Уже ночь, однако над горой у тучи дробное, пульсирующее оранжевое свечение. Здесь, при всем расстоянии дотуда, воздух густ от настырного запаха горящего дрока. Мимо несутся с дороги сирены, но Лена с Шилой делают вид, что не слышат. Лена знает Трей достаточно близко, чтобы не сомневаться: имелся некий план. Понимает она и то, что раз молчание Шилы густеет по мере того, как время идет, а Трей все нет и нет, задержка эта планом не предусматривалась.
Лиаму неймется, он проказит — пинает что подвернется и лезет на мебель, каждые десять секунд желает знать, где папка. Ни Лена, ни Шила не могут выделить ему нисколько внимания: у Шилы достаточно забот с Аланной — та не дает снять с себя футболку, а Лена, пусть и целиком сочувствуя настроению Лиама, с трудом сдерживается, чтоб не велеть ему уже заткнуться. В конце концов за руку его берет Мэв, просит у Лены собачьи щетки и уводит Лиама чесать псов. Ни та ни другой толком не понимают, чем заняты, но псы терпеливы, и Лиам постепенно втягивается в эту мерную работу. Лена, проходя мимо с полотенцами, замечает, как Лиам вполголоса спрашивает что-то у Мэв и та его зашикивает.
Когда телефон наконец звонит, Лена, бросаясь к задней двери, чуть не опрокидывает стул.
— Кел, — говорит она, захлопывая за собой дверь.
— Мы у меня. Мы с Трей.
Колени у Лены слабеют, и она тяжко плюхается на ступеньки заднего крыльца.
— Классно, — говорит она. Голос держит спокойным и ровным. — Ущерб какой есть?
— Она вывихнула лодыжку и собрала чуток мелких ожогов. Дело житейское.
У Кела голос тоже выдержанно ровный. Что б там ни происходило, оно было скверно.
— Заживет, — говорит Лена. — Она ест?
— Мы вот только что в дом вошли. Но да, уже бурчит, что помирает с голоду. Сказал, соображу ей что-нибудь, как с тобой созвонюсь.
— Вот и да, — говорит Лена. — Раз голодная, значит, я б решила, все у ней шик, плюс-минус.
Слышит, как Кел глубоко вдыхает.
— Она захотела сюда, — говорит он. — Подержу ее тут, если Шила не против.
— Давай-ка да, — говорит Лена. Она и сама вдыхает глубоко и опирается спиной о стену. — Мне ее все равно некуда класть, пришлось бы ей спать в ванне.
— Дому их каюк. А что сверх того, я не знаю.
Лена ему:
— Шила прикидывает, это Джонни окурок бросил.
Секунда молчания.
— Джонни был у подножья, — говорит Кел. — Когда пожар начался.
В голосе у него Лена улавливает не один слой и вспоминает слова Марта Лавина о том, что с Джонни он разберется.
— Может, какое-то время тлело, — говорит она, — пока не занялось.
Еще одно секундное молчание — теперь Келова очередь вслушиваться в непроизнесенное, и Лена сидит во тьме и запахе дыма, слушает, как Кел слушает.
— Может, и так, — говорит он. — Когда потухнет, уже и не разобрать будет.
— Где Джонни?
— Свалил. Я ему дал чуток денег, чтоб исчез. Не могу обещать, что он успел убраться с горы, и, может, оно и к лучшему, если народ узнает, что мог и не успеть. Но из того, что я видел, все должно сложиться.
Лена ловит себя на облегчении — не за Джонни, а за Трей: малой не придется жить с сознанием, что она приложила руку к отцовой гибели.
— Давно пора, — произносит она.
— Скорее, в самый раз, — говорит Кел. — Парняга в дерьмо вляпался крепко.
— Я знаю, да.
— И добавки бы огреб того и гляди. Малая сказала мне, что вы с ней ездили к Нилону.
Что он об этом думает, Лена вычислить не может.
— Я надеялась, что она тебе про это скажет, — говорит Лена. — Уверена не была. Она боялась, что ты на нее обозлишься.
— Клятые подростки, — прочувствованно говорит Кел. — У меня столько поводов злиться, что и не знаю даже, стоит ли начинать, а то целый год уйдет. Покоя мне не дает то, что она не рассказывает, с чего вдруг передумала. Это ее дело, но если кто-то ее прессовал, я б хотел знать.
— Никто не прессовал, — говорит Лена. — Сама одумалась, вот и все.
