– Грифф, я теперь с ужасом вспоминаю, какой у меня был проходной двор после смерти Ричарда! Может, я даже убийцу Ричарда в дом впустила – если предположить, что он был убит, – дала возможность на меня посмотреть, а заодно и стащить, если было что. А сколько раз я уходила по делам и дом по несколько часов стоял без охраны! Любой ловкий человек мог запросто влезть и спокойно все обшарить, если ему что-то было нужно – если предположить, что Ричард после себя оставил что-то важное. Не знаю. Может, я все усложняю?
– Знаешь, инсценировать кораблекрушение в разгар шторма – дело рискованное. Куда проще скинуть тело за борт. Или просто оставить на яхте по волнам болтаться.
– Ну, не знаю. – Шелби уже тысячу раз обдумывала эту головоломку. – Например, надо было выиграть время. А может, это произошло случайно – убийство Ричарда, я имею в виду. А дальше пошло-поехало. Но действительность чаще всего оказывается проще любых догадок, – подытожила она. – Ричард погиб от несчастного случая. Женщину и детектива убил Харлоу. А свидетель был под кайфом и что-то видел краем глаза через окно. Знаешь что? Вот прямо сейчас беру и прекращаю ломать над этим голову. У нас такой дивный вечер! И несколько часов в полном нашем распоряжении.
– Может, заночуешь? Как в тот раз? Тогда меня, глядишь, снова завтраком покормят.
Шелби с улыбкой поднесла к губам стакан.
– Вообще-то у меня в машине – совершенно случайно – сумка с вещами. Так, на всякий случай.
– Схожу принесу.
– Спасибо. На полу перед пассажирским сиденьем. Да, и там на сиденье одеяло есть. Его тоже захвати, пожалуйста.
– Замерзла? – спросил Грифф, уже направляясь к машине. – Двадцать шесть градусов, не меньше.
– Люблю теплые вечера. В дом даже не тянет. Сидела бы вот так, смотрела, как меняется небо, освещение, слушала бы, как с наступлением сумерек начинают петь первые ночные птицы.
– Можем сидеть здесь столько, сколько ты скажешь. – Грифф уже шел назад с сумкой и одеялом в руках. – Сегодня я решил сделать старые проверенные стейки на гриле.
– Прекрасно. Но чуть позже, хорошо?
Шелби взяла у него одеяло и, легонько встряхнув, развернула.
– А куда наш пес отправился? – спросил Грифф.
– Да я его в дом отвела. Дала кожаную косточку погрызть. Думаю, так нам всем будет удобнее. – Шелби расстелила одеяло на веранде, выпрямилась, тряхнула головой. Улыбнулась. – Потому что мне кажется, тебе пора раздеть меня на этой веранде.
От ее предложения он опешил. Возбудился. Пришел в восторг.
– Считаешь, пора?
– Считаю, давно пора, но ты, я думаю, наверстаешь.
– Это запросто. – Грифф отставил сумку и заключил ее в объятия.
Он действовал не спеша, и от первого же поцелуя она обмякла. Колени превратились в кисель, в голове поплыл туман. Он умел поцелуем разжечь в ней тихое, устойчивое пламя. Зажечь ее, но не взорвать.
Утонув в его объятиях, возбужденная – вместо того чтобы возбудить его, как она хотела, – она подчинилась его воле. Его воле и своим ощущениям. Приникла и целиком растворилась в нем на этой старой веранде, где солнечный свет был подобен золотым брызгам, а весь мир вокруг замер и ни один листок не шелохнулся.
Он стал расстегивать молнию у нее на спине, упиваясь и наслаждаясь каждым дюймом обнажающейся кожи. Мягкой, как шелк, и гладкой, как вода в озере.
И все это принадлежит ему одному.
Он спустил с ее плеч бретельки, с упоением приник губами к ее плечам. А эти плечи сильнее, чем кажется, подумалось ему. Эти плечи сами несут свой груз, ни на кого не перекладывая.
И он хотел – жаждал – облегчить ей этот груз.
Пока же он легонько сдернул с нее платье, и оно легким облаком упало ей под ноги. Белье на ней было из тонкого зеленого кружева – в тон платью.
– Вот, специально купила, – проговорила она, видя, что он ее рассматривает, и коснулась кончиками пальцев своей груди. – Не надо было тратиться, конечно.
– Нет, надо! Я тебе все компенсирую.
– На то и расчет, – улыбнулась она, и снова он закрыл ей рот поцелуем.
Теперь поцелуй был сильнее, глубже, так что у нее даже запрокинулась голова.
Не отпуская ее, он опустился на колени – и она вместе с ним. Их губы ненадолго разъединились, и она успела стянуть с него через голову футболку, но не успела откинуть ее в сторону, так как их губы встретились вновь. Она ощущала ладонями его разгоряченную плоть, а губами уже скользила по изгибу его плеча, и вкус воды и его мыла возбуждал ее еще сильнее.
