— Сеньор Линарес, — заявила мисс Говард, следуя за блуждающей мыслью доктора, — очевидно, хочет дать нам знать, что осведомлен о наших передвижениях — и наших действиях.
Мистер Мур кивнул:
— Похоже, пока мы не общаемся с его женой и не пытаемся разыскать девочку — мы в безопасности. Но перейди мы эту черту…
— Не в этом ли смысл знаков, которые туземец подавал Стиви? — заинтересовался доктор. — В том, что мы можем предпринимать любые действия в отношении Либби Хатч, если они не касаются семьи Линарес?
— Может быть, — пожал плечами мистер Мур.
— Но почему бы тогда этому человеку попросту не сказать нам все напрямую? — спросил доктор с растущим недоумением. — К чему все эти зашифрованные послания через таинственного посредника?
Я покачал головой:
— Вряд ли он имел в виду именно это…
— Стиви? — заинтересовался Доктор.
— Я не знаю, — вздохнул я озадаченно. — Просто он… ну, у него был не такой вид. В смысле, у Эль Ниньо. Я, конечно, перепугался, но… как мне сейчас кажется, он не собирался угрожать или о чем-то предупреждать. Похоже было, что… он будто чего-то хочет.
— Туземец? — уточнил Доктор, когда мы подходили к дому мистера Пиктона. — Что ему от нас может быть нужно?
— Говорю же, не знаю, — понизил я голос до очень тихого шепота, пока мы собирались незаметно гуськом проникнуть обратно в дом. — Но что-то мне подсказывает, вскоре он даст нам об этом знать.
Окончательная часть нашего плана прошла, точно по нотам, — большего и просить было нельзя. По возвращении к мистеру Пиктону мистер Мур осторожно загнал пулю в пустое отверстие в куске обшивки от подводы Хатчей, и на следующее утро всех подняли на ноги дикие вопли Люциуса. Он встал пораньше, чтобы лично произвести осмотр, полагая, что мы могли что-нибудь упустить — именно так сейчас все и выглядело.
Поковыряв в дырочке одним из своих щупов, Люциус объявил, что обнаружил внутри предмет, определенно состоящий из мягкого металла; и пока остальные одевались и завтракали, они с Маркусом вызволяли этот самый предмет из дерева. То были беспокойные минуты для братьев, а заодно и для мистера Пиктона — а мы в свою очередь старались делать вид, что тоже сгораем от нетерпения. Но я и по сию пору не знаю, насколько убедительно у нас получалось.
Когда последние щепки отступили перед неутомимым ножом детектив-сержантов и обнажили крупную, почти нетронутую и весьма узнаваемую пулю, отовсюду раздались поздравления. Маркус отнес пулю к карточному столу и положил на зеленую войлочную поверхность, чтобы показать остальным. Мне в жизни довелось повидать немало таких снарядов, но я никогда не тратил время на то, чтобы как следует рассмотреть хотя бы один вблизи — как сейчас, сквозь увеличительное стекло. Я старался разглядеть опознавательные метки, о которых Маркус с Люциусом рассказывали нам днем раньше, — и они оказались на месте, как и положено, вполне очевидные для любого: по крайней мере, желобки и грани — уж точно. Что же до дефектов, производимых стволом «миротворца», то их нам предстояло оценить в сравнении с пробной пулей, которую как раз и настала пора заполучить, отправившись на задний двор и приготовив хлопковые тюки к испытанию.
Люциус умело всадил три найденные им в «кольте» (и слегка подновленные) пули в хлопок. Только один из патронов выказал свой истинный возраст и дал осечку, а прочие два превосходно воспламенились, после чего нам осталось лишь прочесать хлопок и разыскать пули — обнаружились они через какие-то двадцать минут. Маркус с Люциусом заверили нас, что обе в очень хорошем состоянии, так что теперь настала пора для проведения сравнительной работы — но это, как предупредили братья, может оказаться делом многих часов. Все вернулись в дом, и Маркус установил на карточном столе свой двуствольный микроскоп. И мы, исходя из предположения, что пули в итоге окажутся схожи, начали планировать, какие шаги нам стоит предпринять в последующие дни дня получения обвинительного акта большого жюри.
