Я открыла конверт. Девушка в бикини, сослуживцы… Ничем не примечательные снимки, полные светлой радости. И сделаны были непосредственно перед тем, как свет для Исаака померк навсегда.
— Они великолепны. — Я вернула Адаму конверт.
— Я наконец начал разбирать его вещи, — сказал Адам. — До сих пор я просто не мог…
Его лицо исказилось от душевной боли.
— Расскажи ей об остальном, — велел Джесси.
Адам потер лоб.
— Я обнаружил кое-что необычное. Это заметки Исаака, касающиеся сложной ситуации, возникшей у него на работе.
Исаак работал в «Файердоге» — интернет-компании, занимавшейся вопросами противопожарных перегородок. Он был программистом и любителем подводного плавания, как и Адам. Когда он погиб, «Файердог» сначала резко сократил свою активность, потом передал эксклюзивные технологии инвесторам и прекратил деятельность. Мне пришло на память, что одним из этих инвесторов была «Мако текнолоджиз».
— Разбирая вещи Исаака, я обнаружил в регистре сверхоперативной памяти номер телефона «Мако» и заметки о какой-то помехе. Похоже на то, что «Мако» жаждала его крови из-за какой-то работы с документами.
У меня в ушах тут же прозвучали слова Харли Даусон: «Городишко, погрязший в кровосмешении». Все друг друга знают, все вступают друг с другом в деловые отношения и все причиняют друг другу вред…
— Однако это похоже не столько на работу с документами, сколько на… — Он посмотрел на Джесси.
— Исчезнувшие записи, — печально докончил фразу Джесси.
— И вам потребовалось целых пять минут на то, чтобы рассказать мне это? — возмутилась я.
И тут раздался дверной звонок.
Я открыла парадную дверь:
— Привет.
Крис Рэмси, детектив из полицейского управления Санта-Барбары, выразил удивление:
— Эван, давненько не виделись.
У него было лицо ворчливого английского учителя, задумчивое и проницательное. Галстук и рубашка из ткани типа «оксфорд» казались несколько устаревшими. Я повела его на веранду.
— У меня новость, — сообщил Крис.
Джесси вопросительно поднял брови.
— Мы его поймали.
Джесси стал похож на человека, под которым провалился пол. Адам успокаивающе положил ему на плечо руку.
— Брэнда арестовали у кафе «Плаза». И тебе это должно понравиться Джесси: он пытался выкрутиться, предъявив фальшивый дипломатический паспорт Британского Гондураса.
— Нынешнего Белиза, — уточнила я.
— Вот именно. Подобный паспорт каждый может состряпать, дабы производить впечатление на женщин во время коктейлей. Никакого дипломатического иммунитета эта корочка, разумеется, не дает.
Джесси не мог оправиться от потрясения. Я взяла его за руку.
— Теперь адвокат изворачивается, пытаясь доказать, что Брэнд был арестован, когда готовился сдаться властям, — продолжил Крис. — Он разглагольствует о законе, касающемся давности уголовного преследования, и утверждает, что теперь Брэнд неподсуден.
— Когда состоится мероприятие? — спросил Джесси.
— Завтра он предстанет перед судом. Ты можешь прибыть? — Взгляд детектива скользнул по ногам Джесси.
— Могу ли? Только смерть способна остановить меня, — отрезал Джесси.
Мы отметили арест Брэнда, совершив налет на припортовый бар «Брофи бразерс».
Мы устроились на балконе, где играла ритмичная музыка, а между столами сновали официантки. Внизу покачивались суда коммерческого рыболовного флота. Вода у причала имела багровый цвет. За волнорезом серебрился океан.
Адам быстро запьянел. Человек малопьющий, он опрокидывал одну рюмки текилы за другой. Я перестала спрашивать его о пропавших документах, потому что душа его витала где-то в сладком далеко. Он начал с чрезмерным восторгом разглагольствовать о физике. Но я знала, о чем думает Джесси: случайных совпадений не бывает.
Адам разъяснял феномен замедления течения времени, используя для наглядности рюмку и солонку.
— Ускоряйте движение до скорости света, и время начнет идти медленнее, — настоятельно советовал он нам, изображая рюмкой космический корабль. — Вы достигнете скорости света и помчитесь сквозь космическое пространство неимоверно быстро. — Он хитро посмотрел на нас. — Понимаете? При скорости света время останавливается. — Он повернул рюмку так, чтобы блик от нее упал на руку Джесси. — Свет никогда не стареет. Посмотри на этот блик, хефе.[2] Перед тобой — сама вечность.
Мы поднялись, Адам обнял меня одной рукой, а другую положил себе на грудь.
