные, воняющие мочой и блевотиной. Обе эти квартиры когда-то занимала какая-то мелкая контора, которую по ходу реформ не то перевели, не то вообще закрыли, но помещение никому не сдали. То ли арендатора не нашли, то ли еще чего. Пока суть да дело, эти пустые комнаты самоволкой взломали и заселили бомжи. Сколько их там проживало — черт его знает. Одни приходили, другие уходили. Менты их несколько раз оттуда вытряхивали, но они снова туда влезали.
Леха поднялся по лестнице, прошел вправо и уперся в высокую дверь, обитую истертым и порезанным ножами дерматином. Под кнопкой звонка увидел знакомое: «Брынцевой — 3 зв>. Нажал три раза кнопку и только после этого подумал: «А что, если на работе или в магазин ушла?» С минуту поволновался, но услышал шлепающие шаги в коридоре за дверью, а потом недовольный голос:
— Кто?
— Я, Алексей, — солидно ответил Леха, и Нинка открыла.
Леху обдало спертым духом прокисших щей, квашеной капусты, нафталина, клопов и еще чего-то подобного. «Нинка-блондинка, зеленые глаза», как ее в детстве дразнили, встретила его в розовом махровом халате, с полотенцем на голове. Гладкая, белая, не намазанная.
— Ой! — порадовалась она. — Приве-ет! Заходи.
Зашел, вытер ноги о тряпку, заменявшую коврик. Нинка положила руки ему на плечи, чмокнула в щетину.
— Небритый-то какой! Бороду отпускаешь?
— Да так, — сказал Леха, — недосуг было.
В коридоре горела тусклая лампочка, ватт на двадцать пять, не больше. В него выходило шесть когда-то крашенных в белый цвет, но ныне донельзя облупившихся и захватанных грязными руками дверей. Справа была общая кухня, слева — сортир и ванная, остальные вели в жилые комнаты. Нинкина дверь была дальняя справа. Когда шли по коридору, из двери напротив вышла старуха, согнутая крючком, и пошаркала к туалету.
— Вот сучка старая! — ругнулась Нинка, когда пропустила Леху в свои апартаменты и заперла за собой дверь. — Никак не околеет. Одной ногой в гробу — а все шастает, нюхает… Все ей знать интересно.
— Такая уж уродилась, — сказал Леха. Сколько раз он к Нинке ни заходил, столько раз эта бабка-соседка в туалет отправлялась.
— Ты чего ж без звонка, а? — попеняла Нинка. — Ведь условились же: как собираешься ко мне — так сначала звонишь.
— А что, ты ждешь кого-то? — обеспокоился Леха.
— Да нет, никого не жду. Но все-таки предупреждать надо. А то мне тебя и угостить нечем. Щи будешь? Еще холодец есть.
— С удовольствием. — Ломаться Лехе времени не было.
— Тогда я сейчас все разогрею, а ты помоешься, побреешься и покушаешь, ладно?
— У меня и переодеться не во что, — сознался Коровин, — и бритвы нет, и мыла. Опять же, как, соседи не возбухнут, если я вашу ванну займу?
— Соседей-то, кроме этой бабки, нету никого. В деревню за картошкой уехали. Через пару дней только приедут. Купайся! А я пока стол накрою…
Очень хорошо этот вечер прошел, а ночь начиналась просто прекрасно. Леха отмылся в ванной, побрился свежим одноразовым станком, завернулся в теплый мужской халат. Нинка его даже подстригла «под скобочку» — ей и в парикмахерской работать доводилось — а потом поужинал. У Нинки, кроме щей и холодца, нашлись обрезок батона сырокопченой колбаски, селедка с лучком и бутылка водки «Суворов». Выпили в меру, закусили, поразговаривали. Нинка, конечно, все расспрашивала, как там, в деревне, дела, как Севка с Иркой живут, кто помер да у кого кто родился. Леха, что знал, то и рассказывал. Насчет грибов, конечно, разговор тоже заходил, но про паспорт и все прочие обстоятельства Коровин и словом не обмолвился. Послушал и Нинкины россказни, правда, не больно понятные, про всякие там рыночные отношения и безобразия. Немного телик посмотрели, а потом спать пошли.
Трахаться Нинка не только любила, но и умела, поэтому все получилось очень даже ловко и приятно. Леха впервые за долгое время спал не один, на свежем белье. Очень уж хотелось ему эдак проспать до утра, но — не вышло.
Сколько проспать удалось — не понял. Ложились примерно около одиннадцати, но, когда сон оборвался, была еще глухая ночь. Разбудил их обоих стук в дверь. Громкий, бухающий, тяжелый, аж комната дрожала.
— Открывай, бля! — орал кто-то хриплым злым басом, и Лехе даже спросонья показалось, что этого ночного гостя он знает. По крайней мере, голос ночного пришельца где-то слышал. Но когда Нинка, проснувшись, охнула:
— Вот нелегкая! Котел! — тут Лехе все стало ясно.
Нинка, как видно, была убеждена, что в этот вечер Котел не заявится и не помешает ей с Лехой, а тот заявился. И уж, конечно, не знала, что Котел — это один из мужиков, которых Коровин видел в лесу.
— Открой, падла, дверь вышибу! — Силушек у Котла на это вполне хватило бы.
