— Вот вы, оказывается, где! — услышали мы и, от неожиданности подскочив на кроватях, кинулись к окну.
— Что это у вас за игра? — спросил тот же голос, и только тогда мы сообразили, что это Марина.
— Игра, — как можно безразличнее ответил Алёша. — Знакомься, Толя, это Маринка, моя сестра.
Я пожал девчонке руку, хотя мы уже познакомились с нею в вагоне. Маринка внимательно посмотрела на меня и прыснула со смеху. После купанья я напялил на себя Алёшины штаны. Они не сходились у меня на животе, и пришлось подвязать их шпагатом. Я хотел дать ей затрещину, но вспомнил, что она ещё маленькая, и решил не обращать внимания на этот смех. Маринка смеялась, а мы молчали. Ни один мускул не дрогнул на наших кислых физиономиях, и тогда Маринка тоже перестала смеяться.
— А у нас комната тоже на двоих, — сообщила Маринка, — я в ней вместе с Верой живу. Я боялась в незнакомой комнате спать, а она говорит: «Не трусь, если что-нибудь — разбуди меня». Она вчера двух преступников поймала и сама в милицию их отвела.
Мы с Алёшей переглянулись, и он спросил у сестры:
— Так прямо и сказала? Она небось сказала «хулиганов», а ты ходишь тут и болтаешь всякую ерунду. И Верке скажи, чтобы она про этих хулиганов своих сказки не рассказывала ребятам. Всё равно никто не поверит. Только засмеют.
— Не засмеют, — убеждённо ответила Маринка. — На неё кто ни посмотрит, сразу увидит: она не то что хулигана — разбойника встретит в лесу и того в милицию отведёт… А что это вы скучные такие? Хотите, я вас с Верой познакомлю? Сейчас я её к вам приведу.
— Марина, стой! — закричал Алёша, кидаясь за ней вдогонку. — Ты к нам никого не приводи. Я, понимаешь, того… заболел.
— Ну да? — недоверчиво посмотрела на брата Маринка. — Ты же вчера совсем здоровым был.
— Живот у него болит, — хмуро сказал я.
— Сильно? — обеспокоилась Маринка.
— Не очень, пройдёт, — пряча глаза, ответил Алёша.
— Холера у него, — уточнил я, но на Маринку это слово не произвело никакого впечатления.
— Холера — это ничего, — обрадовалась она, — главное, чтобы простуды не было. И солнечного удара.
Алёшино внимание привлёк оттопыренный карман на фартуке его неразумной сестрёнки.
— Чего это у тебя? — спросил он.
— Хлеб.
— А ну, покажи! — оживился Алёша и, словно не веря своим глазам, понюхал ломоть. — Да-а, хлеб!
— Я его с пола подняла. Пойду сейчас рыбок в пруду кормить.
Маринка протянула руку за хлебом, но Алёша поспешно сунул его к себе в карман.
— Ишь ты! Сама с пола не станешь есть, а рыбкам, значит, всё равно?
— Чудак он у меня человек, — обращаясь ко мне, словно оправдывая брата в моих глазах, сказала Маринка.
— Ладно, иди, — подтолкнул её к двери Алёша.
— До свидания, мальчики. Я к вам попозже зайду.
Как только дверь за Мариной закрылась, мы разломили хлеб пополам и набили им полные рты.
— Мальчики! — раздалось за нашими спинами, и мы дружно поперхнулись. В окне цвела доброжелательная улыбка Марины. — Вы до обеда не ешьте ничего.
— М-мм, — пропели мы в знак согласия.
— Может, врача к вам позвать?
— М-мм! — энергично промычали мы, качая головами.
Маринка исчезла, и мы тут же проглотили всё до крошки. Только есть нам после этого захотелось ещё больше. Алёша вспомнил, что зимою у него в рюкзаке лежало печенье, и если поискать хорошенько, то его можно там и найти.
Все вещи из рюкзака мы высыпали на кровать и запустили туда сразу четыре руки. Алёша не ошибся: печенье у него в рюкзаке действительно было. Только теперь оно превратилось в крошки. Мы вытряхнули целых три горсти и разделили их пополам. Я ещё ни разу в жизни не едал такого вкусного печенья. Я запихивал крошки в рот и запивал их водой из графина.
И вот тут-то Алёша и заметил среди вещей, конверт и скатанный в трубочку носовой платок. Он повертел конверт и прочёл на нём: «Пеночкину Степану Петровичу». Потом раскатал платок и достал оттуда деньги. От удивления он даже захлопал глазами.
— Гляди! Деньги — десять рублей!.. Толя! Это не моё — и деньги и письмо.
— Ясно не твоё, — сразу догадался я, — это ты, когда с мостовой вещи хватал, по ошибке платок и конверт к себе в рюкзак положил.
