– Вовсе нет.
– Сегодня вроде неплохой день. По крайней мере в смысле погоды.
Мы пошли по Бертону на восток, и она снова поблагодарила меня за возобновление расследования по делу Шоны. Я попытался возразить, но она и слушать не хотела. Рассказала, что полиция никогда не уделяла этому делу должного внимания.
– И тот детектив, которого они назначили, Рили, пальцем о палец не ударил. Хоть и нехорошо так говорить об умерших.
– Он умер?
– Вы разве не знали? Около двух месяцев назад. После ухода на пенсию он все время проводил на поле для гольфа, там и умер. Я в курсе, потому что звонила ему время от времени. Редко, так как, если честно, не очень-то в него верила. И все же он был... связующим звеном с Шоной. Он не был плохим, этот Рили. Просто не очень энергичный. Он сам дал мне свой домашний телефон, когда уходил на пенсию. В последний раз трубку сняла его бедная жена и сообщила печальную новость. В итоге мне пришлось успокаивать ее. Так что, видите, я не надеюсь на чудо и не смотрю на вещи предвзято. Ни Рили, ни другие ничего не добились. Я не утверждаю, будто они нарочно не старались. Однако у меня осталось ощущение, что они с самого начала воспринимали это дело как безнадежное. И не особенно пытались найти мою дочь.
В ее словах не было озлобленности. Видимо, она часто повторяла их.
– Как по-вашему, что им следовало предпринять?
– Дать делу больше огласки. Я сама ходила в редакцию нескольких газет, хотя их это не интересовало. Чтобы привлечь внимание, нужно быть богатой и знаменитой. Или быть убитой кем-нибудь богатым или знаменитым.
– К сожалению, в Лос-Анджелесе так чаще всего и происходит.
– Наверное, везде так, но я говорю про Лос-Анджелес, потому что здесь умерла моя девочка. Видите, я уже смирилась. Во время нашего последнего разговора Лео Рили пытался сказать, чтобы я не надеялась на лучшее. Смешно было слушать, как он нервничал, словно сообщил мне новость. А я уже давно сама к этому пришла. Шона не могла исчезнуть так надолго, ничего мне не сказав. Сейчас я хочу лишь выяснить, что произошло на самом деле. Знать, где она, похоронить по всем правилам. Женщина-психолог, с которой я беседовала – доктор Йошимура, – сказала, что всех заботит финал, завершение, последняя точка, а на самом деле это глупость, придуманная писателями. Да и как может зарубцеваться такое!
Она слегка ударила себя по груди.
– Трагедия оставляет большую пустоту, которая никогда не заполнится. И все равно пытаешься выяснить все возможное. А если повезет, то хотя бы края раны слегка затянутся. Йошимура была очень хорошей. Я ходила к ней на сеансы, потому что однажды просто упала в обморок – все потемнело в глазах, и я упала. Было похоже на сердечный приступ, меня обследовали на всех аппаратах, известных современной медицине, однако обнаружили лишь высокий уровень холестерина, с сердцем оказалось все нормально. В конце концов решили, что все от нервов и волнения. Доктор Йошимура научила меня расслабляться. Я стала вегетарианкой, бросила курить. Она меня действительно успокоила, потому что не говорила: забудьте и поставьте точку, как все другие до нее. Что же касается Рили, он, наоборот, был постоянно расслаблен, пока дело не доходило до серьезных вещей. Например, он ничего не узнал о жизни Шоны. Притворялся, что слушает меня, хоть я знала, что это не так. Я звонила ему даже после отставки, потому что считала, он должен платить за свое бездействие. А теперь его нет... Вот и пришли, моя машина припаркована здесь.
Мы находились в квартале роскошных кондоминиумов. Агнес подвела меня к старенькому "ниссану", когда-то красному, а ныне грязно-розовому. Багажник машины был усыпан опавшими листьями.
– Здесь можно оставлять машину самое большее на два часа, – сказала она, кивнув сторону парковочного знака, – но обычно никто не проверяет. Иногда я паркуюсь на стоянке для работников отеля, однако она чаще всего забита. Да и не люблю я эти подземные стоянки. Слишком жуткие и мрачные.
Миссис Игер открыла замок на дверце.
– Присядьте здесь, если вы не против. Я храню все вещи Шоны в машине.
Я сел на пассажирское сиденье, она открыла багажник, потом захлопнула его и вернулась с небольшой коробкой, перетянутой желтой лентой, на которой было написано "Посуда".
– Я знаю, не нужно хранить все эти вещи здесь... Только мне нравится иметь их под рукой. Иногда в перерыв я беру сандвич и прихожу сюда, чтобы посмотреть на них. Доктор Йошимура говорила, в этом нет ничего страшного.
Она посмотрела на меня за подтверждением. Я кивнул.
Агнес достала из коробки маленький фотоальбом с обложкой из розового атласа и протянула мне.
– Шона в детстве.
