— Sie denken, Sie können mich töten?[7] — крикнул он, когда его противник с трудом уклонился от взмаха топора.
Дэвид отпрыгнул назад, и следующий удар попал в рыцарские доспехи. Упав с пьедестала, они с грохотом покатились по полу. Дэвид попытался сделать выпад, но Линц без труда отбил щитом короткую саблю. Лунный свет, вливавшийся в окна, вновь озарил его лицо — седые волосы в ушах, длинную челку на лбу и маниакальный оскал кровожадного хищника.
— Niemand kann mich töten![8] — ликовал он.
Линц поднял щит и бросился к противнику, пытаясь сбить его с ног. Но Дэвид снова увернулся, и боевой топор смял нагрудник выставочных доспехов. Немец запыхался, его оружие было тяжелым. Дэвид быстро отпрыгнул в тень, заставив Линца завертеться на месте. Он, как разъяренный бык, выискивал врага.
— Ich will tausend Jahre leben![9] — проревел хозяин замка.
Внезапно Дэвид оцепенел до мозга костей. Этот голос он слышал в документальных фильмах старой хроники — надрывный, сильный и вибрирующий от ненависти. Это лицо с глазами навыкате и с надменно задранным подбородком воспламеняло сердца нацистов, ввергая мир в кровавую войну. Жестокий безумец, маньяк, зажегший огни Холокоста!
Значит, этому чудовищу удалось как-то выскользнуть из берлинского бункера? И он воспользовался даром бессмертия? Дэвид вдруг понял, что стоит дрогнуть хоть на минуту, и он упустит свой шанс, позволив исчадию ада уйти от возмездия. На миг ему показалось, что по его венам пустили электрический ток. Клинок короткой сабли завибрировал от неведомой силы. Когда чудовище, подняв топор, бросилось в атаку, Дэвид сделал шаг в сторону и нанес удар по его шее. Острое лезвие вошло в плоть под затылком, перерубив позвоночник. Мужчина рухнул на пол, извергая гейзер крови. Но цепочка медальона не позволила сабле отсечь голову.
Дэвид вспомнил слова Асканио: «Прикончи этого ублюдка раз и навсегда!» Он приподнял голову врага и занес над ней саблю. Даже теперь глаза чудовища кипели яростью. Горячая слюна слетала с его губ. Дэвид ударил клинком по горлу, но голова по-прежнему не отделялась от тела. «Прикончи раз и навсегда!»
Держа голову за окровавленную длинную челку, Дэвид начал рубить шею монстра, как крепкую ветвь. Однако он почувствовал, что сабля обладала собственной волей и действовала сама по себе, завершая какую-то древнюю миссию. Последний удар, и голова отделилась от тела. Дэвид почувствовал, что время остановилось. Он слышал только стук своего сердца, напоминавший бой барабана. Дыхание жгло горло и грудь. Его окровавленный приз, с открытым ртом и глазами, смотревшими в безмолвном напряженном ожидании, раскачивался в руке на прядке волос. Но вот Дэвид вздрогнул, словно выходя из транса. Сабля со звоном упала на каменные плиты пола. Он с отвращением отбросил голову прочь.
Нагнувшись, Дэвид выудил из лужи крови ту вещь, за которой он пришел сюда. Надев на шею медальон, он выпрямился, словно Персей, стоявший над убитой горгоной. Теперь ему осталось лишь спасти Асканио и рассказать ему, что дело сделано.
Убедившись в том, что машина ушла под воду, Оливия принялась карабкаться вверх по скользкому склону. Ее трясло от пережитого. Мысли почему-то все время возвращались к потерянной туфле. Но она знала, что если не найдет в ближайший час какой-нибудь сухой одежды или теплого укрытия, то ее сердце не выдержит холода. Когда Дэвид и Асканио вернутся, они найдут ее замерзший труп. Она не допускала мысли, что ее спутники могли не вернуться.
Оливия добралась до бетонной пристани, затем вернулась на пригорок, где раньше стоял «мазерати». Мелькнула здравая мысль. Если напавший на нее мужчина не преследовал их пешком, он должен был оставить свою машину где-нибудь поблизости. Темный лес казался бесконечным. Неровная местность состояла из одних ям и кочек. Колючки и камни впивались в босую ногу. Мокрые брюки и блузка липли к коже. Скрючившись, Оливия упорно шла по заросшей дороге. Редкие пятна лунного света помогали ей ориентироваться среди деревьев. Через несколько минут она заметила задний бампер небольшой машины, спрятанной в кустах у дороги. Она сначала побежала к ней, но затем вдруг вспомнила о сообщнике лысого гвардейца.
Откинув мокрые волосы с глаз, Оливия свернула в лес. Скрываясь за деревьями, она приблизилась к машине и как следует рассмотрела салон. Людей внутри не было. Маленький бежевый «пежо» стоял носом к дороге. Ей вспомнились инструкции Асканио. Как видно, их преследователь тоже опасался неприятностей и готовился к срочному отъезду. Лишь бы машина оказалась незапертой, подумала она.
