Бегин посмотрел на нее. Света была красивой женщиной. Они вместе провели лишь один вечер, разговаривая обо всем на свете, и лишь одну ночь. Ему было хорошо. Возможно, все остальное не имело значения.
– Мне тоже жаль, – согласился Бегин. Ободряюще улыбнулся ей, показывая, что ничего страшного не произошло. Уж в масштабах жизни – определенно ничего страшного. И, помедлив, поцеловал в щеку. – Береги себя.
После чего, развернувшись, продолжил свой путь по пешеходной дорожке.
Рябцев еле нашел место вдоль металлического больничного забора – все пространство от перекрестка до ворот на территорию было забито. Но ему повезло: в сотне метров от него кто-то выехал, освободив парковочное место. Рябцев дал газу и юркнул в ряд машин за секунду до того, как менее расторопный водитель начал совершать тот же маневр.
По пути в больницу Рябцев, наплевав на все правила, не выпускал сотовый из рук. Благодаря выходу в интернет он нашел сайт городской больницы и телефонные номера основных отделений. Сначала он позвонил в гинекологическое отделение, но дежурная медсестра поведала, что Виктории Рябцевой среди их больных нет. Затем взволновавшийся не на шутку Рябцев дозвонился до травматологии – вспомнив, что последний раз он видел Вику, садившуюся в автомобиль. Тоже прокол. Рябцев плохо понимал, как устроено распределение больных, и не сразу догадался набрать родильное отделение. Ведь Вике рожать через полгода – при чем тут родильное? Он уже начал волноваться, что Вику увезли с чем-то серьезным в Москву. В родильное отделение он позвонил просто наудачу. Но именно там на его вопрос про Викторию Рябцеву ответили утвердительно.
Рябцев быстро шел, почти бежал, по территории больницы к нужному корпусу. Вика носила его ребенка. После скандала у нее наверпняка что-то приключилось. Может, боли в животе, или кровотечение, или что бывает у беременных после нервных переживаний и срывов. Рябцев боялся даже думать об этом. Все, что он хотел – найти Вику, обнять ее, объяснить все и пообещать, что он никогда больше ее не обидит. Не подведет. И не отпустит.
Перед входом в нужный корпус стоял человек. Он курил, стряхивая пепел во вмонтированную в бетон урну. В другой руке, не участвовавшей в курении, он держал огромный букет роз и полиэтиленовый пакет с обычными для больницы передачками. Подходя все ближе и ближе к корпусу, Рябцев увидел, что человек был довольно импозантным, женщины таких любят, плечистым рыжеватым типом лет 35. Рябцев узнал его. Вика говорила, что его зовут Игорь. Хмырь, который на банкете не отходил от его жены.
От Его Жены.
Рябцев почувствовал, как взорвавшаяся внутри догадка разрывает остатки его сердца на куски, а земля уходит из под ног. Сейчас он видел только Игоря и проклятые цветы в его руках.
– Эй, – Рябцев не узнал собственный голос. Тот звучал хрипло и шел откуда-то из глубины груди. – Эй, ты.
Игорь повернул голову, в ту же секунду узнал Рябцева и поперхнулся дымом. Закашлявшись, он отшатнулся назад. По лицу пробежал страх.
– Что вы… тут…?
– Что я тут? – повторил Рябцев, сверля его безумным взглядом. – Что Ты, б… дь, тут делаешь? Ты к кому приперся? Ты к моей жене пришел?
– Послушайте, давайте мы как-нибудь…
– Ты пришел к Вике? – рявкнул Рябцев. – Отвечай!
– Да! – выпалил Рябцеву в лицо Игорь, набравшись смелости. – Да, я пришел к Вике. Что такого? Мы коллеги. Я от имени коллектива…
– Не ври мне, – тихо сказал Рябцев. Его бросало то в жар, то в холод. Игорь не догадывался, что именно тихий голос Рябцева таил для него главную опасность. – тебя ведь Игорь зовут, да? Скажи-ка мне, Игорь. Ты спишь с ней?
– Что? – Игорь вздрогнул, и его лицо запылало огнем. – Что ты… С чего ты взял? Что ты говоришь такое?
– Она ведь к тебе уехала, да? У Вики нет подруг, у кого она могла остаться. Ее нет у матери. Она у тебя… Она у тебя?
Игорь понял, что весь его вид выдает его с головой. И отчаянно затараторил, пытаясь отгородиться букетом, как щитом:
– Послушай… Только спокойно, хорошо? Я… У меня к ней чувства, так сказать. Давно. Вика… Она не хотела… разрушать… Она не хотела разрушать семью. Но ты сам… Ты ведь сам ей изменил. И Вика решила.
В голове Рябцева все закружилось. Он даже расставил ноги, чтобы не упасть. Барабанная дробь отбивала безумный ритм внутри черепа, раскалывая голову.
