– Семьи и кровные узы – вещи разные.
Вазин развел руками.
– У вас необычная семейная… ситуация. Для многих из нас, для меня семья – это кровные узы. Мы понимаем трагедию, потерю. Необходимость восстановить равновесие. Моя семья была убита просто потому, что принадлежала к высокому роду. За то, что была рождена для власти. Власть и привилегии всегда были объектом нападок для ничтожных людишек, заявляющих, что они борются за правое дело. Но это правое дело всегда небескорыстно. Какими бы лозунгами ни прикрывались люди, ведущие войну или революцию, они всегда хотят отобрать власть у других.
– Поэтому вы заперлись в этой крепости, чтобы защитить себя от алчных людишек?
– Ваша женщина мудро сделала, оставшись в башне.
– Но она была одинока, – вставила Лайла. – Отречься от мира? Видеть, но не быть его частью? Как же это сокрушительно – быть одинокой.
– Да вы – романтик в душе, – решил Вазин. – Для того чтобы иметь компанию или общество, люди необязательны. Как я сказал, гостей у меня немного. Я покажу вам моих самых высоко ценимых спутников. А потом обсудим бизнес.
Он встал и поднял руку:
– Минуту, пожалуйста.
Еще один скан зрачков, поняла Лайла. Она и не заметила его в лепнине.
– Немного гостей. И еще меньше переступают порог этой двери. Но, думаю, мы поймем друг друга и бизнес, о котором идет речь, гораздо лучше, чем вы.
Он отступил от двери.
– Пожалуйста. После вас.
Аш ступил в дверной проем, стараясь помешать Лайле войти, пока не увидит, что их ждет. Взглянув в довольное лицо Вазина, он взял Лайлу за руку и вошел вместе с ней.
Тонированные окна пропускали золотой свет, как нельзя лучше оттенявший коллекцию. Внутри стеклянных островков, башен и стен жили блеск, сияние и сверкание Фаберже.
Витрины для часов. Для коробочек. Для драгоценностей. Для чаш. Для фляжек. Каждая аккуратно расположена по категории.
Она не увидела другой двери, кроме той, через которую они вошли. И хотя потолки были высокими, а полы – из ярко-белого мрамора, она видела позолоченную и безлюдную пещеру Аладдина.
– Из всех моих коллекций – это величайший триумф. Если бы не Романовы, Фаберже оставался бы известен только ограниченному кругу аристократов или богачей. Художники, конечно, Фаберже или тот же великий Перхин, заслуживают величайших похвал за видение, за искусство, даже за риск, на который они пошли, чтобы превратить довольно успешный ювелирный бизнес в империю искусства. Но без покровительства царей, Романовых, очень многое никогда бы не было создано. И все эти вещи были бы всего лишь следом в мире искусства.
Сотни вещей. Сотни сотен, подумала Лайла. От маленьких нарядных яичек до вычурного чайного сервиза для пикников. Подарочные изделия, вазы, еще одна витрина с фигурками животных.
– Это удивительно. Я замечаю широчайший кругозор, поразительное видение и мастерство, так много разнообразия в одном месте. Удивительно, – повторила Лайла. – Должно быть, ушли годы на то, чтобы собрать такую коллекцию.
– Да. С детства, – согласился Вазин. – Вам нравятся часы.
Он подошел к ней, оставаясь на расстоянии вытянутой руки.
– Видите эти, в форме веера, очень подходят для письменного стола или каминной доски. Какое свечение эмали, мягкий, но все же насыщенный оранжевый цвет. Детали: золотые розетки по двум сторонам основания, бриллиантовый бордюр с огранкой «роза». А вот работа того же мастера, Перхина, изысканно-простые круглые часы, бледно-голубые с плетеной окантовкой.
– Они все прекрасны.
И тоже пленники. А искусство никогда не должно быть пленником, услаждать взор только одного человека или тех, кого он допускал в свое святилище.
– Все это антиквариат? Многие выглядят так современно.
– Все стары. У меня нет желания владеть тем, что может иметь каждый человек, предъявив кредитную карту.
– Они все поставлены на полночь.
– Полночь, когда убийцы собрали в подвале царскую семью. Что было бы ее концом, если бы не побег Анастасии.
Она с деланой наивностью широко раскрыла глаза.
– Но я думала, что ее смерть доказана. Тесты на ДНК и…
– Лгут.
Рукой, как топором, он разрубил воздух.
– Как лгали когда-то большевики. Я последний из Романовых, последний, в чьих жилах течет кровь Николая и Александры, которую их дочь передала сначала моему отцу, потом мне.
– Почему здесь? – неожиданно спросил Аш. – Почему не хранить коллекции в России?
– Россия уже не та, что была, и никогда не будет прежней. Я создал свой мир и живу в нем, как хочу.
