Брызги ядовитой жидкости, залетавшие в нору, обжигали их тела словно раскаленные угли. Пары репеллента, смешанного со спиртовыми парами, мгновенно заполнившие логово, не только оглушили их, лишив обоняния и способности к термолокации, но и ослепили. Сейчас весь клубок дергался и пульсировал, словно глыба аморфной белковой массы. Инстинкт — индивидуальный и коллективный — кричал, что надо спасаться, но бежать даймондбэкам было некуда. Вход в нору был единственным путем наружу, а именно оттуда летели убийственные обжигающие струи и валили пары газа. Но и в самом логове этот газ заполнил уже все уголки, от пола до потолка. Разинутые пасти, жадно хватавшие воздух, которым уже невозможно было дышать, дергающиеся трещотки, не издающие ни звука, потому что все они сплелись сейчас в единый комок тел, нервов и страха, в котором невозможно было пошевелиться. И этот страх — коллективный, парализующий с большей силой, чем даже газ, лишивший их всех органов чувств — делал пребывание в логове невозможным. Снаружи могла быть смерть, — да нет, снаружи и была Смерть! — но там существовала хотя бы возможность глотнуть воздуха, возможность увидеть врага, возможность атаковать и, может быть, прорваться.
Из норы ринулись сначала те, кто был поблизости от входа, в основном молодняк. За ними рванулись и остальные, давясь, протискиваясь, забивая проход своими телами. Часть из них тут же попала в лужи обжигающей жидкости — и те, кто оказался в них, дергались и извивались, уже не в силах спасаться бегством. С выжженными глазами, с опаленной глоткой, они исходили в конвульсиях — а по их телам скользили другие, прорываясь вперед, одержимые одним лишь импульсом: бежать, уйти, выжить. И если надо — убить. Но убить для них всегда было самой несложной задачей.
Теперь в логове оставалась одна Мать. Она не дергалась, не извивалась в сумасшедшей пляске, хотя жидкость и ядовитые пары лишили и ее, как и всех остальных, возможности хоть как-то ориентироваться в пространстве. Те, дальние ее сородичи — обитатели другого гнезда — уже погибли, едва ли не все, она это чувствовала, но сейчас это не имело никакого значения, потому что сигналы, доходившие до нее оттуда, перекрывались колоссальной волной страха, исходившего от ее собственного потомства, ринувшегося из уютного некогда дома туда, где ждала их Смерть. Звериным чутьем, звериной своей верой она надеялась, что погибнут не все, она видела, — и не ослепшими от спирта глазами, а внутренним, безошибочным зрением — что десятки ее потомков прорываются сквозь обжигающую влагу. Поэтому сейчас она, стараясь не шевелиться, лежала в норе, всматриваясь туда, где они рвались к жизни. Лежала, даже не чувствуя, как шкура лохмотьями слезала с нее, а едкая жидкость проникала во все поры ее тела.
— В лабораторию, — коротко сказал Бардин. — И чтобы результат немедленно.
Один из фээсбэшников, приведших Кремера в бардинский автобус, выскочил из машины с рюкзаком в руках.
— Открывать только не торопитесь! — крикнул вслед ему майор.
— Они знают, — ответил Бардин. — К тому же там рентген.
— Я и без рентгена могу рассказать, — фыркнул Кремер.
— Я тоже, — холодно отреагировал подполковник. Он достал сигареты и протянул пачку майору. Оба закурили.
— Сварили вы нам супчик, Петр Андреевич, — задумчиво проговорил Бардин. — Прямо скажем, змеиный супчик. Расхлебывать — не расхлебать.
— А я его не варил, — с вызовом ответил Кремер. — Ваши-то соколы, что мне руки крутить тут как тут оказались, где раньше были?
— Пасли мы его, — хмуро ответил подполковник. — Плотно пасли.
— Да уж куда как плотно, — не унимался майор. — Вы вон парню тому, МЧС-нику — а лучше родителям его — расскажите про то, как пасли да куда выпасли.
— Хватит, майор, — холодно произнес Бардин. — Наш прокол есть наш прокол. За него нас будут поперек шерсти гладить. А ты?
Внезапно и без предупреждения перейдя на «ты», подполковник встал и повернулся к окну.
— Афган с Чечней все никак не отыграли? — резко бросил он, глядя на Кремера сверху. — Ты понимал, что он нам живой нужен был?
— Если уж на «ты» переехали, так я тебе вот что скажу, — ответил майор. — Главное, что я ему живой нужен не был. А третьего варианта — чтобы и нашим, и вашим — под рукой не оказалось. Твоих рыцарей щита и меча, кстати, тоже.
Бардин снова сел на место.
