Глава 3
СЕРГЕЙ ВОЛКОВ
Москва. Краснопресненскя наб. д. 24 к 2 15.11.2007 г.
От необыкновенно сильного для середины ноября мороза не спасали даже перчатки. Бенедиктинский подул на онемевшие пальцы и нажал на звонок.
Ему открыл затрапезного вида старик, ну никак не похожий на академика РАН, даже на бывшего. Его длинные, редкие, но в тоже время спутавшиеся волосы седыми прядями спускались на плечи. Ноги обуты в потертые клетчатые тапочки, а из прорехи в видавших виды штанов выглядывала старческая коленка. В довершение всего, у старика еще тряслась голова.
О, Паркинсон наш друг. Бенедиктинский, брезгливо пожал, протянутую бывшим академиком руку и, обойдя того по широкой дуге, остановился, ища глазами вешалку, на которую можно было бы повесить свое пальто, купленное недавно на Елисейских полях.
— Вот пожалуйста сюда, — Академик Рутковский открыл скрипучую дверцу грозящего развалиться шкафа, в котором висели старое драповое пальтецо и смешная желтая куртка с воротником из длинного искусственного меха.
— С вашего позволения, — Бенедиктинский положил свое пальто на стоящее в прихожей плешивое кресло.
Лучше уж сюда, чем в воняющий нафталином шкафчик.
Он уже немного жалел, что пришел к старику. А что делать? Вряд ли бы Рутковского удалось бы вытащить к себе в редакцию вместе со всеми его бумагами.
Справедливости ради, надо сказать, что одежда на академике была хоть и сильно поношенной, но чистой. В этом Рутковский был похож на свою квартиру. Вернее квартира была похожа на своего хозяина.
Протертые паласы, почерневший паркет и почти рассохшаяся мебель. Телевизора, насколько понял Алексей, не было вообще. Его место на тумбочке занимал древний ламповый радиоприемник. Интересно, каким образом старику удается доставать к нему запчасти?
В общем квартира была опрятная, с налетом интеллигентности (картины, рояль, куча книг, пылящихся на полках, и все такое), но, как сейчас говорят, сильно поюзанная. Больше всего Бенедиктинского раздражал запах старичъя, въевшийся буквально во все. Хоть нос зажимай.
— Обстановка у меня конечно не богатая, — Рутковский будто угадал его мысли, — но сами понимаете, сейчас у нас на пенсию особо не разгуляешься. После уплаты коммунальных платежей только на бутылку кефира и супчик на потрошках и остается. Располагайтесь, — бывший академик скрылся на кухне.
Ну вот, сейчас опять стариковское нытье начнется. Эх этим бы сталинским хоромам в самом центре Москвы с их потолками высотой почти четыре метра и коридорами, похожими на проспекты, да нормального хозяина. Не понимает старик своего счастья. Он и цены-то, небось, своей квартиры не представляет. Да, было бы неплохо поселиться здесь. А что? Не век же жить Бенедиктинскому в своем загородном пентхаусе, да и вид-то здесь из окна какой! Может обработать Рутковского на предмет продажи? Не должны в таких элитных квартирах жить недостойные
этого люди. Рутковскому будет в самый раз сидеть где-нибудь на завалинке в какой-нибудь Кузяевке и травить свои истории о том, как он получил свою сталинскую премию за разработку какого-то реактора на тяжелой воде, или чем он там занимался.
— Чайку, кофейку? — раздался хриплый голос из коридора.
— Нет спасибо.
А я уже на свой страх и риск вам кофе сварил. Настоящего, а не какого-то там растворимого. Вам молодым оно-то не вредно. Не то, что нам, старикам, — Рутковский дрожащей рукой поставил перед гостем чашку кофе.
— Давайте Александр Григорьевич сразу к делу перейдем.
— А какие у нас, стариков дела? Сиди себе на завалинке, вспоминай былое.
Бенедиктинскому стало не по себе. Уже второй раз дед словно угадывал его мысли. Надо быть поосторожней с этим Рутковским.
— Ну, давайте и мы с вами, Александр Григорьевич, повспоминаем.
— Ну. давайте. Помнится, молодой человек, по телефону вы говорили, что интересуетесь обстоятельствами ареста Ягоды, шахтинского дела и покушениями на Сталина.
— Последним в особенности.
— Ну что ж, считайте, что вам повезло. Покушения на Сталина — мое хобби. В тридцатые-сороковые годы на него была организована настоящая охота. У меня есть уникальные свидетельства и воспоминания о неизвестных деталях известных покушений и неизвестных покушениях вообще.
— Хобби? Разве вы не историк?
