Они говорили на залитых светом газонах как чужие среди чужих, глядя на огоньки, подмигивавшие им с берегов Коннектикута за бледнеющей синью пролива. В общении с ним она была по-дружески сдержанна, а когда он предпринимал попытки воскресить прошлое, грациозно переводила разговор на другую тему. Или же порывалась вернуться к мужу и занять свое место рядом с ним. Она сердцем чувствовала, что их встреча не была случайной: Джо ее выследил, он специально явился сюда увидеться с нею, — и боялась, что ее волнение будет заметно.
На самом деле ее взволновала не судьба и не верность бывшего возлюбленного — однажды Джо ее уже бросил, и у нее не было оснований полагать, что это не повторится снова, — ее взволновало то, что он вернулся к ней в самый подходящий момент.
Он появился, когда был нужен ей больше всего.
Хлопнула входная дверь.
Карен ждала, что Том, как обычно, окликнет ее из прихожей, но ничего не услышала.
Представила, вылезая из ванной, как он стоит у столика в прихожей и просматривает почту…
Закутавшись в его необъятный белый махровый халат, она быстро обошла спальню, попутно открывая шторы и впуская в комнату вечерний свет.
Если, конечно, он… О господи! — она замерла, глядя на солнце, огненно-красным зверем присевшее над Хобокеном.[12] Если, конечно, он не изучает содержимое ее сумочки, которую она по дурости оставила открытой на одном из стульев в холле.
Ключ от камеры хранения… в сумочке… среди прочего хлама. Черт! Еще эта оранжевая бирка… Постарались дизайнеры — с такой уж точно не затеряется.
На лестнице послышались шаги. Том!
Делать нечего… Раньше надо было думать.
— А я уже забеспокоилась, — сказала Карен, когда Том наконец появился.
С минуту он постоял, улыбаясь ей в ярком зареве заката.
— Как у тебя прошел день?
Бросив на кровать портфель и номер «Нью-Йорк пост», Уэлфорд подошел к жене и поцеловал ее.
— У меня? День?
Он притянул ее к себе за отвороты халата и еще раз поцеловал. Нежно.
— А мы не опоздаем, дорогой?
— Ты хоть представляешь, как ты прекрасна?
— Том…
Он зарылся носом в ее ухо.
— У нас уйма времени.
— Прошу тебя, Том… — Она рассмеялась, заглядывая ему в глаза, но не обнаружила в них ни проблеска осуждения, ни тени тайного умысла — он просто дурачился. — Я даже еще не одета.
— Целая вселенная времени! — Он благодушно вздохнул и отпустил ее, легонько шлепнув по заду. — Ладно, пока ты будешь думать, что надеть, я хоть смогу узурпировать ванную и принять душ.
— Желательно холодный! — услышала она свой голос.
Развязав галстук, Том сел на край постели и стал стягивать башмаки и носки.
Карен подошла к гардеробу, зная, что Том будет смотреть на нее, когда она нагнется, надевая нижнее белье, и из-под распахнутого халата выглянет грудь. Она повернулась к нему спиной.
— Знаешь, за что я тебя люблю? — спросил он. — За твою скромность, за твою непреоборимую стыдливость.
— Ради бога, Том…
Она подняла с пола отвергнутое ранее черное платье и, приложив к себе, повертелась перед мужем. Этот маленький жест был им одобрен.
Он в рубашке и шортах отправился в ванную.
Карен почувствовала себя предательницей.
— Ты думала, я его не найду?
Вопрос застал ее врасплох.
— Не найдешь что?
Она подошла к туалету, сняла заколки и, встряхнув головой, распушила волосы. Спину сверлил взгляд Тома.
— Как будто не знаешь!
Сердце пустилось в галоп.
— Представь себе, нет.
— Карен, любимая… — Он выжидал, наблюдая за ней: интересно, как она выпутается?
— Что? — Она оглянулась.
Том стоял в дверях ванной, расставив ноги и раскачиваясь на внешних краях голых ступней, — вылитый колосс в детстве. В руке он вертел крохотный треугольник битого стекла.
Карен рассмеялась, наморщив брови.
— Что это?
Фух, он ничего не нашел!
— Очередной экспонат из твоей личной коллекции. — Он метнул стеклышко, по размеру и форме напоминающее острие стрелы, на письменный стол жены.
— Ради всего святого, Том, какой еще экспонат? — Карен стоило немалых усилий скрыть свою радость, что это не ключ от ячейки. — Я в жизни не видела этой стекляшки!
— Она лежала в ящике, вот здесь. Дорогая, я очень хорошо понимаю, как нелегко признаваться в подобных вещах. — Теперь Том смотрел на нее спокойно и ласково. — Я не могу тебя заставить.
