— Что-что? — спросил я, все еще окончательно не придя в себя.
— Жив — и слава богу, — сказал он.
Я сел на постели и осторожно потрогал затылок. Повязка чуть сползла на лоб. Голова почти не болела, и чувствовал я себя вполне прилично. Единственное неприятное ощущение — затекла правая рука, которую я отлежал во сне.
— Станислава мне рассказала только, как и где нашла тебя, — чуть помедлив, сказал старик. — Ну, а остальное ты поведаешь после завтрака. Сам встать сможешь?
— Конечно, — кивнул я.
— Тогда поднимайся. Мы ждем внизу.
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Я огляделся. На стуле возле кровати лежала моя аккуратно сложенная одежда.
Я сполз с кровати, стараясь все же не делать слишком резких движений, и стал одеваться.
По пути из ванной в столовую я посмотрел в зеркало: тот еще у меня был видок — перевязанная голова, слегка подплывший левый глаз — видно, ударился, когда грохнулся, получив по башке.
Старик и Стася уже сидели в столовой за большим овальным столом, накрытым крахмальной скатертью; в распахнутые окна врывалось солнце, на скатерти были расставлены приборы, попыхивал парком электросамовар. Меня ждал завтрак по полной программе, более чем обильный, а они только пили кофе. В ответ на мой недоуменный взгляд Стася, улыбнувшись, сказала, что они завтракали уже часа три тому назад. Я посмотрел на настенные часы — половина двенадцатого. Действительно, дело шло к обеду.
Я сначала было подумал, что кусок в горло не полезет — голова побаливала, да и смущался я слегка после нашего с ней утреннего свидания в моей комнате. Но едва уселся за стол, как почувствовал зверский голод и принялся сметать все подряд — и яичницу с колбасой, и бутерброды, и салат. Стася только успевала подкладывать мне в тарелку.
Во время завтрака мы не обсуждали мои ночные похождения — как я понял, старик не хотел выяснять все при внучке. Мы вообще почти не разговаривали. Так, перебрасывались дежурными фразами. Да и не хотелось мне при Стасе лишний раз вспоминать о своем позоре: тоже, понимаешь, знатный охотник, егерь. Показал себя. Развесил уши, не почуял элементарной опасности у себя за спиной. Короче — грош мне цена.
На Стасю я старался не смотреть. Мне до сих пор было не совсем понятно — как же она оказалась у меня в постели? Положа руку на сердце, могу сказать, что это было здорово. Но я подозревал, что для нее это было минутной слабостью, что она в тот миг была до полусмерти перепугана и просто нуждалась в, скажем так, разрядке. А тут подвернулся я. Но теперь все стало по-прежнему: у нее своя жизнь — у меня своя. Тем более что Стася ничем не показывала мне, что помнит о том, что мы делали ранним утром в полутемной комнате на втором этаже этого старого дома. Вела себя естественно, улыбалась, спокойно на меня смотрела: ее взгляд ничего особенного не выражал.
И это было для меня вдвойне мучительно.
И я понял: для нее это было ничего не значащим приключением, перепихоном со здоровым провинциальным мужиком, заскочившим на пару дней к ее деду. Будет о чем рассказать московским подружкам: так, случайный любовник одноразового пользования, внезапный порыв, который никогда не получит продолжения. А если попробую напомнить ей о том, что произошло между нами, — она мигом поставит меня на место.
Поэтому после недолгих раздумий я решил не высовываться: всяк сверчок знай свой шесток.
Все рано или поздно заканчивается. Закончился и мой поздний завтрак. Стася собрала со стола и отправилась на кухню мыть посуду. Старик посмотрел вслед внучке, подождал, пока она закроет за собой дверь. Мы наконец остались одни. Он неторопливо закурил и коротко сказал:
— Рассказывай.
И я рассказал. Все, как было, подробно, стараясь не упустить мельчайших деталей: и про свою засаду, и про Михайлишина, и про то, как я лопухнулся. Когда я закончил, а закончил я, естественно, на том, что Стася уложила меня и ушла спать, старик только хмыкнул. Скептически. К чему его хмыканье относилось, я не понял: то ли к моему охотничьему провалу, то ли к тому, что у него появились подозрения по поводу моего вранья насчет скорого ухода Стаси.
— Сегодня ночью я снова пойду. Найду и пристрелю к чертовой матери этого сукина сына, — зло сказал я.
— Не пойдешь.
— Почему это? — Я даже привстал со стула.
— А потому, что убийцу уже поймали, — спокойно сказал Николай Сергеевич.
Вид у меня, видимо, был тот еще, потому что старик довольно ухмыльнулся и добавил:
— Спокойно, спокойно. Садись и пей кофе, а то остынет. Хороший кофе. Сам варил. И слушай.
