Заказанные в городе красавцы автобусы одолели перевал и отсчитали пять асфальтовых петель головокружительного спуска. Теперь они разгружались на небольших ступенчатых площадках сбегающего к морю Ключевского пионерлагеря. Приехала вторая смена.
Здесь не только кожаные скользкие подмётки, но, казалось, и деревья и дома с трудом удерживались на обожжённой каменистой крутизне. Зелёные вершины гор из своей обманчиво-близкой выси снисходительно наблюдали, как всё живое и рукотворное год за годом упорно цепляется за склоны, вместо того чтобы со свистом скатиться в море.
И дом с башней был с одного конца двухэтажный, а с другого — одноэтажный. На подъёме нижний этаж как бы уходил в землю.
У раскрытого окна в верхнем этаже стоял немолодой высокий мужчина в холщовой куртке. Он глядел на ребят дружелюбно, но не без строгости.
Двое мальчишек, похожие на белых медвежат, деликатно отступили на шаг. Третий не двинулся с места.
— Пойдём, Шур... — позвал один из медвежат.
Шурка задрал голову, рассматривая незнакомого человека.
— Косая земля! — сообщил Шурка снизу, имея в виду основное свойство здешней местности. И для уточнения повёл рукою вокруг себя.
— Очень косая! — с готовностью подтвердил незнакомец. — Прямой совсем мало, автобусы негде принимать...
Обе стороны помолчали.
— Ну, а из какого отряда? — спросил, наконец, мужчина.
— А мы забыли... — притворился Шурка.
— Замечательно!.. И кто же вы такие?
— Мы... — Шурка запнулся. — Мы разведчики!
— Разведчики ведут наблюденье, используя естественные укрытия. Передвигаются неслышно и незаметно! — чётко определил мужчина, будто проводил занятие. — А вы как сюда явились? С воплем и с грохотом. Остановились на открытом месте. И вдобавок налетели на самого начальника лагеря.
Мужчина стукнул костяшками пальцев по подоконнику.
Шурка не особенно испугался, уверенный, что в день приезда лагерные строгости никак ещё не могут быть в полной силе. Руками изобразил два захвата: обойти дом справа и слева!
Дмитрий Игнатьевич, начальник пионерлагеря, не успел и глазом моргнуть, как уже не было слышно даже отдалённого шлёпанья подмёток. Ветер сдувал по склону облачко пыли.
За домом ребята встретились в кустах
— Не выскочит? — спросил Шурка, недоверчиво оглядывая двухэтажный конец дома.
— Делать ему нечего — за нами гоняться...
— Смотрите, башня! — сказал Шурка.
Башня была восьмигранная, белая, с кирпичными, обломанными кое-где зубцами под самой кровлей. Одно из окошек было приоткрыто, створку раскачивал ветер.
— Стёкла недавно вымыты, значит, туда залезть можно, — сообразил Шурка.
— Теперь вниз пойдём? — спросил младший из Шуркиных спутников.
— Надо идти мыться, — солидно ответил старший, — ещё провороним...
— Ребята, — заторопился Шурка, — вы там место для меня подержите, я ещё дальше сбегаю и сразу вернусь.
Шурка помчался вниз. Бегом, бегом!.. Он упивался простором. Вот только взять ещё левее, чтобы по другой тропинке спуститься. Не по той, по которой поднимался.
Вдруг увидел стеклянный павильон с крылатой, словно взлетающей, крышей. У дверей, прямо на стекле, на огромном листе бумаги вывеска какая-то налеплена. Сейчас прочитаем:
ХРАМ НАУКИ
— это написано самыми крупными буквами. Буквы уже немного поблекли. Тушь от жары потрескалась. Следующая строка:
И ТЕХНИКИ
— буквы посвежее и чуть поменьше размером. А последняя строчка:
И НЕКОТОРЫХ ИСКУССТВ
— совсем свежая, яркая.
На краях листа рожицы изображены. Первая — в очках, на макушке знаки вопроса — учёный. Вторая — растрёпанная, чумазая, гаечный ключ в зубах — техник. А третья — театральная, с мрачным выражением маска, а под маской перекрещиваются рисовальная кисть и флейта.
«Вот пираты!» — радостно удивился Шурка и тут же разглядел, что стеклянная дверь закрыта, замотана изнутри толстой проволокой, стало быть, настоящий вход где-то за углом.
Он повернул за угол. И там, как в сказке, предстали перед ним... три живых пирата! Загорелые даже не до черноты, а до какого-то сизоватого шелушенья. В выцветших плавках с вышитыми якорями и штурвальными колёсами.
Пираты прилаживали две небольшие коробки — на двух столбиках, слева и справа от дороги, ведущей ко входу.