Кел не расспрашивает, и Лена этому рада. Ответы стали бы для него бременем или усложнением, а ни того ни другого ему сейчас не надо. Через минуту он говорит:
— Не кажется мне, что это Джонни того мужика убил.
— И мне, — говорит Лена. — Но пусть пользу принесет хоть раз в жизни.
Они ищут друг друга в этих безмолвиях, на ощупь. Хочет Лена Кела не в безликом воздухе по телефону. Она хочет быть там, где к Келу можно прикоснуться.
— Ну и да, — говорит Кел. — Хоть так, хоть эдак — не моя печаль. Не плевать мне только на то, что он убрался.
Лена мысленно видит Нилона, на лице его — неприкрытое торжество.
— Ты когда был следователем, — говорит она, — когда понимал, что того и гляди схватишь кого надо. Как оно ощущалось?
Тишина. На миг Лене кажется, что Кел спросит, с чего, к черту, этот вопрос. Но он отвечает:
— В основном облегчение. Типа я исправил то, что было наперекосяк. Когда оно перестало так ощущаться, я ушел с работы.
Лена чувствует, что улыбается. Ей кажется, пусть и нет нужды делиться этим, что Келу с Нилоном работать понравилось бы меньше, чем он себе представляет.
— Правильно сделал. Рашборо теперь не твоя печаль.
— Слава те господи, — говорит Кел. — Мне малую надо кормить. Просто хотел первым делом отзвониться.
— Я к тебе скоро приеду, — говорит Лена. — Уложу эту ораву и покажу Шиле, где у меня что, и сразу к тебе.
— Ага, — говорит Кел с внезапным долгим вздохом. — Было бы классно.
Лена отключается, и тут на крыльцо тихонько выходит Шила, закрывает за собой дверь.
— Кел? — спрашивает она.
— Ага, — говорит Лена. — У них с Трей все шик. Они у него дома.
Шила переводит дух и осторожно выдыхает. Садится на ступеньки рядом с Леной.
— Что ж. Значит, порядок.
Молчание. Лена знает, что Шила выдерживает его сознательно, чтобы Лена могла задать любые вопросы, какие у нее могли возникнуть, — раз уж она их принимает, имеет право. Вопросов у Лены нет или, в любом случае, нет таких, на какие ей нужны ответы.
— Джонни унес ноги, — говорит она. — Кел дал ему чуток деньжат. Если повезет, все решат, что он попал в огонь.
Шила кивает.
— И тут, значит, порядок, — произносит она. Расправляет ладони на коленях.
Небо так же темно, как и поля, все сливается в единый безграничный простор. Высоко в черноте висит яркое кривое кольцо рыжины. Над ним вздымаются и ворочаются чудно подсвеченные снизу клубы дыма.
— Кел говорит, дома больше нет, — говорит Лена.
— Оно понятно, а как же. Зола одна будет. Я то место все равно на дух не выносила. — Шила откидывает голову и без всякого выражения смотрит на сияние пламени. — Мы у тебя под ногами долго путаться не станем, — говорит она. — Пару недель всего. Если старый дом Муртаха уцелеет, спрошу у них, отдадут ли. А может, слезу с горы для разнообразия. Спрошу, пустит ли нас в тот домик Рори Дунн, вместо того чтоб его на «Эйр-би-эн-би» сдавать. Аланна в школу пойдет через месяц, смогу какую-никакую работу найти.
— Оставайся тут сколько надо, — говорит Лена. — Особенно если Мэв с Лиамом будут мне собак вычесывать. С этой жарищей сбрасывают столько, что можно ковролина на весь дом набрать.
Шила кивает.
— Пойду скажу малым про их папку, — говорит она. — Переживают. Что он ушел, они расстроятся, Мэв с Лиамом точно, но я им скажу, что ему теперь хотя бы не грозит ничего. Порадуются.
— Хорошо, — говорит Лена. — Пусть хоть кто-то.
Шила отпускает смешок, и Лена осознаёт, как оно прозвучало.
— Ай, ну нет, — возражает она, а все равно тоже смеется. — Это я и имела в виду.
— Да понятно, ну, я знаю. И ты права, канешно. Просто ты это сказала так… — И обе хохочут куда сильнее, чем оно того заслуживает, так крепко, что Шила утыкается головой в колени. — Все равно что загаженный сортир чистить — «Кому-то придется…»
— «…но я не притронусь…»
— Ты ж господи…
— Мама? — говорит Аланна у двери. Она босая, на ней красная футболка не по размеру, какую Лена видала на Трей.