— В каких еще вещах, черт побери?
— Ну ладно, ладно, все нормально. — Том подошел и обнял ее за талию. — Просто я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, словно лаская ее голосом, — что если тебе когда-нибудь захочется все рассказать… Помнишь, что говорили нам в Силверлейке? Отпираться — не самая удачная идея. Я был глубоко разочарован, снова увидев эти жуткие порезы у тебя на бедрах.
— Так нечестно, Том.
— Видимо, я заблуждался, полагая, что это осталось в прошлом.
— Ты первый нарушил правила.
— Разве? Ну, теперь ты меня совсем запутала.
— Можно, мы на этом закончим? Пожалуйста. — Карен почувствовала стеснение в груди, как будто невидимая рука подбиралась к горлу. — Прошу тебя.
Она попыталась вырваться. Это всего лишь игра, уговаривала она себя. Он меня провоцирует. Но Том удержал ее, приблизив ее лицо к своему.
— Знаешь, в последнее время ты стала какая-то не такая. Я не перестаю беспокоиться за тебя с тех самых пор, как Нед…
Карен аж вся изогнулась.
— Не будем приплетать сюда Неда.
Том промолчал. С его точки зрения, одно от другого неотделимо. Наконец он сказал:
— У меня хорошие новости.
Высвободившись из объятий мужа, Карен подошла к кровати забрать платье.
Он последовал за ней.
— Неужели тебе не интересно? Сегодня мне удалось дозвониться до Мискин — я отследил все ее передвижения вплоть до какого-то пансиона в Братиславе с унылым названием.
— Надо же, какая предприимчивость! — съязвила Карен, натягивая через голову узкое черное платье-«футляр». Пряча лицо. Вот оно — невинное объяснение. Так значит, она была права: Том и впрямь рылся в ее столе в поисках папки Неда. Просто он хотел как следует подготовиться к разговору с Мискин.
— А где еще угрюмая мымра Лия может проводить отпуск? — Он улыбнулся. — Я рассказал ей о воображаемом друге Неда.
— И как она отреагировала? — Карен сжала губы, ощутив на спине прикосновение руки Тома, помогавшего ей застегнуть молнию и крючки.
— Сказала, что ждать осталось недолго. Она хочет осмотреть его сразу по возвращении в город. По ее профессиональному мнению, если Нед вдруг заговорит, то это произойдет совершенно неожиданно… — Том развернул жену лицом к себе и, взяв за плечи, заставил ее посмотреть ему в глаза. — Как будто он и не переставал.
— Когда она вернется?
— В ближайшие выходные.
— Надеюсь, она не ошибается.
— «Прорвет, как плотину», говоря ее словами.
— Ах, Том… — Карен даже прослезилась. — Новость и впрямь чудесная.
— Я знал, что тебя это обрадует.
Они проехали отель «Плаза» и, вклинившись для отвода глаз в гирлянду рубиновых подфарников, покатили по Пятой авеню в сторону центра.
Их «мерседес» выполз на левую полосу и пристроился в тыл доставочного фургона. Эдди Хендрикс газанул, обогнал «мерс» по средней полосе и опять сбавил скорость, глядя в зеркальце заднего вида, как тот пытается снова влиться в транспортный поток.
Хендрикс уже оторвался на приличное расстояние, когда увидел, что водитель «мерса» включил поворот, готовясь вырулить на Сорок пятую западную. Тогда он попытался обойти «каприс» и перестроиться в правый ряд, рассчитывая на следующем перекрестке проскочить на Шестую авеню, но лазейка, в которую он хотел сунуться, была уже занята. Хруст… жгуче пронзительный лязг взрезаемого металла… а когда Хендрикс нажал на тормоза — истошный вой клаксонов.
Сдернув куртку с крючка над задним сиденьем, он со вздохом вылез из машины осмотреть повреждения. На белом «катлас-сьерра», который зацепил буфером крыло его «шевроле», похоже, не было ни царапины. Нет смысла искать лишнюю вмятину на покореженном боку его автомобиля.
В соседнем «олдсе» водитель с побелевшими костяшками пальцев все еще налегал на руль, продолжая сигналить. Хендрикс решил не ввязываться. Он выскочил на ослепительную Пятую авеню и, размахивая синтетической курткой, пошел наперерез встречным автомобилям, пока перед ним с визгом не остановился кеб.
— Ты что, рехнулся? — крикнул таксист.
Хендрикс ткнул ему под нос удостоверение частного сыщика и сказал, что ему придется проскочить пару светофоров, если они хотят догнать «мерседес».
— А не пошел бы ты, а? Не хватало еще, чтобы я лишился медальона, угодил за решетку! Чего ради?
