Эту фразу дважды повторять не пришлось. Бутылки с водкой полетели на пол, раздался звон стекла, и два грабителя в долю секунды вылетели из магазина.
Костя был уверен, что боковым зрением удерживает гремучника, бившегося в судорогах на полу. Теперь он перевел взгляд на змею. И это было самым странным, что случилось с Костей Гриценко за всю его двадцатисемилетнюю жизнь.
Он с удивлением смотрел, как тело даймондбэка вдруг, распрямившись, поплыло над землей в его сторону — с разинутой пастью, преодолевая в секунду не более миллиметра. Невероятно, непонятно медленно — так, как бывает разве что в кино. Еще больше удивило Костю то, что думал он сейчас не о гремучнике и не о том, что уйти от броска не составило бы никакого труда — тем более, что тот в своем броске даже не плыл, а словно завис в воздухе, почти не двигаясь вперед.
А думал участковый о том, как они с дедом — тогда еще живым дедом — ездили на дачу, да какую там дачу, не дача, а так, халабуда, места хватало разве что лопаты с тяпками держать да старый матрас на пол бросить. И как к вечеру, надергав зеленого лука и набрав пупырчатых колючих огурцов, они, макая все это чудо в крупную, очень крупную соль, — дед другой не признавал — весело хрустели июньской зеленой вкуснятиной, заедая ее толстыми ломтями хлеба. И как перед сном, когда темнота укутывала все вокруг, а небо начинало посверкивать мириадами крошечных звезд, дед рассказывал ему сказки — даже не сказки, а байки, где понятные и знакомые ему, Косте, вещи, перемешивались с древними и непонятными историями, событиями, существами. А еще ему вспомнилось, каким монотонным и ровным был голос деда — негромкий, спокойный голос, а он, пятилетний мальчонка, изо всех сил старался не заснуть, потому что дед рассказывал так интересно, и он боялся пропустить хотя бы одно слово…
Они опускались на пол вместе: Костя, под которым подогнулись вдруг переставшие его слушаться ноги, и гремучник, спаливший остатки своих жизненных сил на этот последний бросок. Даймондбэк затих, так и не закрыв растянутую до предела пасть. А старший лейтенант Гриценко медленно привалился боком к стене, выронив пистолет из разжавшихся пальцев — и продолжая удивленно улыбаться, потому что шел он сейчас к этой старой халабуде-дачке, возле которой поджидал его дед, сидевший на корточках и раскладывавший на газете хлеб, огурцы и зеленые перья молодого лука.
Они словно обезумели от страха. Общее состояние ужаса захватило даже Мать. Они жались друг к другу, пытаясь спрятаться, зарыться поглубже в груду извивающихся тел, врыться в землю, исчезнуть в ней — только бы уйти от этого всепроникающего, долетавшего до них издалека беззвучного дыхания Смерти. Смерть была для них обычным делом, фактом самого их существования. Они убивали не задумываясь — и, не задумываясь, приносили себя в жертву, когда Матери требовалась пища. Но сейчас Смерть носилась вокруг жутким черным торнадо. Каждый из них всем существом своим ощущал гибель собратьев — гибель в бушующем пламени, гибель тем более страшную, что впечаталась она в их коллективную память как та огненная буря, уничтожившая всех их сородичей, да и вообще все живое где-то там, далеко, в забытом ими краю. Далекий край забылся — но не забылся огненный танец смерти, в котором вспыхивали и сгорали сейчас десятки, сотни таких же, как они сами. Этот беззвучный многоголосый вопль, этот безмолвный жуткий смертный вой долетал и сюда, в уединенную нору у самой насыпи, наполняя их парализующим ужасом. Мать знала, что сейчас ни один из них, ни единый из самых молодых и неопытных, не сунется туда, наружу, из логова. Голод был забыт, потому что там, снаружи, бушевала Смерть.
— Товарищ генерал, — Зинченко оторвался от рации и повернулся к Голышеву. — Майор Пашинян докладывает, что огнеметчикам позиций не удержать. Змеи могут прорваться.
— Массово? — удивленно спросил Мостовой.
— Массово нам и не надо, — хмуро отреагировал начальник штаба. — За глаза хватит и двух-трех. — Он помолчал. — Что предлагает майор?
— Надо заливать всю площадь у трансформаторной горючим веществом. Бензином, чем угодно. Заливать так, чтобы выгорело все и в гнезде. Выжечь все дотла.
— И чем же? — спросил Мостовой. — Не канистрами же нам бензин из машин отсасывать да разбрызгивать.
— Виноват, товарищ генерал, но там много не набрызгаешь. Надо заливать всю площадь по полной.
— Это ваше мнение, полковник, или майора?
— Я сам там был, товарищ генерал. Будем считать, мое мнение.
