– А давай копнём, – предложил Шурка. – Может, остальное в землю зарылось.
Лера окинул взглядом потускневшее небо.
– Скоро темнеть начнёт, – объявил он. – Надо быстрее домой возвращаться.
Навьючив на себя поклажу, потяжелевшую на два десятка гильз, винтовочное дуло и штык-нож, друзья ухватили пулемёт за дугу и поспешили вниз. Вернее сказать, потащились, ибо даже с горы «максим» с его заржавевшими колёсами приходилось тянуть волоком.
– Во, дура тяжеленная! – остановился Шурка, когда от поляны их отделяли лишь пару редких кустиков.
– Хорошо ещё, что без щитка, – заметил Лера.
Неожиданно Шурка сделал стойку, словно собака перед прыжком, и бросился к кустам.
– Смотри! – изумлённо воскликнул он.
Лера посмотрел, ожидая увидеть пушку или, на худой конец, ещё один пулемёт, и ничего не увидел.
– Да вот же! – Шурка ласково погладил пышное соцветие из множества крохотных жёлтых цветков. – Это же родиола розовая.
– Ну и что? – не понял Лера.
– Как «что»? – ещё больше удивился Шурка. – Золотой корень! От всех болезней. Он у нас не растёт, а только в Сибири и на Дальнем Востоке.
– Может, его сюда птицы занесли, – высказал догадку Лера. – Вон утки на своих лапах икру рыбью из одного озера в другое переносят.
– От нас до Сибири – три тысячи километров, – не согласился Шурка, – никакая утка не донесёт.
– Тогда тут кто-то из сибиряков воевал. Взял с собой земли сибирской на память, а вместе с нею и семена попались.
– Точно, – кивнул Шурка. – А может, сам золотой корень был. Хотели из него лекарство сделать и потеряли.
Несмотря на Лерины протесты и уверения, что за одну ночь или даже за целую неделю родиола никуда не денется, Шурка достал из сумки лопатку.
– Верхняя часть в гербарий пойдёт, – рассуждал он, обкапывая со всех сторон растение. – А корень – на лекарство или на рассаду.
Копал он долго. Так долго, что Лера от нетерпения едва приплясывать не начал. Да и было отчего. Солнце давно скрылось за деревьями, а небо стало подозрительно блёклым. Того и гляди, наступят сумерки. Наконец, Шурка извлёк из земли могучее ветвящееся корневище.
– Видишь? – показал он Лере.
Тот увидел лимонно-жёлтый излом, живо напомнивший ему облупившуюся позолоту старых картинных рам, и почувствовал нежнейший аромат, словно притронулся к бабушкиным розам.
Шурка аккуратно завернул золотой корень в газету и оборотился к наземной части растения. Лера взялся помогать. Вдвоём они уложили стебель с соцветием в газетный разворот, который в свою очередь зажали с двух сторон гербарными решётками.
Спустя четверть часа друзья, кряхтя и упираясь, потянули «максим» через поляну к далёкому ельнику.
– Зачем тебе этот пулемётище? – поинтересовался, изнывая от тяжести, Шурка.
– Краеведам подарю, – признался Лера. – Чтобы у нас, как в военном музее было. А ты свой штык куда денешь?
– В хозяйстве пригодится, – уклончиво ответил Шурка и добавил: – Тем, кто в лес часто ходит, холодное оружие полагается.
Он немного подумал и добавил: – Для обороны от диких зверей.
– Я тоже в лес хожу, – насмешливо покосился на него Лера. – Что же мне с пулемётом ходить?
Добравшись до ельника, мальчишки обернулись на пройденный с такими усилиями путь и вдруг увидели, что воздух над поляной сгустился и стал стремительно темнеть.
– У тебя спички есть? – спросил Лера.
– Толку от них, – засунул в карман руку Шурка. – Всё равно ничего не увидишь.
– Да, – приуныл Лера, – мимо болота теперь и с фонарём идти опасно.
– Надо огонь раскладывать, – заключил он.
Ночевать решили по соседству с дубом. Тут и обзор хороший – никто незамеченным близко не подкрадётся, и в случае опасности можно на дерево залезть. Костёр, сложенный из нескольких веточек и старых газет, которыми они перекладывали растения в гербарных рамках, вначале едва горел. Но потом в его неровном мерцающем свете мальчишки наносили с ближайшей опушки столько сухостоя, что возле лесного великана вскоре заполыхала настоящая огненная стихия.
– Летом ночь короткая, – присел у костра Шурка. – Чуть вздремнём – и утро.
– Главное, чтобы огонь был, – сонно отвечал Лера, который расположился на ночлег немногим ранее и уж успел согреться и разомлеть. – А то припрётся какой-нибудь кабан клыкастый жёлуди лопать, а мы под дубом.
– А правда, в лесу лешие водятся? – спросил Шурка.
– Может, и водятся, – протянул, завороженно глядя в огонь, Лера. – Только не у нас. Лес нужен дремучий, как в сказке. У нас не должно быть, – заключил он и оглянулся в темноту.
– А леший, он какой? – не унимался Шурка.