Ей повезло. Даже ключ зажигания торчал в замке, ожидая руки хозяина. Она повернула его, включила обогреватель на полную мощность и осмотрела салон, который выглядел, как нора неопрятного животного. Пепельницы были заполнены сигаретными окурками. На полу валялись картонные кофейные стаканчики. На заднем сиденье лежала открытая дорожная сумка с какой-то одеждой. Оливия быстро перебрала вещи и нашла среди них толстый рыбацкий свитер. Она стащила с себя мокрую блузку, переоделась в свитер и натянула на ноги пару громадных шерстяных носков. Температура в салоне поднялась, и она перестала дрожать.
Тем временем ее любопытство усилилось. Кем был мужчина, который так настойчиво преследовал их? Решив взглянуть на технический паспорт машины, Оливия открыла отделение для перчаток. Вместо регистрационных документов она нашла брошюру агентства по аренде автомобилей с вложенным бланком заявления.
— Эшер, — прочитала она. — Эрнст Эшер.
Имя и фамилия ничего не говорили ей. Человек расплатился кредитной карточкой швейцарского банка, но адрес и почтовый ящик были американскими. Мужчина приехал из Чикаго. Неужели он начал слежку за Дэвидом еще в Штатах? Интересно, это была его личная инициатива или он выполнял чье-то задание?
На пассажирском сиденье лежала сумка. Она расстегнула «молнию» и осмотрела содержимое. В основном, там были коробки и пузырьки с лекарствами. Среди прочих вещей она обнаружила айфон «Блэкберри» и красный австрийский паспорт с золотым гербом. Заинтересовавшись последним, она пролистала маленькую книжицу с загнутыми уголками. На страницах пестрели печати разных стран — от Лихтенштейна до Дубаи. Фотография мужчины, похожего на хорька. Юлиус Янтцен. Тот самый человек, который подсыпал в их напитки снотворное. Тридцать восемь лет, пять футов шесть дюймов, холост. Текущий адрес — Флоренция. Местом рождения числился австрийский Линц — родной город Гитлера.
А вдруг этот Янтцен был где-нибудь рядом, подумала Оливия. Она бросила паспорт обратно в сумку и перегнала «пежо» из леса на пригорок у дока. Это место давало ей хороший обзор. Заглушив двигатель и выключив фары, она с удивлением обнаружила перемены в своем физическом состоянии. Ее руки и ноги начинали деревенеть. В груди, несмотря на теплый салон машины, разрастался холод, а в животе — ощущение гнетущей пустоты. Она поняла, что пережитые бурные события вгоняют ее в шок. Пока она сражалась за свою жизнь и выискивала безопасное место, ее тело, подчиняясь инстинктам, вырабатывало адреналин. Однако теперь, когда Оливия обезопасила себя — пусть даже условно и на какое-то время, — ее сознание испытывает воздействие психической травмы. В салоне машины было тепло и сухо, ствол пистолета не сверлил ей щеку, но сердце трепетало все больше, и дыхание становилось коротким и поверхностным.
Всего лишь полчаса назад ей угрожала смерть. Чтобы спасти свою жизнь, она убила человека — отъявленного мерзавца и тем не менее человека. Впрочем, она и сама едва не погибла. Ее мысли теннисными мячиками метались между этими двумя полюсами. Холодное пятно в груди разрасталось. Рядом лежала сумка с лекарствами, однако Оливия не имела понятия, для чего они предназначались. Она покопалась в бардачке, осмотрела карманы дверей и наконец нашла под водительским креслом спасительное средство. То была старая поцарапанная фляга. Отвинтив крышку, она почувствовала аромат хорошего ирландского виски. Оливия сделала глоток, затем другой, и теплота алкоголя расцвела в ней, словно роза. Она закрыла глаза, замедляя дыхание и позволяя чувству холода рассеяться. В лесу заухала сова, напомнив ей о Глауке, который ждал дома. Она представила себе свою маленькую квартиру во Флоренции, и ей безумно захотелось туда.
Увидев в зеркале заднего вида свое пепельно-серое лицо, Оливия встряхнула головой, отбросила прочь надуманные страхи и пощипала пальцами щеки. Обморок был бы непозволительной роскошью. Не в такой момент, не теперь, когда Дэвид и Асканио находились в логове врага. Не сейчас, когда требовалось завершить возложенную на них миссию. Она знала Дэвида. Она знала, что он не сдастся. На кону стояла жизнь его сестры. За краткое время их знакомства она поняла, какой нежной и крепкой была их родственная связь. Оливия еще раз приложилась к фляжке и сделала большой глоток. Она не считала себя религиозной женщиной. С некоторых пор церкви стали для нее экскурсионными объектами, а не местом для обращения к богу. Но она вдруг начала молиться. Не Иисусу и богоматери Марии, а чудесным и добрым силам вселенной, в которые она верила.
