— Это означает, что у нас остались примерно сутки?
— Мне очень жаль.
— В таком случае мы должны сполна воспользоваться оставшимся временем.
— И что ты предлагаешь?
— Мы скажем друг другу правду.
— Правду?
— Наверняка у каждого из нас есть свои секреты. Я знаю, что у меня они точно есть. А у тебя разве нет? Вещи, о которых ты никогда мне не рассказывал.
— Есть.
— Тогда я начну первой. Раньше я плевала тебе в чай. После того как я узнала об аресте Зои, я была уверена, что это ты выдал ее. Поэтому примерно неделю я плевала тебе в чай.
— Ты плевала мне в чай?
— Целую неделю.
— А почему перестала?
— Потому что тебе было все равно.
— Я просто не заметил.
— Вот именно. Ладно, теперь твоя очередь.
— По правде говоря…
— В этом вся суть игры.
— Не думаю, что ты вышла за меня замуж, потому что боялась. Я думаю, ты специально искала меня. А потом сделала вид, что испугалась. Ты назвалась вымышленным именем, и я стал преследовать тебя. Но я думаю, что ты сама добивалась этого.
— Ты считаешь меня иностранным агентом?
— Ты можешь знать людей, работающих на западные спецслужбы. Может, ты даже помогала им. Может, такая мысль подсознательно сидела у тебя в голове, когда ты выходила за меня замуж.
— Это не тайна, а общие рассуждения. Ты должен поделиться со мной своими секретами — реальными фактами.
— Я нашел в твоих вещах монету, которую можно разделить на две части, — это приспособление для тайной перевозки микропленки. Их используют шпионы. Больше ни у кого их нет.
— Почему же ты не отрекся от меня и не осудил публично?
— Я не мог этого сделать.
— Лев, я вышла за тебя замуж не потому, что хотела подобраться поближе к МГБ. Я уже сказала тебя правду: мне было страшно.
— А как же монета?
— Она принадлежала мне…
Голос у жены сорвался. Она словно взвешивала, стоит продолжать или нет.
— Я носила в ней не микропленку. Когда я была беженкой, я хранила в ней порошок цианистого калия.
Раиса никогда не рассказывала ему, как жила после того, как ее дом был разрушен, никогда не рассказывала о долгих месяцах скитаний — о темной стороне своей жизни. Лев ждал. Ему вдруг стало неуютно.
— Уверена, ты легко можешь себе представить, что случалось с беженками. У солдат были свои потребности, они рисковали жизнью — и все были перед ними в долгу. И мы стали платой для них. После одного раза — их было несколько человек — мне было так больно, что я поклялась: если когда-нибудь я пойму, что это вот-вот случится вновь, то вотру порошок себе в десны. Они могут убить меня, повесить, но, быть может, это заставит их подумать дважды, прежде чем проделать то же самое с другой женщиной. Во всяком случае, монета стала моим талисманом, потому что с тех пор, как я начала носить ее с собой, со мной больше не случалось ничего подобного. Наверное, мужчины чувствуют женщину, у которой в кармане лежит цианид. Разумеется, это не помогло залечить раны, которые я получила. Такого лекарства не было. И поэтому я не могу забеременеть, Лев.
Он молча смотрел в темноту, туда, где, по его представлениям, находилась его жена. Во время войны женщин насиловали сначала оккупанты, а потом освободители. Сам будучи солдатом, он знал, что государство закрывало на подобные вещи глаза, считая их неотъемлемой частью войны и достойной наградой храброму воину. Некоторые женщины и впрямь принимали цианистый калий, чтобы избежать невыносимых ужасов. Лев полагал, что большинство мужчин могли обыскать женщину на предмет обнаружения ножа или пистолета — но на монету они не обратили бы внимания. Он погладил жену по руке. А что еще он мог сделать? Принести ей свои извинения? Сказать, что все понимает? А он-то вырезал из газеты свою фотографию, вставил ее в рамочку и повесил на стену, не подозревая, что ей пришлось пережить во время войны.
— Лев, у меня есть еще один секрет. Я в тебя влюбилась.
— Я всегда любил тебя.
— Это — не тайна, Лев. Так что ты отстал от меня на целых три секрета.
Тогда Лев сказал:
— У меня есть брат.
15 июляНадя была дома одна. Мама с сестрой ушли в гости к бабушке, и, хотя поначалу Надя тоже пошла с ними, потом, когда они подошли к дому, где жила бабушка, она притворилась, что у нее заболел живот, и попросила разрешения вернуться. Мама согласилась, и Надя поспешила домой. Ее план был очень прост. Она собиралась открыть дверь в подвал и наконец узнать, почему отец проводит так много времени в сырой и холодной комнате. Сама она ни разу не была там. Зато она часто бродила вокруг дома, трогала влажные кирпичи и пыталась представить себе, каково это — оказаться внутри. Окон там не было, одно лишь вентиляционное отверстие для печки. Спускаться в подвал было строжайше запрещено, и у нее и в мыслях не было нарушить этот запрет. До сегодняшнего дня.
