Когда Бэзил смотрел на матрас, убирая свою постель, ему всякий раз представлялся огонь и удушающий дым. А не такой же он, Бэзил, негодяй. Во всяком случае, он никогда не делал с людьми того, что творил его учитель музыки, пока Бэзил не бросил ходить на его уроки, за что даже был несчадно выпорот. Но даже наказание не заставило его возвратиться и еще раз пережить то бесстыдное насилие, когда кажется, что тебе в горло забивают кляп и ты сейчас умрешь от удушья. Он почти забыл этот прискорбный опыт и вспомнил о нем, лишь когда всплыла тема газовой камеры. Хотя он отлично знал, что в Гейнсвилле людей умерщвляют с помощью шприца, конвоиры постоянно грозили ему газовой камерой, смеясь и улюлюкая, когда он сжимался на койке, трясясь от страха.
Но теперь о газовой камере можно забыть, как, впрочем, и о любом другом способе казни. Теперь он часть научного проекта.
Он услышал, как в нижней половине стальной двери выдвинули лоток и поставили на него поднос с завтраком.
Окон в камере не было, но Бэзил знад. что сейчас раннее утро: заключенным разносили еду. Он слышал, как гремели лотки в других камерах, принимая подносы с яйцами, беконом и печеньем. Иногда вместо яиц была глазунья. Лежа на своем пожаробезопасном матрасе под столь же безопасным одеялом, он вдохнул запах еды и, вскипев от негодования, вспомнил о своей корреспонденции. Он вытрясет ее из них! Раздались шаги, и в затянутом сеткой окошке появилось толстое черное лицо дядюшки Римуса.
Такое прозвище дал охраннику Бэзил. И по этой причине он больше не получает корреспонденцию. Уже целый месяц.
— Отдайте мне мои письма! — потребовал Бэзил. — Получать почту — мое конституционное право.
— А с чего ты взял, что кто-то вздумает писать такой заднице, как ты? — последовад немедленный ответ из-за сетки.
Со своего места Бэзил видел только смутные очертания лица и блестящие глаза, смотрящие на него в упор. Бэзил отлично знал, что надо сделать с глазами, чтобы они не блестели и не смотрели, куда им не положено, но в этой конуре ему не развернуться. От ярости и бессилия у него свело челюсти.
— Я знаю, что письма для меня есть, — упорствовал Бэзил. — И я хочу их получить.
Лицо исчезло. В камеру вдвинули лоток. Встав с койки, Бэзил забрал поднос с едой, лоток с грохотом отъехал за толстую стальную дверь.
— Надеюсь, никто не плюет в твои яйца, — послышалось из-за сетки. — Приятного аппетита!
Дощатый пол холодил босые ступни. Когда Люси вернулась в спальню, Стиви все еще спала. Поставив чашки с кофе на тумбочку, Люси сунула руку под матрас, чтобы забрать оттуда обойму. Конечно, вчера ночью она вела себя безрассудно, но не настолько, чтобы оставить на виду заряженный пистолет, когда в доме есть посторонний.
— Стиви? — окликнула она спящую. — Давай, просыпайся. Эй!
Стиви открыла глаза.
— Круто, — зевнув, сказала она, наблюдая, как Люси заряжает пистолет.
— Мне пора, — заявила Люси, подавая ей кофе.
Стиви посмотрела на пистолет.
— Ты, должно быть, здорово мне доверяешь, если вчера оставила эту штуку на тумбочке.
— А почему я должна не доверять тебе?
— Думаю, вам, юристам, есть чего опасаться. Вы стольким людям испортили жизнь! В наши дни ни в ком нельзя быть уверенным. — Стиви потянулась.
Вчера Люси сказал ей, что она адвокат и работает в Бостоне. Наверное, эту Стиви нередко обманывали.
— Как ты догадалась, что я пью только черный?
— Я не догадалась. Просто в доме нет ни молока, ни сахара. Мне действительно надо идти.
— Останься. Не пожалеешь. Мы ведь вчера не совсем закончили. Я так напилась, что даже не смогла тебя раздеть. Первый раз со мной такое.
— Похоже, у тебя вчера многое было в первый раз.
— Ты ведь так и не сняла одежду, — еше раз напомнила Стиви, отпивая кофе. — Впервые такое вижу.
— Но тебя это не слишком волновало.
— Значит, волновало, если я об этом помню. Еще не поздно все исправить.
Стиви приподнялась и села, подложив под спину подушки. Одеяло соскользнуло вниз, обнажив ее грудь с твердыми от холода сосками. Стиви явно сознавала свою красоту и знала, как ею распорядиться. У Люси не возникало сомнений, что случившееся ночью — далеко не первое подобное приключение ее новой знакомой.
— Господи, как голова раскалывается, — простонала Стиви, невозмутимо наблюдая, как Люси ее разглядывает. — А ты говорила, что от хорошей текилы такого не бывает.
— Но ты же мешала ее с водкой.
