— Не делай так. Ты себе глаз выткнешь. — Так сказала мама.
Я рассказывал об этом своему другу, Джереми Гудмэну, по дороге на игровую площадку, что расположена позади школы.
Джереми рассмеялся.
— Так прямо и сказала, Марко?
Я кивнул, и прибавил шагу, стараясь держаться наравне с Джереми, когда мы пересекали Фалтон — стрит.
— Прошлым вечером у меня была целая куча домашки, — сказал я. — Достаю, значит, три новых карандаша и начинаю их затачивать. Мама врывается в комнату и говорит: «Не делай так. Глаз выткнешь».
Джереми вновь рассмеялся.
— Чем же ты должен писать? Мелочками?
Я не смеялся. Мне — то совсем не весело. Мне 12 лет, а мама опекает меня как малыша.
Ее тревожит все, что я делаю.
«Не лезь на это дерево. Шею сломаешь».
«Не набирай ванну до краев. Утонешь!»
«Не ешь так быстро! Ты же подавишься!»
Она тревожится по любому поводу! Я все жду, когда она скажет: «Марко, не дыши так сильно — нос порвешь!»
Она доводит меня просто до белого каления. Все время находит новые способы, которыми я могу причинить себе боль или как — нибудь покалечиться.
«Сиди прямо, а то искривится спина».
«Не корчи рожу. Лицо может парализовать, и ты таким навсегда останешься».
«Не ковыряй в носу. Можно сломать палец».
А еще она мировой эксперт по микробам. Послушать маму, так все, до чего мы дотрагиваемся — или просто видим — все, все распространяет инфекцию!
«Не обнимайся с собакой. У нее микробы».
«Не откусывай от шоколадки Джереми. Микробы».
«Не суй руки в карманы. Микробы».
Мама всегда на страже. Всегда готова. Всегда найдет, о чем меня предостеречь.
Меня это малость напрягает.
Очень не любит она, когда я играю в софтбол с друзьями. Уверена, что я сломаю ногу. Это если мне повезет. Если мне не повезет — переломаю все кости.
Представляете, как это тяжело — переломать себе все кости?
Мама единственный в мире человек, думающий, что такое случается с людьми каждый день — всю неделю!
Вот я и выскользнул из дома тайком, чтобы поиграть в софтбол с Джереми и другими ребятами из школы.
Был теплый, солнечный денек. Зеленые лужайки вдоль Фалтон — стрит буквально сияли в солнечных лучах, и воздух был свеж и сладок.
И было так здорово просто шагать рядом с Джереми, беззаботно смеясь и предвкушая игру в софтбол с друзьями.
Школа рано закрылась из — за какого — то учительского собрания. Я поспешил домой и сбросил рюкзак.
Дома не было ни души, не считая Тайлера, моего пса. Он наполовину кокер — спаниель, наполовину черт знает кто.
Тайлер был счастлив видеть меня. Он облизал мне лицо.
Мама не любит, когда я позволяю Тайлеру лизать себя в лицо. Ну, вы поняли почему. Ужасное Слово на букву «М».
Мама, очевидно, ходила за покупками. Полагаю, она забыла, что я вернусь пораньше.
Благословенная передышка. Я надел драные джинсы и футболку. Схватил бейсбольную биту и поспешил к Джереми, пока мама не вернулась.
— Марко, а что тебе мама сделает, если застукает на игре в софтбол? — спросил Джереми.
— Предостережет, — ответил я. — Она никогда мне ничего не делает. Только предупреждает.
— Мои предки меня никогда ни о чем не предупреждают, — сказал Джереми.
— Это потому, что ты идеальный! — поддразнил я.
Джереми хлопнул меня по руке.
Вообще — то я не шучу. Джереми идеален. Он круглый отличник. Он классный спортсмен. Он заботится о младшей сестренке. И никогда не впутывается в неприятности.
Ему не грозят никакие микробы.
Идеальный…
Мы миновали автобусную остановку, пересекли Фэйрчайлд-авеню. Показалась наша школа. Это длиннющее одноэтажное здание, и тянется оно чуть ли не до конца квартала.
Стены школы выкрашены в ярко — желтый цвет. Прямо как яичный желток. Мама говорит, в Родительской Ассоциации по поводу этого цвета было немало споров. Никому такой цвет не по душе.
Мы зашагали через парковку для учителей к игровому полю позади здания. Ромбовидное поле для софтбола расположено за рядами качелей.
Группка ребят уже была здесь. Я узнал Гвинни Эванс и Лео Мерфи.
Близнецы Франклины как всегда спорили; сейчас они стояли нос к носу и орали друг на друга благим матом. Они странные парни. Их лучше бы не помещать в одну команду.
— Можете начинать! — прокричал Джереми. — Все звезды здесь!