Отец как раз уехал в командировку. Но скоро он должен был вернуться, может, уже завтра, и девочка слышала, как он говорил о том, что в доме, дескать, давно пора сделать ремонт, включая установку новой двери в подвал. Не входной двери, которой пользовались все и которая сохраняла в доме тепло. В первую очередь его беспокоила дверь в подвал. Она и впрямь была тонкой, но почему это было для него так важно? Через пару дней здесь будет стоять новая дверь, которую она уже не сможет открыть. Так что, если она хочет попасть в запретную комнату и получить ответы на свои вопросы, то должна сделать это сейчас. Вместо замка там стояла обычная пружинная защелка. Надя внимательно осмотрела ее и решила проверить, не пролезет ли в щелочку лезвие ножа и не отодвинет ли оно защелку. Оно пролезло и отодвинуло.
Справившись с защелкой, Надя толкнула дверь. Радостно взволнованная и испуганная одновременно, она шагнула вниз. Девочка отпустила дверь, и та захлопнулась. Свет проникал сюда только через щель под дверью. Подождав, пока глаза привыкнут к сумраку, она спустилась по лестнице и обвела взглядом тайную комнату отца.
Кровать, печка, маленький столик и сундук — здесь не было ничего таинственного. Ощутив приступ разочарования, она обошла комнату по кругу. На стене висела старая лампа, а рядом были приколоты несколько газетных вырезок. Она подошла к ним. Все они были одинаковыми: снимок русского солдата, стоящего рядом с горящим немецким танком. Некоторые снимки были обрезаны так, что на них был виден только солдат. Симпатичный. Надя не узнала его. Не зная, что и думать об этом коллаже, она подняла с пола оловянную тарелку, оставленную там, несомненно, для котов. Затем она перенесла внимание на сундук. Взявшись обеими руками за крышку, она попробовала приподнять ее, чтобы проверить, не заперт ли он. Деревянная крышка оказалась тяжелой, но она не была заперта. Интересно, что там внутри? Надя приподняла ее чуть повыше и вдруг услышала шум наверху — это хлопнула входная дверь.
Послышались тяжелые шаги, слишком тяжелые для матери. Должно быть, отец вернулся раньше, чем обещал. Свет стал ярче, когда открылась ведущая в подвал дверь. Почему он вернулся так быстро? Запаниковав, Надя стала опускать крышку сундука, стараясь, чтобы та не издала ни звука, одновременно прислушиваясь к шагам отца, спускавшегося по лестнице. Закрыв крышку сундука, она поспешно залезла под кровать, с трудом втиснувшись в узкое пространство и глядя на нижнюю ступеньку. Ага, вот они — к ней направились тяжелые черные ботинки отца.
Надя крепко зажмурилась. Она боялась, что, открыв глаза, увидит в нескольких сантиметрах от себя лицо отца. Но тут кровать жалобно заскрипела и прогнулась. Он сел на нее. Открыв глаза, девочка осторожно отползла в сторону. Теперь, когда просвет между сеткой кровати и полом стал еще меньше, она скорее догадалась, чем увидела, что отец начал расшнуровывать ботинки. Он не знал, что она здесь. Должно быть, пружинная защелка сработала сама после того, как она закрыла дверь. Так что пока ее не застукали. И что же ей теперь делать? Отец мог провести здесь несколько часов. А скоро вернется мать и, не застав Надю дома, встревожится. Может, они решат, что она заблудилась, и пойдут ее искать. Если все будет именно так, она тихонько проберется наверх, а потом соврет что-нибудь насчет того, где была. В этом заключалась ее единственная надежда. А до тех пор ей лучше оставаться на месте и сидеть тихо, как мышка.
Отец снял носки и стал разминать пальцы ног. Потом он встал — кровать выпрямилась вместе с ним — и зажег лампу. В комнате стало чуточку светлее. Он подошел к сундуку. Надя слышала, как скрипнула, поднимаясь, его крышка, но что он оттуда достал, она видеть не могла. Наверное, он оставил ее поднятой, потому что девочка не слышала, как она закрывалась. Интересно, что он собирается делать? Сейчас он сел на стул и стал привязывать к ноге какую-то полоску резины. А потом с помощью веревочек и тряпок стал сооружать нечто вроде самодельной обуви.