— Может быть, этот камень кто-то снимет? Камень, который лежит у меня на сердце.
— Надеюсь, — ответила я.
Джесси на костылях пошел вперед. Шесть футов один дюйм. Мне нравилось, что Джесси такой высокий, и нравилось заниматься с ним любовью. Это было подобно танцу, что-то в голливудской манере, и то, что это случалось редко, приносило мне душевные муки.
Вести машину Адам не мог, и мне пришлось доставить его домой. Затем я повезла Джесси в бунгало на берегу океана. В машине я спросила Джесси о заметках Исаака.
— Я их не видел, — ответил Джесси. — Вроде что-то насчет акций «Файердога». Кто-то требовал перепроверить, отправлялись ли они в «Мако».
— Что ты обо всем этом думаешь?
— «Мако» вкладывала деньги в «Файердог», подобно тому как она инвестировала средства во многие компании. Создание благотворительных фондов, наличные в обмен на хороший пакет акций. Похоже, «Мако» не могла найти документы о передаче акций «Файердог», и Исаак пытался разобраться, куда они подевались.
— И ты думаешь то же самое, что и я?
— Что гибель Исаака отнюдь не случайность? Да.
Шины шуршали по асфальту.
— Почему Адам называет тебя «хефе»? — спросила я.
— Хефе? Наверное, обыгрывает мое имя.[3] Кроме того, когда-то я возглавлял команду пловцов.
Ему не хотелось объяснять то, что было понятно без слов: Адам испытывал к нему величайшее уважение.
В бунгало я включила музыку Марвина Гая. Джесси принял виагру, которая была истинным чудом. Она возвращала ему уверенность в том, что он может заниматься любовью, и радость, которую, казалось, он потерял в результате повреждения позвоночника.
Зажигать лампу в спальне я не стала. Луна хорошо освещала комнату. Джесси знал, чего я хочу, и позволил мне сделать это. Я разделась, расстегнула на нем сорочку и начала тереться о его гладкую загорелую кожу. Он обнял меня за талию. Голубые глаза у него потемнели, он улыбнулся и припал к моим губам в долгом, старомодном поцелуе. У меня заколотилось сердце, чресла заныли.
Он отстранился:
— Ты выглядишь как в нашу первую ночь.
— Нагая и пахнущая текилой?
— Восхитительная.
— Тогда было темно, — возразила я, — ты ничего толком не разглядел.
— Позволь мне польстить тебе, Делани.
Теперь я надолго приникла к его губам.
— Ты чуть не задушила меня. Ты чудесная.
Нет ничего лучше гор в летнюю ночь. Город расстилался по горным склонам подобно сверкающему покрывалу. Блестели звезды, а человек, которого я страстно желала, по-настоящему хотел меня.
Я чувствовала себя школьницей, покинувшей вечеринку, чтобы прокатиться с симпатичным парнем на машине.
В то лето мы работали на одну местную фирму — я проходила юридическую практику, а Джесси был кем-то вроде стажера. Тогда он учился в юридической школе при Лос-Анджелесском университете, и у него были каникулы. Когда я спросила его, почему он никого не пригласил на вечеринку, он печально потупил взор и ответил: «Я одинокий молодой самец с розовой гвоздикой в петлице и пикапом…» Этот ответ навел меня на мысль о том, что он страдает от неразделенной любви к какой-то школьной подружке. Это обстоятельство еще больше распалило мое к нему нежное чувство.
Ночь, острый запах карликового дуба, звезды, шум океана, прохладный бриз… Джесси, снимающий с меня блузку, я, расстегивающая его джинсы, мы оба, прижавшиеся друг к другу у задней дверцы его пикапа…
— Это было что-то волшебное, — вспомнила я. — Потом на моей спине еще долго оставался отпечаток марки твоей машины — «Форд».
— Ты на это никогда не жаловалась. Наоборот, ты сделала мне комплимент, сказав, что моя задняя часть заслуживает приза.
— В самом деле?
— Задница десятилетия, — подтвердил он. — Слова, которые я лелею в своем сердце.
…Я улыбалась ему, ощущая запах океана на его коже, чувствуя, как колотится его сердце. Событие в горах было единственным в своем роде. Всего одним, до того как он попал в аварию…
— Ты не скучаешь по этому? — спросил он.
Черт возьми, его руки касались меня, его глаза смотрели на меня, его бедра прижимались к моим. Сейчас он покачивался, в его сети произошло короткое замыкание, и ничего с этим не поделаешь. Врать ему было нельзя, потому что он хорошо чувствовал фальшь, а я ненавидела правду.
