Я думала, что на нашу семью свалились все мыслимые несчастья. Думала: почему Господь так поступает со мной?! А поверх чувства вины, агонии, убивающего полнейшего ужаса я чувствовала глубокое одиночество. Потому что, что бы там ни произошло, были они в том самолете или нет, я все равно никогда не смогу рассказать об этом Рубену. А он не сможет утешить меня, не сможет поучаствовать в организации похорон, не погладит меня по спине, чтобы я смогла уснуть. Этого больше никогда не будет. Он тоже для меня умер.
Бетси ушла только тогда, когда появилась Чермейн; она сказала, что ей нужно вернуться к себе и приготовить что-нибудь поесть, хотя мне определенно кусок не лез в горло.
Следующие несколько часов прошли как в тумане. Должно быть, я уложила Рубена в постель и попыталась заставить его съесть немного супа. Помню, я начала мыть кухонную стойку, терла ожесточенно, пока не ободрала кожу и руки не начали болеть, хотя Чермейн и Бетси все пытались меня остановить.
А потом зазвонил телефон. Трубку взяла Чермейн, пока мы с Бетси, застыв на месте, стояли в кухне. Я пытаюсь сейчас припомнить для вас все слово в слово, но в голове все время что-то путается. Чермейн — афроамериканка, у нее шикарная кожа, и они вообще медленно стареют. Но когда она вошла в кухню, выглядела она лет на десять старше.
— Лилиан, — сказала она, — думаю, вам лучше сесть.
Я не позволяла зародиться в своем сердце ни единой искре надежды. Я видела съемку с места катастрофы. Ну как там мог кто-то выжить? Я посмотрела ей прямо в глаза и сказала:
— Просто скажите мне.
— Это насчет Бобби, — сказала она. — Они его нашли. Он жив.
А потом из другой комнаты начал что-то кричать Рубен, и я попросила ее повторить.
Эйс Келсо, сотрудник NTSB (Национальный комитет по вопросам безопасности транспорта) со штаб-квартирой в Вашингтоне, известен многим читателям как главный ведущий шоу «Расследование ведет Эйс», которое уже четыре сезона идет на канале «Дискавери». Его рассказ является записанным фрагментом одного из многочисленных наших с ним разговоров по скайпу.
Вы должны понять масштаб этой катастрофы, Элспет. Мы оценили его еще до того, как стало точно известно, с чем мы имеем дело. Только задумайтесь: четыре разных крушения, в которых участвуют самолеты трех разных производителей на четырех разных континентах, — это было беспрецедентно. Мы знали, что нам придется работать в тесном контакте и координировать свои действия с AAIB в Великобритании, CAA в Южной Африке, JTSB в Японии, не говоря уже о других сторонах, которые могут иметь отношение к подобным несчастным случаям, — фирмах-производителях, ФБР, FAA и многих других, которых я сейчас перечислять не буду. Наши парни и девушки делали все, что могли, но давление было такое, какого я никогда в жизни не испытывал. Давление со стороны родственников погибших, давление со стороны чиновников авиалиний, давление со стороны прессы, давление отовсюду. Не скажу, что ожидал какого-то полного коллапса в работе, но предполагал, что могут быть ошибки и дезинформация. Люди есть люди. Недели тянулись за неделями, и все это время мы считали, что нам повезло, если удавалось поспать пару часов в сутки.
Прежде чем добраться до того, что, как я знаю, вы хотите от меня услышать, я обрисую ситуацию в общих чертах, чтобы ввести вас в курс дела. Как УРК (уполномоченный по расследованию крушения) самолета компании «Мейден Эйрлайнс», я сразу же, с первых секунд после того, как мне позвонили, начал формировать команду по расследованию происшествия. Региональный следователь был уже там и делал предварительную разметку колышками на местности, но на том этапе всю информацию мы получали из новостей. Руководитель местного аварийного штаба проинформировал меня по сотовому телефону о ситуации на месте, так что я знал, что мы имеем дело с тяжелым случаем. Не нужно забывать, что самолет упал в удаленном районе. Пять миль от ближайшего жилья и добрых миль четырнадцать от ближайшей дороги. С воздуха ничего рассмотреть было нельзя, если только вы точно не знали, что именно тут произошло, — прежде чем приземлиться, мы пролетели над этим местом, так что я видел все собственными глазами. Только разбросанные обломки, залитая водой черная яма величиной со средний загородный дом и заросли меч-травы, о которую можно порезаться до кости.