И рванул через поле. Лео и еще несколько ребят приветствовали нас криками.
Я притормозил, тяжело дыша. Джереми намного спортивнее меня.
Гвинни стояла на месте питчера, помахивая двумя битами сразу и болтая при этом с Лорен Бланк. Гвинни вечно старается доказать, что в спорте будет покруче любого мальчишки.
Она крупная и сильная. На полфута выше меня, и гораздо шире в плечах. Она постоянно расталкивает ребят, и вообще строит из себя крутую.
Ее никто не любит. Но мы всегда хотим заполучить ее в свою команду, потому что она может запулить мяч на милю. А если кто — то что — то пытается доказать, Гвинни всегда побеждает в споре, потому как орет громче.
— Давайте уже начинать, — заявил Джереми.
— Кто на боковые фланги? — спросил я. — Кто капитаны?
— Гвинни и Лорен, — ответил Лео.
Я побежал на место питчера. Гвинни швырнула одну биту наземь, и мертвой хваткой сжала вторую.
Мне вдруг показалось, что она вообще меня не видит.
Когда я пробегал мимо нее, она отвела биту назад — и со всей своей силой нанесла удар.
Я успел увидеть движение биты. Но времени пригнуться или отскочить у меня не было.
ТРАХ! Бита обрушилась мне на голову.
Сперва я ни черта не почувствовал.
Земля будто подскочила.
Но я все еще не чувствовал ничего.
А потом боль расколола голову.
Раскалывается… раскалывается… раскалывается.
Все разлетелось в ярко — красной вспышке.
Такой яркой, что хотелось закрыть глаза.
Я услышал собственный крик — пронзительный, точно лошадиное ржание. Душераздирающий вопль, таких я в жизни не слышал.
А потом земля взметнулась вверх, чтобы меня поглотить.
Проснувшись, я уставился в потолок.
Голубой потолочный светильник — голубой, как ясное небо — расплылся перед моими глазами, потом стал четким, опять расплылся и вновь стал четким.
В поле зрения возникло мамино лицо.
Я моргнул раз, другой. И понял, что лежу дома.
Мамины глаза были мокрые и покрасневшие. Она туго стянула волосы на затылке, но несколько прядей все равно выбились из прически и падали на лоб.
— Марко? — Ее подбородок задрожал.
Я застонал. Голова болела. Все болело.
Я это сделал, подумал я. Переломал — таки себе все косточки.
— Марко? — повторила мама шепотом. — Ты проснулся, дорогой мой?
А? — Я снова застонал.
Кто — то сидел у меня на голове. Давил со страшной тяжестью.
Тайлер? Почему собака сидит у меня на голове?
Запястья заболели, когда я медленно поднял руки к голове.
И нащупал повязку. Тяжелую повязку.
Я опустил руки. Комната завертелась. Я вцепился в диванную подушку, стараясь удержать драгоценную жизнь.
Я пялился вверх, на голубой потолочный светильник, до тех пор, пока он не вернулся в фокус. Гостиная. Я лежу на мягком диванчике в гостиной.
Снова в поле зрения возникла мама. Ее подбородок все еще дрожал. Она натянула мне одеяло до самого горла.
— Марко? Ты очнулся? Как ты себя чувствуешь?
— Чудесно, — пробормотал я.
От разговора и горло болело.
Она посмотрела на меня сверху вниз.
— Ты можешь меня видеть, дорогой? Это я. Твоя мама.
— Ага. Я могу видеть, — прошептал я.
Она промокнула один глаз салфеткой. Затем еще какое — то время разглядывала меня.
— Я прекрасно вижу, — сказал я.
Она потрепала меня по груди через одеяло.
— Вот и хорошо, дорогой.
В ответ я застонал.
Умоляю, не говори, что, мол, я тебя предупреждала! — Подумал я. Я скрестил пальцы, несмотря на то, что от этого их пронзала боль. И молился. Пожалуйста, не говори.
Мамино лицо помрачнело. Она посмотрела на меня.
— Я говорила тебе — не играй в бейсбол, — сказала она.
— Это был не бейсбол, — выдавил я. — Это был софтбол.
— Я тебе говорила — не играй, — сказала мама сурово. — Но ты ж меня не слушал! А теперь твоя голова расколота, как яичная скорлупка.
— А?! — выдохнул я. — Расколота? Мам, со мной все будет хорошо?
Она не ответила.
— Ну?! — потребовал я. — Скажи мне правду. Что сказал доктор? Я поправлюсь?
— Конечно, — ответила она. Еще секунду ее лицо словно плыло передо мной — потом выскользнуло из поля зрения.
Мне не понравилось, как она это сказала. Звучало фальшиво. Нарочито бодро.