— Правильно. Смотри, на конверте слово «Срочно» два раза подчёркнуто красным карандашом. Надо письмо и деньги Вениамину Павловичу передать.
— Попробуй передай. Он тебя сразу за шиворот — и в Москву. Вот, мол, те, что чемоданы хотели у меня украсть.
— А если Маринку попросить отнести?
— А он у Маринки спросит, кто ей эти вещи передал?
— Да-а! А может, подбросить ему это письмо?
— Подбрось. Он сразу поймёт, что преступники где-то рядом. Искать начнёт.
— Положение! Что же делать теперь?
— Надо письмо на почту отнести.
— А деньги?
— Деньги тоже можно по почте переслать.
Алёша опять повертел письмо, и вдруг мы заметили, что адреса на конверте нет. Вместо него начерчен план, и под нимвсё написано, что надо идти «от лагерных ворот до станции Завалишино — 3 км. От станции налево, до деревни Клишевы, 1 км».
— Это письмо студенту кто-нибудь с оказией передал, — сообразил Алёша, — придётся нам самим его по адресу отнести.
Услышав это, я даже жевать перестал.
— Мало тебе, что в преступники попал?! Опять нос не в своё дело суёшь?
— Да ведь прочти: «Срочно»!
— Ну, и пускай «Срочно». Мало ли что на конверте можно написать? Это тебе не пакет, а обыкновенное письмо. И ты не связной, а обыкновенный мальчишка. Вот увидишь: свяжешься с этим письмом — опять в беду попадёшь.
Тут хлопнула дверь, и на террасу вбежала Валентина Степановна. Она была взволнована и устремилась прямо к Алёше.
— В постель! Немедленно в постель! Что у тебя в руке?
Опешивший Алёша раскрыл ладонь, и старшая вожатая безжалостно стряхнула на пол целых два глотка замечательных крошек. Потом она выхватила у меня графин и понюхала воду.
— Вода может, быть сырой, вылей её, Корзинкин. Покажите языки.
Мы, словно загипнотизированные, послушно высунули языки.
— Что у тебя болит, Петухов?
— У меня? Ничего у меня не болит, — ответил Алёша и вдруг догадался о причине внезапного и бурного появления вожатой на нашей террасе. — Да что вы, Валентина Степановна! Эту Маринку прямо хоть на цепь сажай. О чём ни услышит, сразу всем рассказывать побежит. Никакой я не больной. Это я всё в шутку сказал.
— Глупые шутки, Петухов.
Валентина Степановна сразу успокоилась, повернулась и сказала уже в дверях:
— Сырой воды не пить! Ягод не рвать! Ещё съедите по ошибке какую-нибудь дрянь! За лагерные ворота ни на шаг — под машину попадёте ещё!
— Какие уж тут машины, в лесу!
— Есть. На соседней птицеферме одна да в леспромхозе две.
— Ладно, Валентина Степановна. Это мы всё будем выполнять. А можно нам сейчас на почту сходить? — спросил Алёша и, предупреждая возражения, поспешно добавил: — Мы, понимаете, обещали, как только приедем, телеграммы родителям дать. Они даже деньги дали нам. Видите? Десять рублей.
Валентина Степановна для чего-то взяла протянутые Алёшей деньги и задумчиво повертела их в руках.
— Вместе с Корзинкиным тебя отпустить?
— А я на почту не собираюсь идти, — подчёркнуто, не столько для вожатой, сколько для Алёши, сказал я. — Мои родители и открыткой обойдутся вполне.
— Хорошо, — подумав, сказала вожатая, — если ты дашь мне честное слово…
— Честное слово! — с готовностью произнёс Алёша.
— Что честное слово?
— Что я не попаду под машину и не буду с дороги сворачивать в лес…
— И купаться в реке, — подсказала вожатая.
— И купаться в реке, — послушно повторил Алёша.
— То я разрешаю тебе отправиться на почту.
А ты, Корзинкин, пойди к Вениамину Павловичу и помоги ему ручку к чемодану приделать; совершенно он беспомощный у нас в этом смысле человек.
— К Вен-н-ниам-м-мину П-павловичу?! — заикаясь, переспросил я и бросился вслед за вожатой. — Валентина Степановна! Вспомнил! Мне непременно на почту надо попасть: как раз в это время мама будет мне по телефону звонить…
Алёше было хорошо: он топал по шпалам босиком, а я шёл в его сандалиях и ремешок натирал мне ногу. Чтобы переслать деньги на почту в Завалишино, нам пришлось шагать на соседнюю станцию. Старичок на переезде сказал, что до неё километров пять, только не знаю, кто их отмерял, эти километры. Наверное, он, мерил их шагами, а шёл на ходулях, не иначе. От столба к столбу мы шли не меньше часа. Это только из окна вагона весело смотреть, как мелькают километровые столбы. Навстречу пешеходам они ползут, как улитки.