Тридцать страниц фотоснимков, от младенчества до шестого класса школы. На большинстве из них была изображена красивая белокурая девочка, одна. Похоже, Шона Игер с раннего детства прекрасно понимала, какая поза для нее наиболее выигрышна.
Агнес тоже присутствовала на некоторых снимках, темноволосая, невыразительная. На нескольких старых и выцветших фотографиях стоял очень высокий светловолосый мужчина с лицом кинозвезды, которое немного портили торчащие уши. На фотографиях, где он и Агнес были вместе, оба родителя курили. Шона, окруженная любящими улыбками и табачным дымом.
– Отец Шоны? – спросил я.
– Мой Боб. Он работал дальнобойщиком, сначала на себя, затем на компанию "Вонс". Его убил пьяный водитель, когда Шоне исполнилось четыре года. Он даже не был за рулем – шел из туалета к своей машине на автостоянке в Айдахо. Шона не помнила отца: он не часто бывал дома. Но он был любящим мужем и отцом, смелым мужчиной. Боб не умел выражать свои чувства, хотя и грубого слова за всю жизнь я от него не слышала. И он обожал Шону, она похожа на него – ростом, цветом волос. В нем было шесть футов четыре с половиной дюйма, он играл в баскетбол в колледже. Шона доросла до пяти футов девяти дюймов. Во мне же всего пять и два.
Пока я изучал изображение Боба Игера, кое-что меня поразило. Я предпочел ничего не говорить и закрыл альбом. И получил другой, побольше, в синей обложке.
– Здесь собрано все, что связано с конкурсами красоты, – пояснила Агнес. – Статьи из местных газет о каждой ее победе. Когда Шона впервые увидела конкурс "Мисс Америка" по телевизору, то заявила: "Мама, я тоже так хочу". Ей было всего четыре годика.
Я пролистывал альбом, стараясь время от времени выжимать из себя улыбку.
Агнес сказала:
– Да, знаю, ничто из этого вам не поможет. Разве что статьи репортера университетской газеты окажутся более полезными. Его действительно волновала судьба Шоны, он написал много статей...
– Адам Грин?
– Вы говорили с ним?
– Да.
– Он рассказал про свои подозрения насчет Шоны?
– Подозрения?
– Что она раздевалась и позировала для грязных снимков. Он не говорил это в открытую, думал, что я не догадаюсь по вопросам, к чему он клонит. Разумеется, я разозлилась и больше не отвечала на его звонки. А позже я думала, не совершила ли ошибку. Потому что этот мальчик – единственный, кто проявлял хоть какой-то интерес к случившемуся с Шоной. И пусть я чувствовала себя оскорбленной...
– По-вашему, существовала возможность того, что Шона позировала?
Ее плечи тяжело поднялись и опустились.
– Я хотела бы сказать, что такое невозможно. Только со временем в голове немного проясняется... Правда в том, что Шона обожала свою внешность, свое тело. Однажды она пришла домой с огромным зеркалом, приобретенным в комиссионке, и повесила его в спальне. Ей тогда только исполнилось четырнадцать. Я не возражала. Да и спорить с ней было бесполезно, Шона была слишком упрямой. Если бы она смогла увесить все четыре стены зеркалами, то, будьте уверены, она бы это сделала. Возможно, я сама виновата. Не проходило дня, когда бы я не твердила ей, какая она красивая. Если же я молчала, то кто-нибудь другой говорил обязательно.
– Она встречалась с кем-нибудь в родном городе?
– Как и все девчонки в ее возрасте. Парни приходили и уходили, она меняла их как перчатки. С одним парнем по имени Марк, баскетболистом, как и ее отец, у них вроде было серьезно. Но когда я спросила Шону, встречаются ли они, она засмеялась и ответила: "Нет, мам, он всего лишь друг".
– Ее ровесник?
– Нет, он был старше. За ней всегда ухаживали парни постарше, и это влечение было взаимным. Ей нравились мужественные ребята. И высокие, очень высокие. Почему вы спрашиваете о Марке?
– Пытаюсь понять ее душевное состояние.
– Вы думаете, раз она потеряла отца, то искала ему замену? Кого-нибудь посолиднее и повыше? Может, некий высокий мужчина зрелого возраста попросил ее позировать и она согласилась, потому что такой тип мужчин был ее слабостью?
Я посмотрел на нее с удивлением. Она сказала:
– У меня было много времени для раздумий. Я права?
– Признаться, это приходило мне в голову.
– И мне тоже. И доктору Йошимура. Мы вместе обсудили все возможности, она помогала мне анализировать. Однако маловероятно, чтобы дома у Шоны был друг намного старше ее. У нее и времени-то не было для свиданий, она постоянно готовилась к конкурсам или училась. Это еще одна черта ее характера, Шона серьезно относилась к учебе, мне никогда не приходилось ее заставлять. И если не получала "отлично" – это была мировая трагедия, она даже спорила с учителями. – Агнес слабо улыбнулась. – Иногда Шона добивалась своего. Давайте я вам покажу ее табели.