Обычно вышеназванный акт был делом верным: большие жюри представляли собою орудие в руках окружных прокуроров, — но, как все мы слишком хорошо знали, против нас в этом деле выступали особые обстоятельства, и они требовали от нас большего, нежели обычной подготовительной работы. Для мистера Пиктона это оборачивалось долгими днями в конторе за повторным пересмотром всей информации по делу и сбором как можно большего количества прецедентов, наряду с выяснением того, каких свидетелей (экспертов, очевидцев и прочих) стоит привлечь для дачи показаний. Маркусу же с мистером Муром тем временем стоило вернуться в Нью-Йорк и произвести все необходимые шаги. Прежде всего, им следовало официально уведомить Либби Хатч, что ей предстоит стать субъектом расследования большого жюри, на случай, ежели она вдруг пожелает явиться на судебное разбирательство и дать показания — это было ее право (мистер Пиктон полагал назначить Маркуса специальным судебным приставом, дабы тот мог вручить повестку). Затем этой паре нужно было попытаться найти преподобного Клэйтона Паркера, потенциального ключевого свидетеля, чей последний известный нью-йоркский адрес мистер Мур намеревался узнать, отправившись тем же днем в пресвитерианскую церковь. Если же в итоге Либби Хатч решит никоим образом не связываться с большим жюри (что, как мы предполагали, было вероятней всего), Маркусу и мистеру Муру придется остаться в городе и постараться отслеживать ее передвижения, не дав при этом проломить себе головы Гудзонским Пыльникам.
В свою очередь Люциус с Сайрусом сообща намеревались вернуться в понедельник в старый дом Хатча и перевернуть его вверх дном в поисках дополнительных улик. Мы с мисс Говард получили задание попробовать выяснить все возможные подробности загадочного прошлого Либби Хатч — и путь этот начинался с нового визита к миссис Луизе Райт, затем шел в городок Стиллуотер (где, как мы знали, какое-то время проживала Либби), а потом вел нас одному богу известно куда. Доктор же, понятно, продолжал работать с Кларой Хатч: нет никакой надежды на обвинительный акт, повторил мистер Пиктон, пока девочка не будет в состоянии ответить хотя бы «да» или «нет» на простые вопросы перед большим жюри.
В тот день доктор с Сайрусом уехали на ферму Вестонов сразу после обеда, мистер Мур отправился в пресвитерианскую церковь, а мистер Пиктон вернулся в контору. Впрочем, когда все они возвратились, никакого прогресса за карточным столом в гостиной не наметилось. Один унылый час за другим тянулся, не принося никаких признаков успеха, но около половины седьмого Люциус наконец вскочил со стула и начал орать как безумный — что, как нам показалось, можно было счесть обнадеживающим знаком.
Собравшись вокруг, все вскоре поняли, что надежды наши были вполне обоснованы. Бороздки желобков и граней на пулях (их было семь, закручивались они влево) не просто точь-в-точь совпали с нарезкой ствола «кольта» — в одном и том же месте на пулях имелась еще одна отметина, столь маленькая, что на ее отождествление ушли часы. Оставляла ее, как сказал Маркус, крошечная зазубрина на стали револьверного ствола, как раз внутри дула. Эта отметина и придавала баллистическому доказательству, кое получили детектив-сержанты (и мог получить любой) тот самый не-безоговорочный-но-тем-не-менее-один-из-миллиона вес, который нам требовался: даже при допущении того, что еще один «кольт» 45-го калибра армейской модели простого действия мог обладать в точности тем же рисунком желобков и граней, что и наш, факт наличия у него в точности такого же дефекта ствола принять на веру было ой как сложно. Так что, похоже, мы миновали чрезвычайно важный рубеж, и челюсти нашего замысловатого капкана начали смыкаться крепче.
Мистер Пиктон на самом деле пребывал в такой уверенности, что даже объявил о своем намерении назначить слушание большого жюри на ближайшую пятницу, всего через пять дней. Однако, как выяснилось на следующее утро, босс нашего хозяина, окружной прокурор Пирсон, не разделял убежденности своего помощника: когда мистер Пиктон изложил ему план, мистер Пирсон заявил, что собирается перенести свой отпуск, который в любом случае собирался взять в течение двух недель, на неделю — и не вернется, пока не закончится вся эта «неестественная» возня с делом Хатч. Мистера Пиктона, в свою очередь, это, похоже, вовсе не озаботило: он весело распрощался с мистером Муром и Маркусом (кои собирались в полдень отбыть в Нью-Йорк) и удалился обратно в контору, после чего остальные разделились для выполнения своих заданий.
У нас с мисс Говард первым пунктом повестки дня значилось посещение дома миссис Луизы Райт на Бич-стрит. То было странное место — так близко от теплиц Шафера, что существовало будто бы при постоянном свете дня, поскольку ночью ни часа не обходилось без искусственного освещения одного из участков гигантских цветочных посадок. Из-за этого миссис Райт — приятная на вид, но суровая на язык леди за пятьдесят, муж которой погиб в Гражданскую войну, — закрывала окна чрезвычайно тяжелыми занавесями и шторами, отчего в доме было тихо, как в могиле. Главный источник шума составляли часы на камине в гостиной — их размеренное тиканье словно во всеуслышание провозглашало, как летит жизнь. Масса украшавших дом фотографий мужа миссис Райт в молодости довершала ощущение того, что дом был филиалом похоронного бюро.
