– А кто его знает, – затушил он окурок. – Я бы не лез в это дело.
И я не хотел в него лезть, но всё же, – я посмотрел на Полянского.
– Мне кажется, это что-то психическое. Вы же видели её взгляд?
– Кстати, – он повернулся ко мне, – по поводу её взгляда, вы тоже заметили, да?
– Заметил что?
– У неё там, на плече, выше пореза, хороший след от укола.
– Вы уверены?
– Поверьте, я знаю, как выглядят такие следы – небольшая красная точка и ещё не пожелтевший синяк. Так и делают такие уколы – с размаху, боясь не успеть.
– Не успеть что?
– Не знаю, – ухмыльнулся Полянский. – Что первое приходит вам в голову?
– Так что же, она наркоманка? И укололась, и порезалась сама?
– Может, и так, – всматривался он в окно. – Может, и так. По крайней мере, давайте надеяться на лучшее.
– По-вашему, лучшее – это ехать в соседнем купе с сумасшедшей, которая режет себя?
– А, по-вашему, лучше быть в одном поезде с психом, который режет других? – смотрел на меня Полянский.
Я не знал, что было лучше. Чёрт возьми, в этом поезде всё было не так.
– Значит, мою гипотезу, что мистера Салливана отравили, вы не примете тоже?
– С момента, когда он положил себе первую вилку омлета в рот, – задумчиво прищурился Полянский, будто вычисляя, – и после того, как упал, прошло примерно пять минут.
– Вы что, считали?
– Я сказал примерно…
– Значит, возможно?
– Смотря какой яд.
Мы оба молчали. Полянский смотрел в окно, я смотрел на него, пытаясь понять, не видел ли я его раньше.
– Отличные часы, – вдруг сказал он.
Я взглянул на свою руку – часы, что всё это время были выше запястья и прикрывались рукавом, спали, показавшись из-за рукава куртки.
– Копия, но качественная, – сказал я.
– Любите блестящее? – ухмыльнулся Полянский.
– Жена подарила, – соврал я.
– Женщины, – протянул он, – подарят блестящую дешёвку, а ты будь добр, носи.
– Попробуй ещё потеряй, – ухмыльнулся я.
– Боже упаси!
Боже упаси от таких, как этот доктор. Я был почти уверен, что его приставили ко мне. Я был почти уверен, что он разбирался в часах так же хорошо, как в строении мышц и скелета, если, конечно же, он был настоящим врачом.
Я взглянул на часы и одёрнул рукав.
Несколькими днями ранее. Дом Виктора Амаро
– Кто это? – Мне дали фотографию одного представительного мужчины.
– Это Сайман Майлз – золотой магнат, а это его часы, – указал он на фото. – Они идут как обычные, вот только со скоростью, установленной специально для них. Каждые несколько часов стрелки останавливаются на определённом времени и держатся на нём несколько секунд, а после идут дальше.
– Он не определяет по ним время, не так ли? – отдалил я от себя фото.
– Он определяет по ним код доступа к одному из крупнейших банковских счетов, который меняется несколько раз за день, – сказал Амаро.
– Узнать который можно только по времени на часах, – догадался я.
– А ты соображаешь, – смотрел он на меня с хитрым прищуром.
– Он, наверное, и спит в этих часах, этот Майлз?
– Да, и спит, и ест, и… Ну, в общем, мы один раз подослали к нему проститутку, она была лучшим агентом.
– Просёк?
– И пристрелил.
– Знаете, я правда польщён, но не думаю, что смогу быть лучше проститутки.
– Ты недооцениваешь себя, мой мальчик, – ухмыльнулся старик.
– Надеюсь.
– Мне нужны эти часы, Берроу. Они точно такие же, – достал он подобные из футляра.
Я взял часы и покрутил их в руках…
– Вы же знаете, что вещи на самом деле не исчезают?
– Я знаю лишь, что ловкость твоих рук незаметна глазу…
– Ничего не пойму, – услышал я рядом и очнулся от воспоминаний. Схватился за руку – часы были на мне, а Полянский всё ходил по тамбуру, как загнанный зверь.
– Вы что-нибудь понимаете? – уставился он на меня.
– Понимаю что?
– Здесь закрыто, – вдруг сказал он.
Я окончательно пришёл в себя.