— Хорошо. — Голышев хлопнул ладонью по столу. — Где ближайшая заправка, где можем взять бензовоз?
— Сейчас займусь, товарищ генерал, — отозвался полковник-пожарник. Он сел к столу, набирая номер центральной.
— Змей надо отрезать сейчас же, — негромко сказал Зинченко. — Прорвутся одна-две…
— Об этом я уже сказал, полковник, — прервал его начальник штаба.
— Я не о том, — таким же бесцветным тоном продолжал Зинченко без обычного «товарищ генерал». — Я к тому, что стрельба начнется. И ОМОН, и армейцы, и наши. Вслепую много народу положить можно.
— Товарищ майор!
Пашинян обернулся. К нему бежал прапорщик, водитель одной из цистерн.
— Что еще стряслось?
— Товарищ майор, надо сжечь здесь все к чертовой матери до самого коллектора, залить и сжечь!
— Правильно мыслишь, боец. Но мы этим уже озаботились. Полковник за бензовозом послал.
Прапор махнул рукой.
— Пока еще он сюда дотилипается, а надо сейчас!
Майор нахмурился.
— И где я тебе прямо сейчас бензовоз этот возьму, из-за пазухи выну, что ли?
— Да не бензовоз. Тут, это… В общем, заправлялись мы на спиртзаводе, а мне потом Сашка Зотов, водила тоже, рассказал, что ему под самую хряпку спирту накачали. Сюда приехал, да так водой и не разбавил. И некогда было, да и спирт сливать куда… В общем…
— Цистерна чистого спирта?! — Пашинян взмок. — Где?
— Да он, вроде, стоял посередине Гранитной где-то, у насыпи. Вроде в запасе.
— Номер машины — быстро!
Сержант МЧС Зотов, оттарабанив все положенные «так точно» и «слушаюсь», выключил рацию и сунул ее в карман. Взгреют тебя, Сашок, подумал он. Сейчас вроде оно и с руки оказалось, а потом начистят задницу до полного блеска. Припер, скажут, цистерну чистой спиртяги — на кой такой ляд, скажут? Мудило пьяный с ликеро-водочного, заправщик хренов. С утра зенки залил, а заодно и цистерну его, под самую завязку.
Ну да ладно. Задницу драть — это еще не сейчас. А двигаться туда, где бойня вся эта происходит, надо прямо с ходу. Проверить обойти, подтекает ли, нет. А то в полымя соваться, когда за тобой струя спирта-чистогана тянуться будет — это прямо к Богу в гости.
Зотов вылез из кабины и обошел цистерну. Потянул носом. Вот же сучья лапа. Спирт. И запах стоит — я тебе дам, да еще с примесью этой химии. Он наклонился к замку, соединявшему патрубок цистерны с рукавом. Ну что ты скажешь, а? И не капает даже, а вот как раз та самая струйка, про которую он только что и подумал. Зотов снова забрался в кабину, чтобы сдать задом, выгнать машину под какой-нибудь фонарь — а там уж посмотреть, как эту струйку залепить-залатать.
Молоденький МЧС-ник с двуствольным дробовиком в руках переминался с ноги на ногу метрах в семи от подъезда. Товарищ его, вооруженный более солидно, — помповым ружьем «мэйд-ин-не-наше» — уже удрал туда, где разворачивался главный бой. Сейчас у подъездов стрельбы, считай, что и не было. Последний раз дробовик грохнул где-то дома за два отсюда — и то уж минут пятнадцать-двадцать тому. Все они уже повылезли, что ли?
Но наше дело — солдатское, подумал он. Стоять и бдеть. Чтобы врага уничтожить при первой же возможности.
А на них так ни один гад и не вылез. И в соседнем подъезде тоже. Зато три следующих палили на будь здоров. В крайнем, вроде, как бы не четырех даже уложили. Но это и хорошо, что на них никто не выползал. В глаза бы сволочей этих не видеть. Напарник бегал смотреть на тех, что другие ребята грохнули — а он не стал. Ну их к черту, змей проклятых. Чего там смотреть? Мерзость — и мерзость.
Стоп. Что это? Одна головка на порожке подвала, рядом — вторая появилась. Да какие-то они маленькие, непонятно даже. Эти-то — все говорили — чудища по четыре, по пять метров. А это тогда что?
Крутят своими головешками отвратными. А наверх пока не лезут. Выстрелить — промахнешься наверняка, спугнешь только, пусть уж наверх доползут.
На всякий случай он все-таки вскинул дробовик к плечу.
— Отставить!
Стрелок искоса, поверх приклада, взглянул на говорящего. Потом опустил ружье, показав левой рукой на проем подвала.
— Товарищ майор, там их две.
— Вижу, — ответил офицер. На вид ему было лет сорок, не сказать, чтобы такой уж возраст, но седина в висках пробивалась заметно. — Пусть вылезут. Подождем.