– Бабка рассказывала, он колченогий. Это значит, нога у него одна деревянная. Такая, как колотушка. А сам он низенький, весь мхом, вот этим, сфагновым оброс. А глаза зелёные. Горят, будто изумруды. если человек или зверь идёт, леший корягой обернётся или пнём трухлявым.
Лера снова оглянулся. ему всё казалось, что здесь кто-то есть ещё. Сонливость его, как рукой сняло. Вслед за ним забеспокоился и Шурка.
– А кикиморы, правда, в болоте живут? – придвинулся он.
– Ну да, – кивнул Лера.
– Болото-то рядом, – напомнил Шурка.
У Леры тоскливо сжалось сердце. Не нравилась ему обстановка. Ощущение надвигающейся опасности терзало его. И вдруг…
– Ух! Ух! – крикнул кто-то басом над головой.
Мальчишки даже подумать не успели, а ноги их уж несли прочь. Шурку первого сдуло, словно ветром. Лера бросился следом. В свете костра они чесанули через всю поляну к подножию высоты. Добежав до деревьев, Шурка кошкой вскарабкался на первую попавшуюся ель. Лера хотел последовать за ним и тут только опомнился.
– Шурка! – захохотал он. – Да это же филин. Он так и кричит, будто ухает.
Шурка за мгновение до того лезший напролом и ломавший на своём пути вверх ветки, замер и оглянулся.
С высоты двух метров был хорошо виден костёр, который походил теперь на горящую спичку, так далеко они отбежали.
– Точно филин? – спросил Шурка.
– Да филин, филин, – успокоил его Лера. – Слезай.
Но едва Шурка стал спускаться вниз, как лесную тишину сотряс чудовищный силы взрыв. От неожиданности Лера упал на землю, а на него сверху свалился Шурка.
От страха у друзей руки-ноги онемели, и уши заложило, будто ватой. Вслед за грохотом, с небес на них посыпалась какая-то труха. Первым в себя пришёл Лера. Лежавший на нём Шурка оказался не таким уж и лёгким. К тому же, нижнюю губу чем-то прижало, и она ныла немилосердно. Лера нащупал это нечто и тотчас признал Шуркин кроссовок.
– Шлась, тафай, – прошепелявил он, высвободив моментально распухшую губу.
Шурка отполз в сторону.
– Ты чего? – не понял он.
– Шего, шего, – передразнил Лера. – Ты мне на челюсть наступил.
Шурка не поверил. Пришлось ему дать пощупать распухшую губу.
– Я же не нарочно, – сказал он виновато. – Чего это шандарахнуло?
Лера поднялся на ноги и огляделся.
– А костёр где?
Действительно, костёр исчез. В непроницаемой темноте мальчишки могли только предполагать, в какой стороне он находился. Зато справа от них обнаружилось свечение множества зелёных глаз.
– Мама, – простонал Шурка и, не помня себя, вновь взлетел на ель.
Лера с не меньшей прытью последовал за другом.
– Чего это? – спросил дрожащим голоском Шурка, которого занесло едва ли не на самую верхушку ели.
– Террористы, – прошамкал Лера, сидевший несколько ниже, – или гнилушки. Тогда там болото. Они влагу любят.
– А если взрывом фрицев померших разбудило, и они теперь из-подо мхов выползают, – предположил в ужасе Шурка.
– Привидений не бывает, – уверенно заявил Лера. – Даже на кладбище.
– А кикиморы болотные, а кабаны?
Пошептавшись, друзья решили не рисковать и переждать остаток ночи на дереве. Шурка привязал себя к стволу отцовским ремнём. Лера за неимением такового, вытянул из ботинка шнурок. Связав его концы, он обхватил ель и продел кисти рук в свёрнутые петли-удавки. Таким образом, даже во сне шнурок не позволил бы ему разомкнуть объятья и сорваться вниз.
Шурке не спалось. Самые дикие мысли лезли в его посыпанную землёй и еловыми иголками голову. «Конечно, это гнилушки, – размышлял он. – Фашисты или кикиморы давно бы за нас взялись. А эти вон светятся и не шелохнутся». Внезапно внизу кто-то грозно заурчал. Шурка вздрогнул и прижался к ели ещё сильнее.
– Лерчик, – позвал он страшным шёпотом, – под нами кабан бродит.
– Спи, давай, – донёсся снизу сонный голос, – это у меня в животе бурчит с голодухи.
Припомнив о крестном знамении, которым ограждают себя бабушки от всякой нечисти, Шурка хотел было спросить, как им правильно осеняться. Но тут возле его уха кто-то тихонько пискнул. «Боже, – обмер он, – вот и кикиморы». Выждав немного, Шурка решил, что ему померещилось. Но едва шелохнулся, как опять раздался недовольный писк. «Нет, – вполне серьёзно испугался он, – это не кикиморы, это дух ели. Обиделся, наверное, что мы здесь расселись. Тяжело ему нас держать». Подумав так, Шурка, сквозь накатившую на него дрему, забормотал извинения, умолк на полуслове и уснул.