У левого столбика орудовал бритый пират, с острым лицом и маленькими пронзительными глазами. Его наголо обритую голову спасал от солнцепёка бумажный шлем, сделанный из иностранной газеты с броскими заголовками. Шлем был маловат и всё время сваливался.
Возле правой коробки колдовали двое.
У широкоплечего детины — с русыми кудрями и спутанной рыжеватой бородой — по ключицам и лопаткам змеилась рыболовная сеть с мелкими ячейками.
В облике третьего проступало нечто артистическое. Он курил трубку; тёмные волосы его были гладко зачёсаны на пробор, а франтовские усики подкручены кверху.
Бритый был, по-видимому, страшно доволен собой и своей работой. Он испускал, с небольшими перерывами, радостные звериные вопли. Вдруг он поднял голову и увидел Шурку:
— Ага, Глазело пришло!
Бородатый обернулся, потом критически осмотрел себя, своих приятелей и сказал:
— Братья-разбойники, а можно бы уже и приодеться...
— У меня готово! — крикнул бритый и с треском захлопнул заднюю стенку своей коробки.
И тогда усатый мягко попросил:
— Мальчик, пройди, пожалуйста, по дороге между столбиками. Перед дверью остановись.
Пытаясь догадаться, в чём дело, Шурка двинулся по дороге. Прошёл столбики. Ничего. Потом сзади, в коробочках, два раза щёлкнуло. Шаг, ещё шаг — опять ничего. Вдруг у дверей что-то слабо зажужжало, как испорченный звонок, который хочет зазвенеть, да не может. Ещё два шага. Шурка уже занёс ногу на преддверную ступеньку — и только тогда, наконец, стеклянные створки разъехались направо и налево. В глубине павильона на столах заманчиво поблёскивала какая-то техническая всячина. Шурка вопросительно оглянулся.
— Нет, нет, дальше нельзя. Пока нельзя, — сказал усатый.
Стеклянные створки с присвистом захлопнулись.
— Ну, теперь почти то, что нужно! Почти то самое! — объявил бритый. — Срабатывает, но немного запаздывает. Я думаю — передвинуть на секунду раньше.
— Да... Ощущение преграды неприятно... Мне даже кажется — секунды на полторы... — сказал усатый.
Шурку опять перестали замечать.
Секунда — и его как не бывало.
Камни с грохотом катились из-под его ног, подмётки трещали. Где же душевая? Вон где — и толпа почти вся исчезла, девчонок — никого, мальчишек — только один отряд остался. И чей отряд? Чужой, отсюда видно: все не те ребята, с которыми в автобусе ехал, ведь ещё на вокзале по отрядам разделили. А вожатая?.. Вот она, вожатая — наверно, из-за Шурки только и стоит. Издали увидела, бумажку разворачивает, ясно: фамилию хочет вспомнить. Как же её зовут-то, вожатую? Необыкновенное такое имя-отчество!
— Горюнов Александр!
Шурка с разгону не сумел затормозить, поскользнулся — трах! — и растянулся, прямо под ноги вожатой, — ой!
Вожатая перестала хмуриться, наклонилась к Шурке. Тончайший румянец проступил на её лице, и светлые, как золотой дым, волосы рассыпались по щекам.
— Больно?.. Входи скорее, ребята уже три минуты там... — она тщательно выговаривала каждое слово.
— Ничего, ерунда, я быстро, — забормотал Шурка, и вдруг вспомнил имя и отчество вожатой, — я быстрей всех постараюсь, Лайне Антсовна, честное пионерское, я не задержусь!
И бросился туда, где уже плескался и визжал второй отряд.
Раздевалка, пустая и гулкая. Вот свободное место. Раз, два, три... — Шурка разделся, пробежал босиком, рванул дверь в душевую. Лёгкое облачко пара вылетело ему навстречу.
Шурка нырнул под освободившийся душ, ожесточённо заработал мочалкой, за несколько секунд покрылся с головы до пят белой шипящей пеной. Это самое главное, намылился — и сразу всех догнал. Теперь хоть мойся, хоть брызгайся, вода своё дело сделает, всё мыло с тебя слижет.
— Тра-та-та-та-та! — раздались вдруг выкрики в подражание пулемёту. Самые бойкие из ребят захватили толстые медные краны с разбухшими деревянными ручками.
Зажимая воду ладонями, они стали направлять друг в друга резкие кинжальные струи. Холодные, ледяные!
Наконец, один нахальный парень всех разогнал. Никто уже не мог подойти к соседним кранам.
Шурка зажмурился, бросился с выставленными вперёд ладонями навстречу ледяному ожогу — ура-а!!! Вот это битва! Теперь посмотрим, кто кого! Он пустил воду тоже на полную мощность.
Ой, ой, караул! Шурка ужимался, подпрыгивал, словно его на сковороде поджаривали.
У того парня плечи — как две булки. Рот до ушей оскалил, уверен, что Шурку выгонит.
