Алла Авилова - Откровение огня

Не все загадки можно разгадать, наше понимание действительности весьма ограниченно, и не все соединено со всем — в истории «Откровения огня» это проявилось очень отчетливо. Здесь часто срывались замечательные планы, хорошие намерения оборачивались бедствиями, достойные не получали по заслугам, а дурное давало в будущем добрые всходы — иными словами, логика, здравый смысл и моральные нормы постоянно обнаруживали здесь свою уязвимость в оценке действительности.

Эта история поражает своей парадоксальностью уже с самого начала. Кого не ошеломит тот факт, что в захолустном рязанском монастыре три века тянулась цепь учеников-учителей, о которых никто ничего толком не знал? Их называли кенергийцами, однако, как оказалось, это было по недоразумению. В том, что странных затворников никак не коснулись антиеретические кампании, церковный раскол и интриги, можно было бы увидеть высший смысл, если бы их цепь так бессмысленно не оборвалась как раз тогда, когда религиозные катаклизмы стали стихать.

Странностям, неожиданностям и просто глупостям нет конца. Монастырь сгорел, последний кенергиец погиб, но произошел многообещающий поворот: появилась книга. Ей бы ввести «кенергийство» в национальную культуру, но le livre fatal блуждала два столетия вдалеке от академий и университетов, попадая то в личное пользование, то в спецхран. Цепь посвященных в «тайны» наращивалась дальше звеньями, все более и более отличавшимися от первоначальных: полуграмотный крестьянский парень, дочь рыбака, чекист-книгочей, измученная несчастьями женщина, восторженная студентка-комсомолка. Много сирот, много своенравных личностей, каждая судьба с изломами. Эти люди были далеки от медитаций, но получалось так, что именно они становились владельцами «Откровения огня».

А дальше? Наступает наше просвещенное время, и о феномене «кенергийства» узнают сразу несколько человек, которые могут его оценить: три специалиста по древнерусской литературе и работник Московской патриархии. История переходит на новый виток, но и здесь все наперекосяк. Тот, кто обнаруживает книгу, вынужден о ней молчать; тот, кто ее «вычислил» и был больше других достоин ею заняться, так ее и не увидел, а стать ее публикатором выпадает цинику — и он выпускает уникальный манускрипт как бульварное издание.

Собственно, мне ли было удивляться парадоксам? К ним меня неплохо подготовил профессор Глоун. Студентом я записывал себе в блокнот его изречения. Там имелось такое: «Большая История и малые истории складываются подспудно, и через парадоксы обнаруживает себя то, чего мы не видим. Мы вообще мало видим, даже если очень хорошо смотрим». Среди жертв парадоксов много и их любителей. «Я играл, а ты выиграл», — сказал мне мой профессор после того, как признался, что долго мучился угрызениями совести из-за своего влияния на меня.

Парадоксы несоответствия, парадоксы подобия. Надя говорила, что узнает себя в Оле Линниковой. Я бы сказал, что она больше похожа на Наташу. А кто действительно похож на Олю, девочку с пристальным взглядом на фотографии Кареева, — это Анюта Гальчикова. Взглядом выделялась и Наташа, только он у нее был больше чем пристальный — она смотрела в упор. Так делала и Надя.

Отдельные элементы кенергийской истории переходили из одного ее фрагмента в другой, некоторые ситуации повторялись даже по нескольку раз, конфликты многократно проигрывались все в новом исполнении, и случалось даже, что одни и те же слова произносили непохожие друг на друга люди, причем в разное время и по разному поводу.

В «Откровении огня» сказано и об этом:

Утром следующего дня я справился в российском консульстве, какие изменения произошли в оформлении въездных виз. Раньше эта процедура отнимала массу времени. Оказалось, что сейчас виза выдавалась всего через две недели после сдачи документов.

— При желании можно получить срочную визу, — охотно сообщил мне из консульства на моем родном языке низкий женский голос с резким акцентом. — Мы это делаем по особому тарифу. Такая виза оформляется в тот же день.

Что ж, стоило только захотеть, и уже через день-два можно было лететь в Россию. Для полной картины я позвонил еще в справочную авиакомпании KЛM и услышал, что билеты имеются на все рейсы в Москву.

Было еще одно дело, в котором я хотел разобраться. Я узнал телефон менеджера ансамбля Омнибус и позвонил ему.

Район восточных гаваней в Амстердаме я знал плохо, и мне пришлось поблуждать, прежде чем я нашел нужный мне дом — бывшее складское здание. Когда я открыл обшарпанную дверь, на которой была прибита табличка «Зал-студия Омнибус», то услышал раздававшееся сверху пение.

Я поднимался по ступенькам, минуя заколоченные двери на первом, втором, третьем этажах, и голоса, преимущественно женские, все сильнее резонировали у меня в ушах. Особенно те, которые вырывались из хора и утончались до пронзительного звона.

Дверь на верхнем этаже была распахнута. Я вошел в длинный полутемный зал и прошел к группе людей, сидевших на стульях в середине помещения. Перед ними, у задней стены, стояли восемь певцов Омнибуса. Шла репетиция. Никто из присутствовавших не обратил на меня внимания, кроме Нади.

Когда руководитель отпустил ансамбль, Надя подошла ко мне.

Короткая стрижка, никакой косметики, джинсы и куртка — ей это шло. В ней мне этот стиль даже нравился.

— «В одном из рязанских монастырей, а именно — в Захарьинском Суровском, монахи практиковали так называемое высокое пение. Необычное для русского православного обряда, оно имеет аналоги на Востоке — например, обертонное пение в тибетских монастырях»... — проговорил я по памяти известную нам обоим цитату.

— Это то, что тебя сюда привело? — спросила она.

— Не только. У меня к тебе пара вопросов. Точнее, два вопроса и два сообщения. Скажи сама, с чего я должен начать.

— С вопросов.

— Вопрос первый: от кого ты знаешь о моей жизни?

Ее взгляд соскользнул с моего лица и ушел в левый нижний угол зала, где ничего не было. Надя помедлила и назвала мне одну из сотрудниц Амстердамского университета.

— Вы подруги?

— Это второй вопрос?

— Это второй сегмент первого вопроса.

— Ты не предупредил о сегментах.

— Я рассчитывал на исчерпывающие ответы.

— У меня с ней деловые отношения. Я делала для нее переводы, чтобы подзаработать. Иногда она что-то говорила о тебе.

— Почему ты ей не сказала, что я тебя давно не интересую?

— Потому что ты меня давно интересуешь, — сказала Надя и посмотрела мне в глаза. Если бы не ее взгляд, я бы пропустил ее слова мимо ушей. Она перевела дыхание и, не дожидаясь моей реакции, как ни в чем не бывало спросила: — Это был очередной сегмент первого вопроса?

— Это был последний вопрос, — ответил я и собрался сказать ей главное. — Надя… — начал я, но она меня перебила:

— Ты не мог бы теперь перейти к «сообщениям»? Мы договорились после репетиции собраться у одной из наших певиц. Я еду в ее машине, неудобно заставлять ее ждать.

— Я буду краток, — сказал я. — Первое: позавчера я говорил с Парамахиным. — Я сделал паузу, но вопросов не последовало. — Второе: я лечу в Москву.

Надя сощурилась, словно в зале вспыхнул свет.

— Когда?

— Первого сентября. В твой день рождения.

Эта история еще не кончилась.

Совместное приключение.

Совместное приключение, совместное предприятие.

Роковая книга.