Дерево от засухи хрупко, и все равно Трей приходится четыре раза резко повиснуть на ветке, чтобы та отломалась. Отдача шибает в щиколотку, и Трей на секунду теряет голову от боли, но опирается о стену и дышит поглубже, пока не возвращается зрение.
Ей ясно, что, возможно, предстоит погибнуть, но времени на чувства по этому поводу у нее нет. Она подкладывает себе под мышку худи и опирается на палку. Ковыляет по тропе — шаг, скок, уж как может быстро.
Со всех сторон из елей и дроков пуляют ввысь птицы, кричат об опасности громко, визгливо. Воздух пахнет дымом, в нем ворочается жар, у лица Трей кружатся и вьются мелкие частички — чешуйки пепла, обрывки пламени. Тропа круче, чем Трей когда-либо казалось. Если она пойдет быстрее — рухнет. Ни потерять костыль, ни пораниться хуже, чем уже есть, Трей себе позволить не может.
Продолжает двигаться мерно, уперев взгляд в землю, выискивая камни. У нее за спиной ворчание огня нарастает к реву. Трей не оборачивается.
— Боже всемогущий, — произносит Джонни, театрально выдыхая. — Как я рад, что убрался оттуда.
Кел, выжимая газ в пол, едва слышит его. Единственное, что им на руку, — безветрие. Огонь в этих сухих до костей краях и сам по себе распространится достаточно быстро, но без ветра, который крутил бы пламя, оно попрет по склону вверх. Трей направится вниз.
Джонни подается к нему.
— Они б не убили меня, ничего такого чеканутого, ну. Это ты смекаешь же, да? Мы с ребятами всю жизнь друг друга знаем. Они меня никогда не обидят, они ж, блядь, не психи. Просто напугать меня хотели, типа, чисто…
Кел резко подает машину влево, вверх по горной дороге.
— Закрой, блядь, пасть свою, а не то я тебя сам убью. — Значит это вот что: «Если что-то случилось с малой, я тебя сам убью». Он не вполне понимает, как именно Джонни это вытворил, но у Кела нет сомнений, что это Джонни.
Вверх по дороге перед ними — слишком близко — огонь. Он подсвечивает деревья сзади неумолимым пульсирующим оранжевым. Кел алчет увидеть Трей так люто, что всякий раз, огибая поворот, в самом деле ожидает разглядеть ее в свете фар, бегущую вниз по тропе, но никаких признаков человека тут нет. Кел держит руль одной рукой, чтобы проверить телефон: от Лены ничего.
На развилке, где бросили Рашборо, Кел бьет по тормозам. Вести машину дальше не решается: она нужна им в целости, чтобы увезла их отсюда, если они вернутся. Хватает бутылку с водой и драное полотенце, какое возит, чтобы протирать стекла, пропитывает его водой и раздирает пополам.
— На, — говорит он Джонни, бросая ему половину. — Идешь со мной. Чтобы ее оттуда вытащить, могут потребоваться двое. Будешь выделываться — заброшу тебя туда. — Дергает подбородком вверх по склону, туда, где огонь.
— Нахуй иди, — говорит Джонни. — Ты меня подвез просто. Я б здесь был хоть с тобой, хоть без тебя. — Выскакивает из машины и двигает по тропе к дому, обертывая полотенцем голову, не дожидаясь, пока Кел его догонит.
Рядом с пожаром Кел раньше не бывал ни разу. По работе ему доводилось видеть то, что оставалось после, — залитый водой черный пепел и кислая вонь, там и сям вьются угрюмые нити дыма, — но то никакая не подготовка вот к этому. Пожар ревет, как торнадо, бескрайний неумолчный рев, прорезываемый треском, визгом, стонами, звуками, добавляющими ужаса своей необъяснимостью. Над вершинами деревьев громадными клубами кипит в небе дым.
Джонни наверняка всего в нескольких шагах впереди, но сумерки налегают тяжко, воздух мутен, все путает трепещущее зарево.
— Джонни! — кричит Кел. Опасается, что Джонни его не услышит, но через миг долетает ответный крик. Кел устремляется к нему, различает фигуру и хватает Джонни за руку. — Держись поближе, — орет он Джонни на ухо.
Они спешат по тропе, неуклюже смыкаясь локтями, пригибая головы, будто сражаются с метелью. Жар напирает на них, как нечто осязаемое, словно пытается оттеснить их назад. Каждый инстинкт в Келе дерет его изнутри, требует подчиниться; приходится заставлять мышцы двигаться дальше.