— Историком был мой лучший друг ныне покойный академик Рашевский. От него и заразился этим делом. И хотя практически никого из очевидцев уже нет в живых, кое-что мне собрать удалось. А вообще-то сам я — бывший ядерный физик.
— Да, да. Сейчас вспомнил. Маша мне что-то такое говорила.
— Маша, кстати, внучка Дмитрия Яковлевича Рашевского. Именно она вас мне порекомендовала, иначе я бы от этой затеи отказался. Вы уж извините… Подержите пожалуйста, — Рутковский взгромоздился на стремянку, которая издала при этом жалобный писк и потянулся к самой верхней полке. — Вы уж извините меня, молодой человек, но вашего брата журналиста я не люблю. Больно много ерунды вы пишете. Но хотя ваших статей я лично не читал, Маша о вас хорошо отзывалась. Она говорила, вы ведь над полной биографией Сталина работаете.
— Ну, это дело отдаленного будущего.
— Надеюсь, труд ваш не пропадет даром. Главное, чтобы ему доставало объективности. Биография такого человека — слепок целой эпохи. А то сейчас все Сталина только грязью поливают.
Бенедиктинский хотел сказать, все, что он об этом думает, но сдержался. Обидится еще старик и пиши-пропало. Алексей только покивал для видимости согласия.
— Ну да ладно. Приступим помолясь, старик смахнул пыль с папки и положил ее на стол.
У Бенедиктинского защекотало в носу.
— Первое покушение произошло еще в двадцать пятом году, — Рутковский достал какой-то полуистлевший желтый листок.
Журналист, приготовивший свой минисканер, разочарованно вздохнул. Такой артефакт возможно даже его дорогущий Кэнон не возьмет. Ну ладно. Сначала хоть сфотографирую, а потом попробую отсканить — расползется еще.
— Широкой общественности о нем ничего не известно до сих пор. В общем-то, нашего внимания оно особо и не стоит. Покушение было совершенно не организованным. Антанта к тому времени получила по мозгам, и в следующий раз министры Англии, США, Франции и, как ни странно, Германии собрались в Брюсселе только в двадцать седьмом году, чтобы решить, как попилить нашу с вами родину. Там-то, вероятнее всего и было принято решение о следующем покушении на Сталина. Но об этом чуть позже.
В двадцать пятом же году в Сталина пытался стрелять то ли какой-то бывший белый офицер, то ли человек Троцкого, боровшегося со Сталиным за власть. А может и то и другое. Их интересы тогда совпадали. Но в любом случае, человека того быстро повязали. Но вот что интересно…
Оба, и Рутковский и Бенедиктинский склонились над папкой.
Москва. Краснопресненскя наб. д. 24 к 2 22.01.1938 г.
Он уже не помнил, когда спал, до скольких хотел. Да и спал ли он вообще когда-нибудь так долго? О лагере и говорить нечего, в армии с этим тоже не забалуешь, ну а в деревне в детстве тоже приходилось вставать ни свет ни заря. Кто жил в деревне — знает.
Часы в гостиной пробили два раза. Сказочников протянул руку и, взяв со столика круассан, положил его в рот. Кофе конечно остыл. А эта горничная Зоя вроде ничего, надо присмотреться.
Зазвонил телефон. Петр, потянувшись, взял трубку и едва не опрокинул кофейник.
— Лейтенант Волков у аппарата.
— Наконец-то! Молодец, — похвалили на том конце. — Четко и без запинки. А то все «Ск…Волков», «Пе…Сергей». Давай дальше, в том же духе.
Сергей взял телефон в руки и стараясь ничего не задеть проводом, подошел к окну. На улице все было как обычно. Ничего особенного. Все спокойно.
Тот, на другом конце провода был прав, азы конспирации давались ему тяжело — никак он не мог привыкнуть к своему новому имени.
— Да, буду в четыре на Зачатьевском, он положил трубку и вдруг взял ее снова. — Барышня, скажите, откуда был звонок? Спасибо.
Ясно. В резиденцию его еще не пускают. Встречу назначили на явке. Не доверяют, значит до сих пор. Оно и понятно. С тех пор как его, худого, вонючего и небритого, перегружая как мешок с дерьмом с машины на самолет, с самолета на машину, привезли в Москву, ему не раз напоминали, что в случае чего, вмиг отправят по обратному адресу, поднимать советский север.
Эх! Ему так хотелось еще поваляться в мягкой постельке, Волков-Сказочников быстро умял два бутерброда с бужениной, запил их холодным кофе и стал собираться.
Лучше приехать пораньше, осмотреться.
Ремень снова пришлось отпустить на одну дырочку. Да. Разжирел он тут на дармовых харчах. Того глядишь, скоро собственный хрен за животом не увидишь.