Он прошел дальше.
– Вот то, что я называю бытовой роскошью. Театральный бинокль из золота с бриллиантами. Яшмовая спичечница в золотом обрамлении, книжная закладка с эмалью – идеальная форма, темно-зеленая эмаль. И, конечно, флакончики для духов. Каждый – праздник искусства.
– Вы помните их все? – удивилась Лайла. – Я бы уже давно запуталась.
– Я знаю все, что принадлежит мне, – холодно ответил он. – Человек может не знать, чем владеет, но для обладания необходимы знания. Я знаю все, что принадлежит мне.
Он резко повернулся, прошел на середину комнаты, к стоявшей там стеклянной витрине. Внутри возвышалось восемь белых пьедесталов. На одном стояло яйцо, в котором Лайла по описанию узнала несессер. Золотое. Сверкающее. Изысканное. Открытое. Чтобы показать инкрустированный бриллиантами маникюрный набор.
Она взяла Аша за руку и посмотрела на Вазина.
– Утерянные императорские яйца. У вас три.
– Скоро их будет четыре. Когда-нибудь у меня будут все.
– Курица с сапфировой подвеской, – начал Вазин. Он словно произносил молитву, и в каждом слове звучало благоговение.
– Года тысяча восемьсот восемьдесят шестого. Золотая курица, украшенная бриллиантами с огранкой «роза», держит в клюве сапфировое яйцо-подвеску, только что взятое, как кажется, из гнезда. Сюрприз, как видите, – маленький цыпленок из золота с бриллиантами, только что вылупившийся.
– Невероятно.
Лайла ничуть не притворялась, так что ей было легко это выговорить.
– До мельчайших деталей.
– Само яйцо, – сказал он, глаз не спуская с сокровища, – не просто форма, но символ. Жизни. Возрождения.
– Но это старая традиция – обмениваться изукрашенными яйцами на Пасху. Праздновать возрождение.
– Верно, очаровательная традиция, но это может сделать каждый. Именно Романовы, моя кровь, превратили простую традицию в искусство.
– Вы забываете о художнике, – указал Аш.
– Нет-нет. Но, как я уже говорил, создание шедевра требует видения и покровительства царей. И этим мастера обязаны моей семье.
– Каждая вещь поразительна. Даже петельки – совершенство. Что это? – спросила Лайла, осторожно показав на второе яйцо. – Я его не узнаю.
– Розовато-лиловый цвет – мов. Сделано в следующем году. Снова бриллианты с огранкой «роза», жемчуга с рубинами и изумрудами. Это чтобы подчеркнуть сюрприз, сердце из красной, зеленой и белой эмали, украшенное бриллиантами и жемчугами. Оно открывается, превращаясь в трилистник. В каждом лепестке – миниатюрный портрет акварелью на слоновой кости. Николай, Александра и Ольга, их первенец.
– И несессер. Я его изучала, – кивнула Лайла. – Сюрприз – маникюрный набор. Все, что я узнала, потрясло меня. Но описание и близко не соответствует реальности.
– Кого вы убили, чтобы получить их? – бросил Аш.
Вазин только улыбнулся.
– Я никогда не находил необходимости убивать. Курица была украдена, потом отдана, чтобы получить надежный выезд из Польши. Взятка. Чтобы избежать гитлеровского холокоста. Но семья вора была послана в концлагеря и погибла там.
– Какой ужас, – прошептала Лайла.
– История пишется кровью, – просто ответил Вазин. – Человека, который взял яйцо и предал людей, всего лишь убедили продать его, если он не хочет разоблачения. Мов тоже связан с воровством. Фортуна благословила этих людей, но даже несколько последующих поколений не смогли смыть преступление. Кровь сказалась. Их судьба резко изменилась, когда единственный сын погиб в трагической аварии, а родителей попросили продать яйцо мне, чтобы избавиться от пятна на репутации.
– Это вы приказали его убить, – отрезал Аш. – Это мало чем отличается от убийства своими руками.
Лицо Вазина оставалось бесстрастным, хотя Лайле показалось, что он слегка развеселился.
– Тот, кто платит за обед в дорогом ресторане, не отвечает за блюдо.
Лайла поспешно положила руку на ладонь Аша, словно чтобы не дать ему взорваться. На самом же деле она нуждалась в его тепле.
– Несессер украден, куплен человеком, разбирающимся в красоте. Потом по беспечности семья его утратила. Я приобрел его, но никого не убивал. Убедил хозяина расстаться с ним и честно заплатил.
Он обвел комнату довольным взглядом.
– Вернемся и обсудим вашу цену.
– Мне не нужны ваши деньги.
– Даже богатому человеку всегда нужно больше денег.