– Закрыто?
Я подошёл к двери и дёрнул за железную ручку. Ещё час назад мы проходили через неё в вагон-ресторан, но сейчас, – я потянул тяжёлую дверь, она и правда не открывалась.
Полянский рванул на другой конец вагона, я побежал за ним.
– А может, так положено? – спросил я его, догоняя.
– Что? – обернулся он. – Блокировать вагоны? Не будьте идиотом, Берроу!
Дверь с другой стороны тоже была заперта.
Он ударил по ней кулаком.
У меня пересохло в горле. Я не чувствовал ног.
– Мы заперты, – сказал доктор, – заперты, как овцы в загоне!
– Для доктора у вас слишком хлипкие нервы, – посмотрел я на него. – Двери могло просто заклинить, такое бывает.
– Да? И часто? – Он достал платок и вытер проступившие капли пота со лба.
– Поезд, всякое может быть, – сказал я.
Душераздирающий мужской крик раздался за одной из дверей. Мы побежали на звук. Свет потолочных ламп затрещал и погас. Весь вагон погрузился во мрак, наполняясь шёпотом и голосами, звуком открывающихся дверей, тенями растерянных пассажиров.
В купе номер восемь – мужчина средних лет с простреленной грудью.
Он ещё дышал, когда мы вошли. Толстые линзы его огромных очков запотели от крика. Рыжие с проседью волосы упали на лоб. Грудь поднималась, задерживалась на вдохе, но тут же резко упала, равняясь со всем его телом.
Полянский надавил полотенцем на рану, пытаясь её перекрыть, но оно сразу же пропиталось кровью. Пассажир вскрикнул и обмяк. Шансов у бедолаги не было никаких.
Через пару минут он скончался. Собрав своим предсмертным хрипом всех, кто был здесь. Его звали Патрик Бенсон.
Я смотрел на Полянского, на всех вокруг… А ведь доктор был прав. Нас здесь заперли, как овец. И это он понял первым. Кем же ты был, Полянский? Кто же ты, чёрт возьми?
4
Полянский
– Привет, Мари, как дети?
– Хорошо, мистер Полянский, как вы?
– Работаю, – сверкнул он своей улыбкой и сел в автомобиль.
Кем работал мистер Полянский, никто не знал, да и заселился он в этот район недавно, недели четыре-пять назад. Одни поговаривали, что он работал менеджером в банке, старшим менеджером, уточняли другие, потому что не старший на такую машину не заработал бы. Как и на такой дом. Третьи уверяли, что он был юристом, потому как кому, как не им, обкрадывать простых граждан, беря несусветные суммы за заведомо проигрышные дела, тогда как за выигрышные они брали в три раза больше.
Мистер Полянский не работал банковским клерком, хотя и уходил с дипломатом из дома, юристом он тоже не работал, хотя носил очень солидный костюм. Одному из соседей он как-то сказал, что работает обычным менеджером в филиале одной заграничной фирмы, и произнёс её название так, что вроде бы было понятно, но запомнить никто не мог. Такое не перепроверишь. Да и зачем? Ни у кого из своих соседей он подозрений не вызывал.
Мистер Полянский выходил на пробежку каждое утро, а каждый вечер возвращался с пакетом здоровой еды. Его отличной форме мог позавидовать каждый, буквально каждый из соседей, чьи жены прилипали к окнам, когда он проходил мимо них. Когда же через пару недель рядом с ним не обнаружили ни жены, ни подружки, несколько смелых соседок, разводящихся и холостых, нагрянули к нему с бутылкой вина. Вот только он никого не впустил. Не пронося обиды и дня, они всё так же выглядывали из окон, всё так же следя за таинственным господином в дорогом костюме и с дипломатом в руках.
В дипломате мистера Полянского всегда были: пистолет, пара наручников, для рук и ног (вторые были значительно больше), электрошокер, пара ножей и снотворное. Хорошо, чуть больше ножей и чуть больше снотворного – у дипломата имелось второе дно. Но всё это такие мелочи, когда главным в его деле были ловкость и профессионализм. Помимо всего прочего, мистер Полянский всегда уважал удачу, выгодное стечение всего в одном единственно верном моменте. Он говорил, что удача ещё никогда ему не изменяла, но сегодня эта стерва его подвела.
