Серега знал: сейчас они разожмут жертве рот и вольют туда пару стаканов самогона. Потом подтянут к забору и бросят. А могут и Иван Палыча пригласить, если он еще трезвый. Тот по рации вызовет коляску, и поедет Софронов в вытрезвитель, как подобранный на улице в сильной степени опьянения.
— Спасибо, — кивнул Серега «беретам».
— Из «спасиба» шубу не сошьешь, — прищурился один из парней.
— Ты чего? — буркнул тот, что командовал. — Стыда нет.
— Сколько? — спросил Серега до омерзительного по-деловому. — По чирику хватит?
— Да ладно вам… Вы же наш! — поломался старший.
— Но когда Серега выдал «беретам» по красненькой бумажке, возвращать ее не стал.
— На новую заправку, — пояснил Серега.
— Да мы не пьем, — заметил «берет». «Тот, кто пьет вино и пиво, тот союзник Тель-Авива!» О, и «синеглазка»!
Все тот же милицейский «газик», посверкивая синим огоньком, подкатил к «беретам» и Сереге.
— Почин сделан, Иван Палыч! — гордо доложил старший «берет», когда участковый и два патрульных сержанта вышли из машины. — Вот, пьяницу подобрали!
— Это не ко мне, — покачал головой Иван Палыч, — его в вытрезвитель надо, а мне в опорный пункт.
По правде сказать, Иван Палычу вытрезвитель тоже не помешал бы. Сержанты только похихикивали.
— Мы его сейчас определим, — заверил сержант-водитель, — подождите здесь. Пойдем, Иван Палыч, пойдем. Сейчас на пункт приедем, службу нести будешь.
Участковый икнул и согласился.
— Раньше меньше пил, — заметил старший «берет», когда «газик» укатил в глубь поселка, — перестройка поломала.
— Вы сейчас в клуб? — спросил Серега у «беретов».
— Нет, мы сегодня — «отряд помощи милиции». Мы здесь «синеглазку» ждали. Всю ночь патрулируем. Саня — он отдельно, с другим экипажем, а мы с Вовкой — с этим. Мы с Вовкой тогда приезжали, когда вы с этим дылдой, Нефедовым, подрались. У него тогда рука была вдрызг разбита. Дядю Гошу тогда забирали.
— Гоша-то при вас умер? — спросил Серега.
— Нет… — как-то неуверенно произнес тот, кого представили как Вовку. — Мы его даже не вели, только ментам помогали.
Минут через двадцать вернулась «синеглазка». Серега за это время перекурил, хотя мог бы дойти до дома. Его интересовало, хотя и чисто теоретически, жив ли Софронов или его «уработали». Нет, не уработали его. Он бормотал, ворочался, пьяно всхлипывал, потом блевал. Это привело его в совершенно «товарный» вид. Сержанты при помощи «беретов» закинули его в кузов «газика», прямо на пол. «Береты» залезли тоже, уселись на боковые скамеечки. Машина тронулась, а Серега направился домой.
После ужина он вновь ставил точки. Голу бая-розовая, розовая-голубая, голубая-розовая… Один квадратный миллиметр — четыре точки, две розовые — две голубые. Один квадратный сантиметр, десять на десять миллиметров, — сто точек. Квадратный дециметр, десять на десять сантиметров — десять тысяч. Квадратный метр — примерно такая площадь была не занята фигурой — миллион, пятьсот тысяч голубых и пятьсот тысяч розовых. Рука уставала, в глазах начиналась рябь. Приходилось выходить во двор курить. С каждым разом перекуры делались длиннее. Серега ушел спать, когда сделано было не более четверти работы.
Ночью ему снились точки. Много, великое множество. Потом они исчезли, и замелькали образы из той, сожженной Софроновым картины: Сталин, несущий на руках царевича Димитрия, бурлаки, тянущие бечевой лафет с «Энергией» и «Бураном», Александр Невский с АК-74 на броне БМП… Потом возник Софронов, избитый, измазанный в рвоте, с арматурным прутом, матерящийся. Он двигался на Серегу упрямо, яростно, с явным намерением убить его, уничтожить, растоптать, а не было ни сил, ни желания защищать себя, драться. И бежать было некуда — спина упиралась в какую-то непробиваемую, невероятной высоты и ширины стену. Софронов поднял, точнее, занес для удара прут, который тут же превратился в топор. Серега сжался, почуял, что все, крышка, испустил дикий вопль и проснулся…
«Что-то вроде «Улицы Вязов», или как там этот триллер называется, — подумал Серега. — Хотя вроде бы этот Виталик и не помер…»
Вчерашнего, безоглядного ночного страха не было. Наоборот, пробуждение оказалось приятным — кошмар улетучился. Полежав с часок бодрствуя, Серега постепенно выгнал из головы все неприятное, о чем не хотелось думать и вспоминать. У него еще были силы на это. После он заснул глубоко, без сновидений, до самого утра.
