Ханна покачала головой.
— Нет, так, как вы об этом рассказываете, — нет.
Агнес Давидсен придвинулась чуть ближе и посмотрела Ханне прямо в глаза.
— Ну что, теперь, может быть, вы расскажете о том, что испытали во время собственной смерти?
Ханна колебалась. Где-то работало радио. Рождественская музыка. I am driving home for Christmas.[110]
— Ханна… Несмотря на то, что обычно говорят о моменте смерти, смерть — это скорее процесс. Дыхание останавливается, сердце перестает биться, мозг прекращает всякую деятельность. Но даже когда этот процесс подходит к концу, начинается период — и для некоторых он растягивается почти на час, — когда не исключена возможность возвращения к жизни. И вопрос тогда в том, что испытывает умерший в течение этого времени. Мы занимаемся исследованием именно этого периода. — Она накрыла своей рукой руку Ханны. — Как долго продолжалась ваша клиническая смерть?
— Я не знаю, — Ханна беспокойно пожала плечами.
— Примерно девять минут, — подсказала Агнес. — Так я поняла, по крайней мере.
Ханна не отвечала.
— Можете говорить смело, я не стану использовать ваш опыт, если вы этого не захотите. Я прежде всего хочу услышать о нем. Помните, что хотя разные околосмертные переживания имеют много общих элементов, не бывает двух одинаковых переживаний, всегда существуют какие-то различия и нюансы. Вы не хотите об этом говорить?
…driving home for Christmas.
Ханна взглянула на полку под потолком.
— Может быть, нет.
— Почему?
Она помялась.
— Может быть, я не хочу доказательств…
Надтреснутый смех Агнес:
— Доказательств существования жизни после смерти? Попробуйте взглянуть немного иначе. Мы называем это «изучением сознания». Тогда это не так пугает. — Долгая пауза, после которой Агнес задала вопрос: — Ханна… вы знаете, что лежит там на полке? Вы это видели?
...get mу feet on holy ground… so I sing for you…[111]
Агнес попробовала зайти с другой стороны:
— Вы верите в Бога?
— Я не знаю.
— Я спрашиваю, потому что, по моему опыту, многие толкуют свои околосмертные переживания, тот проблеск чего-то, что, возможно, является жизнью после смерти как доказательство существования Бога. Но я считаю, что стоит разделять эти две вещи, и здесь вступаю в противоречие со многими моими коллегами. В моем мире можно представить жизнь после смерти, в которой не задействован Бог.
— Как это?
— Самое важное для меня, — ответила Агнес, собравшись с мыслями, — это доказать, что сознание существует отдельно от тела. Мы все больше и больше верим в то, что все можно объяснить, проанализировать и категоризировать.
…driving home for Christmas…
Ханна закрыла глаза и подумала о Йоханнесе. Каким он был, как он выглядел. Сказать правду, несколько раз за последние месяцы она ловила себя на том, что ей сложно воссоздать в памяти его лицо: не хватало деталей, приходилось обращаться к фотографиям. Впервые это случилось поздним летом в прошлом году и совершенно выбило ее из колеи. Она почувствовала себя убийцей. Она привыкла думать, что хотя Йоханнес мертв, но в ее воспоминаниях он все равно продолжает жить. Стоило ей только закрыть глаза, как он представал перед ней живым. Но теперь, когда так больше не получалось, она окончательно оттолкнула его в темноту.
— Ханна?
Голос был далеким и каким-то приглушенным.
— Если вам так проще, можете держать глаза закрытыми.
…Driving home for Christmas… Iʼm moving down that line…[112]
Она ничего не ответила. Продолжала лежать с закрытыми глазами, попробовала привыкнуть к темноте, которая теперь подступила совсем близко.
— Я была в непроглядной темноте.
Ханна слышала, что Агнес открыла сумку и достала оттуда что-то — может быть, диктофон, может быть, ручку.
…Itʼs gonna take some time, but Iʼll get there…[113]
— Я была окружена воздухом со всех сторон. Но потом — из темноты — выросла световая щель. Сначала это была просто белая полоса, как будто одинокая меловая полоса на огромном футбольном поле. На черном поле. На чем-то плоском. Вы понимаете?
— Да.
— Но потом она потихоньку приоткрылась и превратилась во вход. Свет был струящийся, мягкий и приятный.
Агнес старалась дышать потише. Ханна не открывала глаз. Сказать — и сбросить это с себя.
— Я не вошла — меня подняло и потащило с места. Как будто на мне были закреплены какие-то веревки, просто я их не видела. Там была такая тишина, какой я никогда и нигде раньше не слышала. Покой, который… нет… Я была в полном сознании. Я думала так ясно!