– Ты… Погоди. Погоди, Игорь. Полтора года назад. Это был ты? Не было… – Рябцев услышал собственный смешок, в котором было столько горечи и отчаяния, что какая-то часть Рябцева, наблюдавшая за этой сценой изнутри, беззвучно ахнула. – Не было никакого Вадима, да? Полтора года назад она переспала с тобой? А потом… потом она решила остаться с мужем. Со мной. Но все это время… И теперь она все решила. И ушла к тебе?
Игорь выдохнул. От волнения его самого била дрожь. Но Игорь промолчал. Он не знал, что нужно говорить в таких случаях.
Рябцев снова усмехнулся, на этот раз осмысленно. Этот момент он не забудет никогда. Весь карточный домик, который он считал относительно прочной штукой и называл своей личной жизнью, не просто разрушился только что. Остатки домика сорвало порывом ветра и разнесло по миру, словно этого домика никогда и не было вовсе.
– Вот почему она ушла… Да? Я ее простил. А она меня нет. Я все думал, почему. Почему она даже выслушать меня не захотела. Ведь она первая… А все вот как, оказывается. Это был просто повод. Она нашла повод, чтобы уйти, и сразу все решила. Вот так. Да, Игорь?
Рябцев выглядел выбитым из колеи, обескураженным, с виду не представлял никакой угрозы и больше походил на рыбу, выброшенную на берег и хватающую ртом воздух, чем на разьяренного мужа. И Игорь настолько осмелел, что даже решил его утешить:
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Но… Послушай… Ей тоже тяжело… Не вини ее.
– Ребенок хотя бы – мой?
Игорь отвел глаза.
– Это уже… это уже неважно. Нет больше никакого ребенка. У Вики… выкидыш. Ей плохо. Кровотечение.
«Это уже неважно», мысленно повторил Рябцев слова Игоря. Значит, ребенок мог быть и не его. Значит, Вика все эти полтора года… «Нет ребенка». Ребенок был, но теперь его нет. И семьи – нет. И последние полтора года ее не было. Просто Рябцев об этом не догадывался. Он единственный, кто не знал, что семьи уже не было. Его обманули не один раз полтора года назад. Его обманывали все это время.
– Как ты… – начал Игорь. Но договорить не смог.
Рябцев сдерживал себя до последнего. А теперь отпустил.
Первым ударом в живот он заставил Игоря согнуться и выкатить глаза. Вторым ударом, в челюсть, Рябцев вывихнул ее – кость хрустнула под его костяшками. Хрипя, Игорь завалился на стену, но Рябцев не позволил ему упасть. Схватив его за плечо и прижав к стене всем своим весом, Рябцев принялся бить рыжего ублюдка в лицо. Рябцев бил отчаянно, яростно и безостановочно. Опер бил Игоря снова и снова, со злорадным безумным спокойствием видя, слыша и чувствуя все. Как с похожим на чавканье звуком ломается сухожилие носа. Как трескается и немедленно набухает кровью скула. Как вылетают передние зубы, оставляя после себя обезображеный раззявый рот. Как брызги крови попадают на лицо самого Рябцева. Как распухают и наливаются пунцовой болью отбитые костяшки собственного кулака, перемазанного в чужой крови. Как вышедшая из отделения женщина в белом халате вскрикнула, с грохотом уронила больничные судна на бетон и с визгом исчезла снова.
А потом Рябцев, тяжело дыша, отпустил Игоря. Неизвестно когда, после какого именно удара, потерявший сознание Игорь медленно сполз на асфальт и, скрючившись, замер рядом с букетом красных роз.
– Падла, – тяжело дыша, процедил Рябцев и сплюнул. Слюны не было, была только сухая тягучая субстанция, которая лентой повисла не его подбородке. Вытерев лицо рукавом парадного мундира, Рябцев отступил назад. – Падла… Вот теперь это все неважно. Только теперь.
Чуть пошатываясь, Рябцев побрел назад. Люди перед ним, видя растрепанный и перечачканный кровью мундир и отсутствовавшее, потустороннее лицо опера, испуганно расступались. Но ему было плевать. Плевать на все.
В туалете Рябцев умылся. Подняв мокрое лицо, в залапанном и треснувшем в углу зеркале над раковиной он увидел собственное изможденное, потерянное лицо. Лицо человека, чей мир перевернулся, а все координаты в нем исчезли окончательно и бесповоротно.
Рябцев хотел, чтобы у него возникло желание двинуть кулаком по зеркалу. Желания не возникло. Внутри была пустота, и не хотелось больше ничего.
Рябцев вытер лицо бумажным полотенцем, швырнул его в урну и вышел в коридор.
Бегин сидел в кабинете и что-то писал в свете настольной лампы. Он лишь покосился на Рябцева, окинул взглядом его одежду – Рябцев успел переодеться.