Он понимает, что Трей могла уже давно убежать какой-нибудь тайной обходной тропой, — или же она в ловушке за пламенем, где ее никак не достать. Воздух расплывчат от дыма, вихрится пылающими обрывками, несомыми потоками воздуха. Через тропу бросается заяц, чуть ли не под ноги им, не глядя.
Трескучий рев теперь едва ли не слишком яростен, чтоб его вообще слышать. Впереди тропа исчезает в ревущей стене дыма. Перед этой махиной Кел и Джонни невольно замирают.
Дом Редди — за этой стеной, а всего того, что за нею, больше нет. Кел потуже наматывает полотенце на голову и глубоко вдыхает. Чувствует, что Джонни повторяет за ним.
На осколок секунды возникающее из дыма спотыкливое нечто по виду не похоже ни на какого живого человека. Почерневшее, перекошенное, сотрясающееся, оно из потайных покойников этой горы, пробудившееся и оживленное пламенем. У Кела волосы встают дыбом. Рядом с ним Джонни исторгает какой-то звук.
А затем Кел смаргивает и видит Трей, прокопченную от дыма, хромую, одну руку свело от давления самодельного костыля. Еще не успев сообразить, мертва она или жива, Кел бросается ей навстречу.
Чувства у Трей расщепляются. Она видит глаза Кела и почему-то еще и отцовы, слышит, как их голоса произносят слова, чувствует руки у себя на спине и под ляжками, но оно не вяжется воедино. Дым плывет между всем этим, разделяет. Она нигде и движется слишком быстро.
— Держи ей ногу повыше, — говорит Кел. Доносится крепкий «бум» — задница Трей плюхается на землю.
От этого удара все фокусируется. Она сидит в пыли, спиной прислонена к колесу Келовой машины. Отец пыхтит, упершись руками в бедра. Тонкие потоки дыма неспешно струятся вниз по тропе и между деревьями. Под ними сумерки покрывают дорогу и верески, а вверх по склону гора полыхает.
— Малая, — произносит Кел близко от ее лица. Голова у него покрыта чем-то красным и белым, те части лица, которые из-под этого видно, замурзаны и потны. — Малая, слушай меня. Ты дышишь нормально? Что-то болит?
Щиколотка у Трей болит пиздец как, но это кажется незначимым.
— Не, — говорит она. — Дышать могу.
— Ладно, — говорит Кел. Встает, стаскивает полотенце с головы и, поведя плечом, морщится. — Давай положим тебя в машину.
— Без меня, чувак, — говорит Джонни, вскидывая руки, все еще тяжко дыша. — Я назад никак, не хочу подставляться. И так-то повезло соскочить живым.
— Как хочешь, — говорит Кел. — Трей. В машину. Быстро.
— Погодь, — говорит Джонни. Опускается на колени перед Трей. — Тереза. У нас всего минута. Послушай меня. — Берет ее за руки и настойчиво встряхивает, чтобы она посмотрела ему в глаза. В мерцающей неразберихе сумерек и света от пожара лицо у него древнее и изменчивое, незнакомое. — Я знаю, ты думаешь, я вернулся чисто для того, чтоб чуток налика из этих мест отжать, но это неправда. Приехать я хотел в любом случае. Всегда хотел. Да только хотелось мне приехать на лимузине и осыпать вас подарками всех, в окно выстрелить конфетами из пушки и чтоб брильянтов мамке твоей. Всем им показать. Не так я хотел домой вернуться. Чего оно все пошло вот так, я не знаю.
Трей смотрит ему за плечо на дым, молчит. Уму непостижимо, зачем отец говорит ей все это, когда оно ничего не меняет. Ей сдается, он просто хочет поговорить — не потому что огорчен, а просто он так устроен. Если рядом нет того, кто его слушает, хвалит или жалеет, он едва существует. Если он ей все это не скажет, оно будет не по-настоящему.
— Ага, — произносит Кел. — Поехали.
Джонни не обращает на него внимания, говорит быстрее:
— Бывали у тебя такие сны, когда падаешь откуда-то свысока или в яму? Вот вроде все шик, а потом раз — и нет тебя? Я всю свою жизнь чувствую, как в таком вот сне. Будто я все время поскальзываюсь, впиваюсь ногтями вроде, а все равно сползаю и ни на минуту не понимаю, как остановиться.
Кел говорит:
— Надо двигать.
