к нему — взбитые сливки забили хлипкую бумажную трубочку, пластиковых теперь больше не дают, а пить из стакана, перемазав весь рот сливками перед моим будущим мужем, мне не хотелось.
— Ну, мне пора. Через двадцать минут приходит клиент. Вы придете посмотреть на то, что у нас есть? Я устрою для вас тур. Да, и первый месяц бесплатно.
— Хорошо. Я зайду.
Кейден встает и берет со стола бумажник, телефон и ключи.
— Пока, птичка-синичка, — говорит он Эмили и поглаживает ее по головке, укрытой капюшоном.
Он прикоснулся к ней! Прикоснулся к моей крошке. Он будет любить ее. Я совершенно в этом уверена.
Кейден давно ушел, а я так и сижу, и смотрю на горы. Когда-нибудь мы отправимся туда все втроем: Кейден, я и Эмили. Поедем туда в отпуск и будем ходить по горам в теплых куртках и больших ботинках, а Эмили будет сидеть у отца за спиной и поглядывать вперед через его плечо. Наша семья.
— Здра-а-асьте вам, Женевьева, — врывается в мои мечты чей-то голос. Поднимаю глаза. Возле столика стоит Ванда с моей работы в полной боевой раскраске, держа в каждой руке по огромному мешку с покупками. Возле нее увиваются дети, умоляющие купить им мороженое.
— Ой, привет, Ванда. Привет, детвора.
Им не до приветствий. Они бегут к прилавку и начинают выбирать фриктейли.
— Я увидела тебя через окно. Почему ты не была на работе вчера и сегодня?
— Я позвонила и передала Тревору, что Эмили подхватила инфекцию.
— И как она сейчас? — Ванда с подозрением смотрит на коляску.
— Спасибо, сегодня ей уже гораздо лучше.
— Так завтра ты выйдешь, а? Я должна знать, или мне придется искать замену. Если ты еще раз не предупредишь, возьму вместо тебя кого-нибудь другого.
— Буду завтра в восемь. Обещаю.
Ванда взмахивает огромными, как крылья летучей мыши, ресницами:
— Смотри, не появишься — даже не знаю, что я с тобой сделаю! Понятно?
— Да. Спасибо. До завтра.
Ее дети преграждают путь к кассе двум покупателям. Ванда громогласно командует: «А ну-ка бр-р-рысь!», и они молча выстраиваются в очередь.
Четверг, 24 октября
По дороге на работу я оставляю возле калитки пакетик конфет для Альфи, а потом отвожу Эмили к няне. Проходя возле игровых автоматов, я ищу взглядом Мэтью, который в это время всегда поджидает школьный автобус, но его сегодня нет. Ах да, сейчас ведь каникулы!
Вчерашний поход в кафе с Кейденом придал мне храбрости, и теперь троица из салона красоты видится лишь далеким воспоминанием. Сегодняшний день в «Лалике» должен быть таким же мучительно обычным, как и предыдущие пятьдесят с чем-то дней: заправка постелей, чистка ковров, скобление раковин и раскладывание пакетиков с чаем и сахаром. А потом — поход домой вдоль набережной, и — в кровать до следующего такого же утра. Разнообразия добавляет лишь возможность столкнуться с ребенком, который забыл что-либо в номере. Иногда нам удается поболтать, а иногда они даже рассказывают мне о своих планах на день.
Но сегодня никого из детей не видно, зато Ванда просто рвет и мечет. Правда, со мной она всегда ведет себя как Золушкина мачеха и Баба-яга, вместе взятые, и боюсь я ее ничуть не меньше. Не успела я повесить в подсобке пальто, а она уже тут как тут. И ни тебе «здрасьте», ни «как дела?», а сразу:
— Так, Женевьева, тут у нас в трубе дерьмо, а ты опять где-то шляешься. Мы и так опаздываем. Иди и помоги Тревору на втором этаже.
— Дерьмо в трубе? — спрашиваю я.
— Затык. В двадцать девятом. Это значит, что мы должны перекрыть весь этаж, чтобы могла прийти полиция, а потом ждать, да еще убирать после них. А тут, как назло, это толстозадое отродье не пришло. У нее, видите ли, конъюнктивит.
— Окей. — Полиция? Я не понимаю, что она имеет в виду, но лучше прихватить с собой вантуз.
— Ну, как там инфекция у ляльки? — спрашивает Ванда, когда я направляюсь в сторону служебного лифта.
— Спасибо, сегодня все хорошо. Врач сказал, что это могли быть колики.
— Она ест из бутылки?
— Нет, я кормлю ее грудью.
— Тогда это аллергия на тебя. — Это не вопрос, это утверждение.
— Да нет, вроде все нормально.
— А как же днем? Сцеживаешь?
— Да.
— Рано было отдавать ее к няньке. Сколько ей? Месяц?
— Пять недель. Я не могу позволить себе не работать, Ванда.
В это время раздается звонок прибывшего лифта.
— И сколько она берет, эта нянька?
Но я уже в лифте, и прежде, чем успеваю что-либо ответить, двери закрываются. Перевожу дух. Просто какой-то допрос с пристрастием! И потом, вечно она лезет ко мне со своими советами насчет Эмили. Она из тех людей, которые думают, что знают все обо всем. И что бы ты ей ни сказал, у нее это уже было, причем на порядок больше. У тебя ребенок, у нее — четыре. У тебя проблемы с деньгами, а она ч₽г банкрот. Ты поссорилась с приятелем, а ее бывший пырнул ножом. Два раза.
Выхожу из лифта на втором этаже и вижу Тревора, стоящего возле двери двадцать девятого номера.
— Порядок, Жен? Не видно полиции или коронера?
— Коро?.. — произношу я, и тут до меня доходит, что имела в виду Ванда. — Так там кто-то умер?
— Угу. Молоденькая одна.
— Что случилось?
— Лежит в кровати, — Тревор втягивает носом воздух, — а кругом, судя по запаху, дерьмо.
— О господи!
— Это еще ничего, — говорит он, опираясь на мою тележку. — Я работаю тут уже четырнадцать лет, и за это время видел одиннадцать смертей. Так ведь ты тоже этого навидалась, когда работала в больнице?
Я в полном недоумении. Но тут в моем мозгу щелкает, и я переключаюсь на роль Женевьевы.
— Да, конечно. Почти каждую смену. Как она умерла?
— Откуда мне знать. Ни таблеток, ни спиртного не видно. Зайди, посмотри, если хочешь.
— Что?
— Так нет же никого. Глянь, пока они не пришли.
— Ты уверен?
— Заходите, не стесняйтесь. — Он галантно отступает в сторону, оставляя дверь открытой. В голове у меня шумит. Тревор протягивает мне какую-то белую тряпку. — На твоем месте я бы этим воспользовался. Не беспокойся, он чистый.
Я не знаю, имеет ли он в виду носовой платок или труп. Захожу внутрь и уже с порога чувствую запах. Инстинктивно прикрываю нос и рот платком. За всю жизнь мне довелось увидеть мертвое тело лишь однажды, и выглядело оно совсем по-другому. Девушка на кровати кажется скорее спящей, ее
