чужое платье. Наклоняется, подбирая подол, и нашитый на лифе бисер цепляется за ее волосы. Ханна рывком высвобождает локон. Надеюсь, ей больно, однако она не прекращает попыток натянуть платье на живот и дальше, на бедра.
– Застегните! – приказывает она.
Я поднимаю вверх бегунок замка, но идет он с трудом – наряд слишком обтягивает фигуру шантажистки. Мне противно видеть, как прекрасная ткань облегает чужую кожу – так и хочется быстрее отдернуть руку.
– Ты всегда была полнее меня, Ханна, – язвит мать.
Няня напрягается, а я, наконец совладав с замком, делаю шаг назад.
Ханна с удовольствием разглядывает себя в зеркале, поворачиваясь то одним боком, то другим и принимая картинные позы.
– Так же чудесно, как и тридцать лет назад! А знаете, когда мне было еще лучше, Вирджиния? Знаете, когда я почувствовала себя настоящей леди Холт?
Мать молчит, уставившись ей в глаза, а на щеках Ханны расцветает румянец. Она наслаждается минутой триумфа.
– Когда в меня входил ваш муж, – заканчивает негодяйка.
– Немедленно прекрати! – требую я. – Довольно!
– Это не тебе решать, милая.
– Пожалуйста… Мы сделаем все, что ты скажешь.
– Как я могу доверять женщине, склонной прикарманить чужое, Джослин?
– Не понимаю, о чем ты.
– А как же портсигар? Кто еще мог его забрать? Разве что Руби… Кстати, можешь отдать мне его прямо сейчас. Хочу, чтобы сегодня вечером он снова был у меня.
– Это не твоя вещь!
– Джослин, – бормочет мать. – Все в порядке. Отдай портсигар.
– В порядке? Пусть папа и закрутил интрижку – он все равно был моим отцом! Он никогда тебе не принадлежал, Ханна!
– А ты знаешь, что он позволял мне подкармливать тебя наркотиками? Ты спала, а мы спокойно располагались в моей спальне.
– Нет! Ты лжешь! Мама…
– Не могу сказать, правда ли это. Прости, милая…
– Гнусная ложь!
– Ты ни разу не проснулась, а ведь мы были чрезвычайно страстной парой, – издевается Ханна.
– Папа никогда так не поступил бы!
Слова няни меня убивают.
– Да что ты? Он делал это не раз. Знаешь почему? Ему не было до тебя дела. Он всегда хотел мальчика, и я наверняка подарила бы ему сына.
Ее откровения все больше давят мне на психику.
– Впрочем, Александер был настоящим джентльменом, – с удовольствием рассказывает Ханна, словно они с папой составляли супружескую пару. Нет, это невыносимо! – Он никогда в жизни не показал бы, насколько тебя презирает. Только мне говорил о своих чувствах. Как мы над тобой смеялись! Ты была настолько честна и серьезна в своем отчаянном стремлении мне угодить! Александер считал тебя жалким созданием. Ему с тобой было скучно. Бедная маленькая Джослин Холт, которую ненавидели собственные родители… Да и за что тебя можно было любить? Отца ты разочаровывала решительно во всем. Как ни посмотри – простушка, серая мышка… Правда, в глубине души ты всегда оставалась отвратительной сучкой, жестокой и заносчивой.
Высказавшись, Ханна вновь поворачивается к шкафу.
– Теперь туфли! – заявляет она. – Какая удача, что у нас с вами одинаковый размер обуви, Вирджиния!
Прожигаю взглядом ее ненавистную спину. Под материнским платьем – обычное женское тело с рыхлой плотью и хрупкими костями. Чем она сильнее нас? Как смеет она говорить подобные мерзости? Из ее рта сочится яд. Мою голову словно сжимают в тисках, еще немного – и я не выдержу. Чувствую, как во мне что-то ломается, окончательно и бесповоротно.
Хватаю с кровати чехол из-под платья и скручиваю края его горловины так, что как раз остается отверстие, в которое можно протиснуть голову. В душе у меня бушует ярость. Отвратительной сцене необходимо положить конец!
Ханна ниже меня и явно слабее, и я набрасываюсь на нее сзади, не дав ей шанса среагировать. Нахлобучиваю мешок ей на голову, натягиваю до плеч, одновременно закручивая края горловины, и изо всех сил дергаю на себя. Мерзавка теряет равновесие, а я все сильнее стягиваю мешок на ее шее. Ее колени подгибаются, руки беспорядочно машут – Ханна отчаянно пытается вырваться. А вот дышать ей уже нечем – она пытается вдохнуть, и пленка втягивается в провал рта.
Я падаю на колени, удерживая полиэтиленовый чехол на шее няни, и опрокидываю ее на пол. Мышцы горят, но я изо всех сил тяну и выкручиваю края мешка. Вижу мучительную гримасу шантажистки сквозь прозрачный материал и удовлетворенно выдыхаю. Ханна бьется, борется за глоток кислорода, однако долго она не продержится – пленка закрывает ей нос и рот, напоминающий сейчас идеальную букву «О». Пленка натягивается и опадает, но не рвется.
Ханна проигрывает свою последнюю битву, и я буду последним человеком, чье лицо она увидит перед смертью. Ее глаза вылезают из орбит, будто Ханна и через них пытается втянуть воздух. Смотрю прямо в глубину ее зрачков до тех пор, пока она не прекращает моргать. Схватка заняла совсем немного времени, хотя я не могу сказать, сколько именно – сама задыхаюсь, а вдохнуть никак не могу. Наконец мое тело содрогается в рыданиях. Мать кладет руку мне на плечо, и я дергаюсь.
– Ее больше нет, Джослин. Отпусти ее, она умерла, слышишь?
Никак не разожму руки. Наверное, вечно буду здесь сидеть и сжимать мешок на шее бывшей няни. Она заслужила наказание за все, что с нами сделала.
Пальцы мне удается разогнуть с огромным трудом. Мои руки все в белых и багровых пятнах, и я сижу, завороженно их разглядывая. Мать меня окликает, что-то пытается втолковать, но я не способна воспринять ее речь. Отвожу взгляд от своих пятнистых кистей, лишь услышав звонок телефона.
Из паба он выползает в половине девятого вечера. Зашли в пять часов выпить по паре пинт, а потом время для Энди словно остановилось. Он ничего не ел. Пропустил занятия в спортзале, на которые должен был сходить со своей подругой. На экране телефона – шесть пропущенных вызовов и два гневных сообщения. Энди прослушивает одно из них, когда из паба вываливаются коллеги. Распахнутая ими дверь хлопает о стену.
– Энди, дружище! Максин ждет нас в индийском ресторанчике!
Пар от их дыхания клубами поднимается в холодном воздухе.
Максин целый день провела на тренировочном полигоне и не ответила ни на одно из сообщений Энди.
– Да-да, иду.
Он бредет за приятелями. Крупные, дородные ребята. Энди их любит – всех и каждого. Дрожа, он плотнее запахивает воротник куртки и прикуривает. Новая девушка явно его бросит еще до конца недели, а сегодня пятница. Если нет – он сам с ней расстанется.
Максин сидит в кафе