Стиви взбила подушки, и одеяло совсем сползло. В утреннем свете она выглядела еще более соблазнительной, чем ночью, но Люси не захотела продолжения. Ее интересовали лишь таинственные рисунки на теле красавицы.
— Помнишь, я тебя спрашивала о них ночью?
— Ночью ты мне задавала кучу вопросов.
— Я спросила только, где это тебя так разрисовали.
— Слушай, давай-ка залезай сюда, — хлопнула Стиви рукой по простыне.
Ее взгляд прожигал Люси насквозь.
— Наверно, это больно! Если только татуировка не фальшивая. А мне кажется, она у тебя именно такая.
— Я могу смыть это ацетоном или детским маслом. Но у тебя ведь здесь ничего нет?
— А зачем это вообще? — спросила Люси, продолжая разглядывать отпечатки.
— Это была не моя идея.
— А чья?
— Да так. одной зануды. Она меня раскрашивает, а мне потом приходится отмываться.
— Ты разрешаешь кому-то размалевывать себя? — нахмурилась Люси. — Что за глупость! — При мысли, что кто-то рисует на голом теле Стиви, она почувствовала ревность. — Можешь не говорить, кто это. Меня это не интересует.
— Гораздо приятнее разрисовывать кого-то другого! — заявила Стиви, и Люси снова почувствовала уколол ревности. — Ну иди сюда, — пропела Стиви своим нежным голосом, снова похлопав ладонью по кровати.
— Нам нужно уходить. У меня куча дел. — Люси, сгребла в охапку свои грубые черные джинсы и черный же бесформенный свитер. Прихватив пистолет, она заперлась в ванной.
Раздеваясь Люси избегла смотреть в зеркало. Она и без того знала, что произошло с ее фигурой. Какой смысл еще раз ужасаться? Стоя под душем, она несколько раз провела пальцами по телу в надежде обнаружить какие-то изменения, потом насухо вытерлась полотенцем, по-прежнему отводя взгляд от зеркала.
— Вы только посмотрите на нее! — воскликнула Стиви, когда Люси вышла из ванной — одетая и совсем упавшая духом. — Ну прямо секретный агент! Я тоже хотела бы быть такой.
— Но ты же меня совсем не знаешь.
— После этой ночи еще как знаю! — Стиви окинула Люси взглядом. — Тебе любая позавидует. Вид у тебя крутой. Ты ведь ничего не боишься, правда?
Наклонившись, Люси подняла с полу одеяло и набросила его на Стиви. Та застыла, опустив глаза.
— Извини. Я не хотела тебя обидеть, — кротко произнесла она, покраснев.
— Просто здесь холодно…
— Ничего. Со мной и раньше такое случалось. — Стиви подняла на Люси печальные испуганные глаза. — Ты считаешь меня уродиной. Толстой уродиной. И я тебе не нравлюсь. Днем все выглядит совсем по-другому.
— Ну уж толстой уродиной тебя никак не назовешь, — возразила Люси. — И ты мне нравишься. Просто… Черт! Извини, я не хотела…
— Ничего удивительного. Как я могу понравиться такой девушке, как ты? — грустно произнесла Стиви, заворачиваясь в одеяло и слезая с кровати. — С тобой любая пойдет. Но все же я тебе благодарна. Спасибо. Я никому ничего не скажу.
Люси молча наблюдала, как Стиви забирает свою одежду из гостиной и одевается. Она дрожала, губы ее кривились.
— Боже мой, только, пожалуйста, не плачь, Стиви!
— Ну хоть имя мое помнишь!
— Что ты хочешь этим сказать?
Широко распахнув глаза, в которых все еше плавал испуг, Стиви взмолилась:
— Отпусти меня, пожалуйста! Я никому не скажу. Спасибо. Я тебе очень благодарна.
— Что ты такое несешь? — оторопела Люси.
Стиви завернулась в свое пальто и выскользнула за дверь. Стоя у окна, Люси задумчиво смотрела, как женская фигурка в длинном разлетающемся черном пальто с капюшоном и черных сапогах исчезает за пеленой снега.
Спустя полчаса Люси, натянув лыжную куртку, разложила по карманам пистолет и две обоймы с патронами.
Заперев дверь, она осторожно спустилась по занесенным снегом ступенькам. Какая странная эта Стиви! Люси чувствовала себя виноватой. Потом ее мысли переметнулись к Джонни, и чувство вины усилилось. Люси вспомнила, как он пригласил ее на ужин в Сан-Франциско. Он пытался ее успокоить.
— У тебя все будет хорошо, — пообещал он.
— Я не могу так жить, — сказала она.
В ресторане на Маркет-стрит сидело множество привлекательных женщин, уверенных в себе, счастливых… Люси чувствовала на себе взгляд, ей хотелось съежиться, сжаться в точку.
— Я хочу что-то с этим сделать, — сказала она. — Ты только посмотри на меня.