Теперь уже он начал рассказывать. Оказывается, пока я дрых без задних ног, к ним заехал донельзя счастливый Михайлишин. Он поведал подробности об убийстве Гуртового. Потом рассказал о том, как участвовал сегодня утром в задержании его убийцы — уголовника по прозвищу Головня.
— Это тот рыжий бугаина, которого ты вчера вырубил возле магазина, — уточнила вернувшаяся в столовую Стася.
Я укоризненно посмотрел на нее — зачем при старике? Мы же договорились не болтать о драке на площади. Она пожала плечами:
— У меня от деда секретов нет. Тем более после того, что Антон нам поведал. Теперь-то чего скрывать, раз этого урода арестовали?.. Вот я деду и рассказала. Обо всем.
Интересно, о чем еще она ему рассказала?..
— Я думаю, кстати, потому-то Головня и напал на тебя сегодня в лесу. За вчерашнее мстил, — добавила Стася.
Я покосился на старика. Он невозмутимо молчал.
— А что, этот самый Головня признался в остальных убийствах? — спросил я его.
— Антон говорит, что тот пока что молчит, — сказал Николай Сергеевич.
— Расколется, расколется. Этот душка майор Терехин живо из него добровольное признание выколотит, — злорадно вставила Стася.
Я посмотрел на нее.
— Тебе что, жалко этого бандюгу? — удивилась она.
— А вы-то сами поверили, что он убил остальных? — снова повернулся я к старику, оставив Стасин вопрос без ответа.
— Нет, не поверил. Ни на секунду, — невозмутимо ответил Николай Сергеевич.
У Стаси приоткрылся рот. А я, между прочим, был почти уверен, что он так ответит, — уж больно спокойно, без особой радости он рассказывал про поимку убийцы.
— Но ты же сам говорил, дед, что теперь все кончено, убийца пойман и… — начала было Стася.
— Говорил, — согласился старик. — Но говорил я при Антоне, милая, не забывай. Убийство Гуртового — да, допускаю. И то с массой натяжек. Нападение на Кирилла? Возможно, хотя скорее он собрал бы с десяток человек с ножами или кастетами, а не нападал бы в одиночку после того, как Кирилл так его проучил. Но в любом случае он постарался бы обойтись без убийства. Или попытки убийства. Избили бы тебя, — ткнул старик в меня пальцем, — до полусмерти и бросили бы в лесу… А что касается остальных убийств — нет. Не верю, что это Головня. Увольте. Неубедительно.
— Почему, дед? — спросила Стася.
— Потому что Гуртовой не был охотником. А трое убитых, и даже мальчишка Скоков, — все заядлые охотники. Семенчук, кстати, тоже часто ружьишком баловался. Ваня Пахомов сам мне рассказывал.
— Эка невидаль, — пробурчал я. — И у вас в поселке, и в райцентре мужики, считай, через одного охотники. Что же они теперь — все до единого кандидаты в покойники?
— Про райцентр я не говорю. А про поселок — возможно. Хотя сейчас здесь осталось всего человек тридцать — сорок, остальные уехали. Но дело не в этом. Если я прав, и Головкин ни при чем…
— Кто? — переспросила Стася.
— Владимир Головкин. Рыжий уголовник по прозвищу Головня, якобы убийца Гуртового, — пояснил старик. — Мой бывший воспитанник, кстати. Так вот, если я прав в своих рассуждениях и тот, настоящий убийца выбирает только поселковых охотников, то у меня возникает резонный вопрос: почему, Кирилл, он напал на тебя?
— Естественно, потому что Кирилл тоже охотник, — быстро ответила Стася.
Старик помолчал, глядя на Стасю, а потом сказал:
— Верно. Но о том, что Кирилл охотник, а не геолог, как я его всем представлял, знали только я и ты, моя милая внучка.
— Ч-черт! — вырвалось у Стаси. — Но я-то никому не говорила! Да у меня просто времени не было кому-нибудь даже по глупости ляпнуть, ведь я узнала про ваши тайны только вчера вечером, перед уходом Кирилла.
— И я не говорил, — сказал Николай Сергеевич.
Я ошеломленно посмотрел на старика:
— Значит, либо он откуда-то узнал, кто я на самом деле, либо…
— Да, — кивнул Бутурлин спокойно. — Либо я прав. Он просто узнал тебя. И хочет убить.
— Но этого не может быть! — почти закричал я. — Это же мой брат! И значит, тогда он знает, что я — его брат. Я бы тоже обязательно узнал его…
— Мы уже говорили с тобой об этом, — терпеливо продолжал Николай Сергеевич. — Он наверняка сильно изменился. И узнать его совершенно точно можно было бы только по этому…