Среда, 1.11.1989 е.
С плакатами закончили часам к четырем. Можно было идти домой, но Серега решил помотаться по магазинам, тем более что ему выдали зарплату, что-то около восьмидесяти рублей. Отоварил талоны, купил яиц, выстояв хвост, приобрел два раскисших пакета с филе сайды. В булочной давали кофе, но уж очень длинная была очередь. Из конфет продавали только сахарные помадки. Их запросто можно было использовать в качестве сахара, но сахар у Сереги уже был. Походил по рынку, где страдало несколько габаритных мужчин в больших кепках. Страдали, должно быть, от отсутствия конкуренции — никто не мог сбить цену на их гранаты и яблоки, а покупать по той цене, какую они ломили, большинство местных жителей не имело возможности, да и желания.
Решив идти домой, Серега пошел напрямик, через двор своей старой школы. Там, во дворе, в уже сгущающихся сумерках, по-прежнему мотались ребятишки, толкались, бегали, верещали. С ними на лавочке сидела какая-то молодуха в пуховом платке, читала книгу, покрикивала изредка, но больше зевала, глядя на часы. «Группа продленного дня, — подумал Серега, — дурацкое изобретение…» Здесь учились он, Галька, Гоша, Танька, Верка — сколько еще, всех не вспомнишь… рядом со школьным подъездом стоял грузовик, из его кузова выгружали какие-то стулья, парты, ящики. Лысоватый, похожий на Евгения Леонова мужичок — директор школы, две или три учительницы в телогрейках, трудовик, физрук и военрук таскали все это в здание. Директор очень суетился, торопыжил и вносил лишнюю сумятицу, будто предстояла эвакуация и вот-вот могли прорваться супостатские танки. Из кузова вещи подавали два мрачноватых детины, не то грузчики, не то члены родительского комитета.
— Осторожнее! — требовал директор. — Не разбейте! Это все для ваших детей! Ну как там, все?
— Скелет еще, — сказал человек из кузова.
— Осторожнее! Вещь хрупкая! — Директор бережно принял из рук в руки дребезжащий костяк и поставил на ящик. — Вера Петровна! — позвал он излишне нервно. — Вера Петровна-а! Забирайте скелет!
— Сейчас, сейчас, — недовольно пробурчала та, выходя из подъезда. — Не дергайте!
Вере Петровне впору было стоять где-нибудь в скифской степи, высеченной из камня. Скелетик рядом с ней казался игрушкой.
— Прямо наверх несите! — скомандовал каменной бабе директор. — В кабинет, на ключ! Иначе опять все раздергают. Прошлый тридцать лет служил, и ничего, а в этом году — начисто развинтили!
— По-моему, там Панаев пришел, — заметила Вера Петровна, — наверное, опять решил предложить услуги.
— Ой, как хорошо! — вскричал директор, перепрыгнул через ящик, стоявший на пути, и подбежал к Сереге, который как-то замешкался и волей-неволей оказался в лапах педагога.
— Так! — крикнул директор. — Таскайте без меня, я сейчас буду. Сергей Николаевич, вы мой спаситель! Пойдемте ко мне в кабинет.
Всего месяц назад Серега оформлял здесь библиотеку. Рисовал всяких сказочных героев, сценки из разных детских книжек.
Кабинет директора был выдержан еще в стиле «а-ля застой»: длинный стол из полированного дерева, на торце просторный стол самого директора с горой бумаг, двумя телефонами и письменным прибором. Задняя стена загорожена шкафами с книгами. Маркс и Энгельс, Ленин, Крупская, Макаренко, Сухомлинский. На стенах грамоты, полочки с моделями и спортивными кубками, цветы в кашпо.
— Садитесь, садитесь! — потирая озябшие руки, пропыхтел директор, распахивая пальто. — Я вас ненадолго задержу, очень ненадолго. У нас к вам просьба — надо бы переоформить физкультурный зал. Там, знаете ли, на стенах еще «Олимпиада-80», «Мишка-олимпиец». Надо бы сделать современнее, ярче.
— Среди года? — спросил Серега удивленно. — У вас же там дети занимаются. А если делать сейчас, то провоняет все краской. Потом ведь надо и стены, наверное, красить, и потолок белить. Что ж вы летом-то не успели?
— Летом… — хмыкнул директор раздраженно. — Мне вообще ничего летом не дали. Ни денег, ни материалов. А тут совершенно неожиданно вызывают в горкобру и все на свете выделяют. Ничего не понимаю, никогда такого не было. Вон, видели, целый грузовик пособий пришлось набрать, чего надо и не надо, из учколлектора. Даже скелет. Представьте себе, ученики прошлый скелет разломали по косточкам. Череп нашли в туалете — в него девятиклассники окурки складывали. Никакого уважения к школьному имуществу! Никакого!