— Петр Андреевич, да дело ведь не в том даже, что на руках у нас сейчас труп спасателя-американца…
— Спасателя? — изумился Кремер. — Отчего ж не ангела-хранителя?
— Ну а кто же он по документам, во всяком случае? А вот возьми мы его на горяченьком…
— Так и брали бы, ядрена вошь! — взорвался майор. — Но колобок этот мало, что от дедушки и бабушки ушел, он еще и хлопца нашего жизни лишил, пока вы его на горяченьком брать собирались!
— Двух хлопцев, — негромко сказал подполковник. — Наш оперативник, которого Коулмэн снял, в больнице умер. Только что сообщили.
— Значит, правильную гниду я завалил, — упрямо заявил Кремер. — Туда его паскудной душе и дорога.
— Не спорю. — Бардин вздохнул. — Но шум будет до небес. Докажи теперь, что не мы весь этот спектакль затеяли — с целью, и так далее…
— Кому доказывать?
— Кому? — Подполковник воззрился на Кремера. — Нам — начальству. А оно, в свою очередь, уже дяде Семе твоему любимому, кому же еще!
— А вы перчаточки его на анализ возьмите, — произнес майор. — И кровь того паренька, которого он у подъезда жизни лишил.
— Ничего кровь эта не даст, Петр, — сказал Бардин. — Диагноз даже я могу поставить, не глядя. Инфаркт. И ничего другого вскрытие не обнаружит. Понятное дело: стресс, страх. Случается. Никак ты перчатку с этим диагнозом не завяжешь.
— Мы-то с тобой, Олег, знаем?
— Знаем. Ну и что?
— Так что ж по-твоему, дядя Сема хуже нашего это знает?
Подполковник невольно улыбнулся.
— Все все знают, Петр. Но в этих шахматах свои правила есть.
— Ну вот, значит, так и доложить. Что один участник из турнира выбыл, поскольку сыграл не по правилам.
— Эх, — вздохнул Бардин. — Мне б твои заботы…
У ступеньки автобуса возник оперативник — один из тех, что «вязали» Кремера.
— Товарищ подполковник, есть информация.
— Давай сюда.
Фээсбэшник выложил на стол снимки, покосившись на майора-мента. Бардин махнул рукой: не обращай внимания.
— Ну вот, — сказал подполковник. — Вот и утвердились мы в предположениях своих.
На снимках ясно просматривались две небольшие змеи. Рентген просветил насквозь и их тела, до хребта, черепа и небольших, но уже вполне смертоносных зубов.
— Теперь скажи мне, что они живые, — проговорил Бардин.
— Живые, товарищ подполковник. Лежат неподвижно, но сердцебиение просматривается.
— Что контейнер?
— Рассчитан на поддержку постоянной температуры в пределах четырех-пяти градусов. Чтобы молодняк этот в состоянии гибернации держать.
Бардин хлопнул рукой по столу.
— Вот тебе и задача товарища Йосика во всех деталях.
Он протянул снимки оперативнику и рукой показал на выход.
— Закончат со снимками, измерениями и прочее — контейнер сюда.
Молодой фээсбэшник кивнул и вышел.
— Йосик — это, надо полагать, мой спарринг-партнер? — поинтересовался майор.
— Он самый. Джозеф Коулмэн. Все нам в нем понятно было: кто, откуда, чем на хлеб зарабатывает. Непонятно было только, зачем сюда прибыл. Именно сюда, во всю эту кучу-малу.
— Считаешь, выяснили?
Подполковник повернулся к Кремеру.
— А что ж тут считать? Вот же оно все — на столе только что было.
— Не вполне догоняю, Олег. Смысл-то какой? Не мы же этих гадов вывели, чтобы за ними к нам ехать и вот так, с плащом и кинжалом, уворовывать.
— Не мы, — согласился Бардин. — Но ведь и они не выводили. Специально не выводили. А когда этот страшный зверь в ходе всей их веселой науки сам по себе получился, времени на размышления у них не было ни копейки. Ты же представляешь, что было бы, ускользни эти даймондбэки оттуда, из района научного центра. Там бы не то, что Эверглейдс — они всю страну до южных регионов Канады включительно оккупировали бы. Вот и палили все живое под корень, до самых базальтовых плит.
— А потом, значит, выяснили, насколько интересным этот побочный продукт оказался?
— Конечно. Сам смотри: северный город, черт-те где, от полярного круга в двух шагах — а запусти пару-тройку штук вовремя, по весне ранней, и парализует начисто. Не то что город — страну парализует. А если немножко южнее запустить?
— Пошли, значит, ребята, — размышлял Кремер, — по нормальной бизнес-схеме. Реэкспорт. Собственный товар — обратно к себе домой. Чтобы потом, если нужда возникнет, экспортировать снова. Наиболее нуждающимся в этом деле народам.