Вот что я знал, когда только получил это задание: самолет «Макдоннелл Дуглас МД-80» разбился через несколько минут после взлета. Диспетчер аэропорта передал, что пилоты докладывали о неполадке двигателя, но на той стадии я не мог исключать вероятность преступления, особенно после того, как стали просачиваться сообщения об авиакатастрофах в других местах. Было два свидетеля, рыбаки, видевшие самолет, который вел себя странно и летел слишком низко, прежде чем рухнуть на территории национального парка Эверглейдс; они говорили, что видели вырывавшееся из двигателя пламя, пока он падал, но в этом не было ничего необычного. Свидетели практически всегда сообщают о том, что видели признаки взрыва или пожара, даже если это было в принципе невозможно. Я немедленно скомандовал своей структуре и ребятам службы обеспечения шевелить задницами и срочно выдвигаться к Ангару 6. FAA выделила нам «G-IV», чтобы лететь в Майами, — мне нужна была команда в полном составе, и небольшой самолет бизнес-класса не ограничивал меня в этом. Послужной список компании «Мейден» в отношении обслуживания до сих пор вызывал у нас определенную тревогу, но данное воздушное судно считалось очень надежным.
Мы были уже час в воздухе, когда мне позвонили и сообщили, что обнаружили выжившего. Помните, Элспет, мы видели кадры, снятые телевизионщиками, — и не догадаешься, что там упал самолет, пока не окажешься прямо на том месте, потому что он полностью ушел под воду. Должен признаться, что сначала я им просто не поверил.
Этого мальчика направили в детскую больницу Майами, и к нам поступали донесения, что он в сознании. Никто не мог поверить: а) что он каким-то образом умудрился выжить; б) что его не съели аллигаторы. Этих мерзких тварей там настолько много, что нам пришлось вызывать вооруженных парней, чтобы они держали их на расстоянии, пока мы будем извлекать обломки.
Приземлившись, мы сразу же направились на место. DMORT, оперативная группа для организации захоронений в чрезвычайных ситуациях, была уже там, но, похоже, они так и не нашли ни одного нерасчлененного тела. Оттолкнуться было практически не от чего, поэтому приоритетной задачей стало найти речевой самописец из кабины экипажа и черный ящик; необходимо было привлекать профессиональных ныряльщиков. А вообще там было тяжко. Жарко, как в пекле, тучи мух, жуткий запах… Нам были нужны герметичные армейские костюмы для биологической защиты, но работать в них в таких условиях — это вам не шутка. С самого начала я видел, что нам потребуются недели, чтобы собрать по кусочкам этот самолет, но теперь, когда мы знали, что в этот же день разбились и другие самолеты, этих недель у нас просто не было.
Мне нужно было поговорить с этим мальчиком. Согласно списку пассажиров, единственным ребенком на борту из этой возрастной категории был Бобби Смолл, летевший в Нью-Йорк с женщиной, предположительно его матерью. Я предпочел отправиться на встречу с ним один, оставив свою команду на месте катастрофы, чтобы они начали проводить предварительные мероприятия и установили контакт с местными и другими командами, направлявшимися в район падения самолета.
Вокруг больницы бурлила толпа журналистов, сразу обступивших меня, чтобы я сделал заявление. «Эйс! Эйс! — кричали они наперебой. — Была ли там бомба? А что насчет остальных крушений? Они как-то связаны между собой? Это правда, что кто-то выжил?» Как обычно в таких случаях, я отвечал, что заявление для прессы будет подготовлено, когда у меня будет больше информации, что следователи по-прежнему в пути, и т. д., и т. п. Как УРК, мне меньше всего хотелось сорвать голос еще до того, как появится хоть какая-то конкретика.
Я позвонил в больницу заранее и предупредил о своем приезде, но знал, что пройдет еще немало времени, прежде чем они позволят мне поговорить с мальчиком. Когда я ждал, пока доктора допустят меня к Бобби, из его палаты поспешно вышла медсестра. Было похоже, что она вот-вот разрыдается. Встретившись с ней глазами, я пробормотал что-то вроде: «С ним все в порядке?»
Она только кивнула и убежала в ординаторскую. Где-то через неделю я еще раз встретился с ней и спросил, почему она была тогда так взволнована. Ей было трудно передать это словами. У нее было такое чувство, будто в ней что-то сломалось, она просто не могла больше находиться в той палате. Было видно, что ей стыдно признаваться в этом. Она сказала, что, должно быть, мысль о том, что при крушении погибло сразу столько людей, поразила ее больше, чем она ожидала, а Бобби был просто живым напоминанием об этих ужасных жертвах.