А еще – этот едва уловимый, неистребимый запах опилок, напоминавший ей, как и его мозолистые ладони, что эти руки привыкли к труду.
По ее телу пробежал трепет, следом взволновалась кровь – это он щелкнул застежкой ее лифчика. Ладони обхватили ее груди, а шероховатые подушечки больших пальцев начали ласкать соски, пробуждая в ней желание и разжигая огонь в животе.
Она чувствовала, как стремительно наливается соками, делается податливой и нетерпеливой. Но его руки продолжали игру, отыскивая все новые чувствительные места и пробуждая новые и новые желания.
Он положил ее на спину, провел пальцем по резинке ее трусиков, вдоль нежной внутренней поверхности бедра.
Она издала горловой звук – не совсем стон и не совсем вздох. Он разом воспламенился. Теперь уже в нем нарастали желания, но пока он сдерживал их, скользя рукой по изящным кружевам, разжигая под этой эфемерной преградой все более сильный жар – пока в глазах у нее не помутилось и пальцы не разжались.
Его дыхание участилось, сделалось глубже. Глаза приблизились к волшебной синеве ее глаз.
Это его женщина, снова подумалось ему. Она вся принадлежит ему.
Он наконец снял с нее эту последнюю преграду и обхватил ее плоть ладонями.
Ее пронзила молния, молния в разгар шторма, резкий выброс адреналина, наслаждение – и новый всплеск глубокого, неодолимого желания. Она потянула за его ремень, желая скорее получить все, взять и отдать.
Он притянул ее ближе, чтобы ей было удобнее, потом, когда она потянула вниз его джинсы, взял ее руки в свои, желая чуть притормозить.
– Не спеши.
Прерывисто дыша, испытывая безумное, до боли, желание, она посмотрела на него. И увидела такое же желание, такую же боль.
– Наверное, у меня терпения меньше.
– Погоди минутку. – Он поймал ее руки, снова прильнул к ней поцелуем. – Я люблю тебя.
– О боже, Грифф!
– Я должен это сказать. Мне нужно, чтобы ты это услышала. Здесь и сейчас, пока ты лежишь голая на моей веранде. Я тебя люблю. И спешить мне некуда.
– Я не могу совладать со своими чувствами, с тем, что ты со мной делаешь, даже когда тебя нет. Это что-то огромное. – Она прижалась лицом к его плечу. – Что-то невероятное.
– Это нормально. – Он слегка отодвинул ее назад, поднес ее руки к губам и осыпал поцелуями. – Так и должно быть.
Он переменил позу и лег на одеяло. Теперь она оказалась сверху. Запустил пальцы в ее волосы, упиваясь их тяжестью, непокорностью кудрей, их цветом.
У нее не было столько терпения, сколько у него, но она постаралась не торопиться и стала медленно скользить губами по его телу, одновременно касаясь и лаская его руками и чувствуя, как стучит под ее губами его сердце.
Когда наконец между ними ничего не осталось, она приподнялась над ним и впустила его.
Наполнилась им. Утонула в нем. Слилась.
Она взяла его руку и положила себе на сердце, чтобы, пока она прилаживается к его ритму, он слышал, как это сердце стучит.
Медленно. Она старалась делать все медленно и обнаружила, что в этом неспешном ритме есть поразительное наслаждение. Море блаженства накатывало на нее волнами, одна за другой, как слоистые облака.
Воздух сделался густым, как мед, солнце еще струило свои лучи, и она вместе со своим любимым плыла по этому морю, поднимаясь все выше и выше, до самых облаков. Когда она достигла самого пика и задохнулась, ей захотелось задержаться там еще. И еще, и еще. А потом она дала этим волнам унести себя в неведомые дали.
Снова стали слышны птицы, их трели и посвист где-то в кронах дерев. Теперь, когда в ушах больше не отдавались удары сердца, она слышала даже тишайший шорох ветра в листве, подобный легкому дыханию.
Она лежала обмякшая на веранде. Женщина, получившая глубочайшее удовлетворение, рядом с мужчиной, которого, в свою очередь, удовлетворила. Чистая, незамутненная радость.
– Интересно, что подумал бы курьер, если бы сейчас подъехал к дому?
Шелби вздохнула.
– Тебе должны что-то доставить?
– Да все может быть. Я об этом даже не подумал. Да и как тут подумаешь?
– Приятно, когда можно не думать. А у меня такое ощущение, что я целыми днями только и делаю, что думаю. Не думаю, только когда пою. И еще я могу не думать, когда ты начинаешь меня целовать. Наверное, это похоже на песню.