Ханна улыбнулась при воспоминании об этом, и Агнес по-матерински тронула ее за руку.
— И что было потом?
— Потом я вспомнила о Нильсе.
— Вашем муже?
Ханна задумалась. Нильс мне муж?
— Вы начали возвращаться обратно.
— Да. Но другой дорогой. Там было темнее.
— И что потом?
— Потом я висела над собой, — сказала Ханна со слезами в голосе. — Смотрела, как врачи колдуют и колдуют над моим телом. Оно было таким чужим. Неприятным. Белым, полностью разрушенным. Уродливым.
— Вы висели прямо над своим телом.
— Да.
— В этой палате?
— Да.
— Вы видели что-то, что вас удивило?
Ханна молчала.
— Ханна?
— Да.
— Что именно?
— Фотографию. Фотографию голого младенца. Иллюстрацию. Полосатого младенца.
— Полосатого?
— Да. Ну, знаете, «власть цветам» — красный, желтый, синий, зеленый, все цвета. Кричащие цвета.
— И тогда вы проснулись?
— Нет. Потом все стало черным. И я исчезла.
Ханна открыла глаза и вытерла слезы. Агнес улыбнулась ей.
— Давайте быстрее, пожалуйста. Я астрофизик и знаю, каково это — ждать доказательства.
Агнес вышла, оставив Ханну в палате на минуту, вернулась со стремянкой и вскарабкалась на нее. Стремянка проскользила несколько сантиметров по линолеуму пола, и Агнес испуганно посмотрела вниз.
— Может быть, стоит попросить кого-то вас подстраховать?
— Да нет, ничего.
Агнес Давидсен поднялась на несколько последних ступенек, пошарила рукой по полке и нащупала лист бумаги. Не глядя на него, она спустилась вниз и снова подошла к Ханне.
— Ну что, вы готовы?
Реанимация, Королевская больница
Сначала Нильс умолял ночную медсестру одолжить ему компьютер, несмотря на то, что сегодня рождественская ночь, потом начал ей угрожать. Просил ее открыть шкаф и достать его пистолет и наручники. Она смеялась и качала головой, но в конце концов принесла ему старый ноутбук. Он с большим трудом попадал пальцами по махоньким клавишам. Синдром Ворнинга. Поехали. Множество ссылок на слово синдром, совсем мало — на синдром Ворнинга. Нильс нажал на одну из ссылок и попал на то же фото, что и в книге. Тот же тощий мужчина с короткими темными волосами, стоящий спиной к фотографу, совершенно голый. Нильс прочел:
Rare skin disease usually connected to religious hysteria. Worning Syndrome begins as depressed lines or bands of thin reddened skin, which later become white, smooth, shiny, and depressed, occurring in response to changes in weight or muscle mass and skin tension.[114]
Ему очень не хватало сейчас очков для чтения, но он увеличил подсветку экрана и читал дальше: первый известный случай в Южной Америке в 1942 году. Потом несколько случаев в США… а вот и Королевская больница. Торкильд Ворнинг, телеграфист. Странно, обычно синдромы называются по имени первого пациента, у которого их обнаружили. Или по имени врача, который впервые их описал. Сердце Нильса пропустило удар. Он перечитал следующие несколько предложений дважды: смертелен в большинстве случаев — affecting the organ system.[115] Но только не в случае Торкильда Ворнинга: он выжил.
24 декабря, четверг, 23.15
Старшая медсестра оправила халат и холодно посмотрела на Нильса.
— Почему нет? Я знаю имя, Торкильд Ворнинг. Он давно уже умер.
— Потому что каждый человек защищен законом.
Нильс послал ей самый настойчивый свой взгляд, и медсестра на мгновение заколебалась.
— Ну а если вы пойдете вместе со мной? Или, может быть, нам удастся уговорить врача спуститься туда и найти нужную папку, — Нильс сменил тактику и повысил голос: — Послушайте: мне необходимо спуститься в архив. Это дело крайней важности.
— Это же не я устанавливаю правила, — ответила она. — Медсестра может войти в архив только если ее послал врач, которому нужна определенная история болезни, — и то это бывает очень редко. И потом, сейчас ночь — рождественская ночь! Там закрыто.
Нильс вздохнул, признавая, что давить на нее бесполезно. Ясно, что так ничего не выйдет. Да он и сам хорош, нечего сказать — решил, что архив в подвале Королевской больницы, где хранятся истории болезней всех пациентов, открыт первому встречному, заходи, кто хочет. Забыл о том, что болезни, их лечение и причины смерти — это, пожалуй, самая оберегаемая личная информация. Нильс попытался представить, что сказал бы Каспер, если бы случайный прохожий зашел в участок и потребовал предоставить ему доступ к архиву.
