Вечернее небо окрасилось персиковыми, абрикосовыми, кремовыми тонами; на их фоне кучками мороженого белели облака. Вокруг, вровень с крышей, поднимались шпили и башни Оксфорда, слева и справа — с востока и с запада — зеленели леса Шато-Вер и Белого Села. Где-то кричали грачи, звонили колокола, и ровный рокот двигателя со стороны Окспенс возвещал об отбытии в Лондон дирижабля с вечерней Королевской Почтой. Он поднялся за Церковью Святого Михаила — сначала величиной с сустав мизинца, если держать его на расстоянии вытянутой руки, а потом становился все меньше, меньше, пока не сделался точкой в перламутровом небе. Лира посмотрела вниз на сумеречный двор, где по двое и поодиночке двигались фигуры в черных мантиях — то Ученые стекались к Столовой, а их деймоны шагали или порхали рядом или сидели на плечах. Постепенно освещался Зал, загорались его цветные стекла — это слуга ходил вдоль столов и зажигал гарные лампы. Зазвонил колокол Стюарда — полчаса до ужина. Это был ее мир. Она хотела, чтобы он остался таким на веки вечные, но он менялся: кто-то там похищал детей. Она сидела на гребне крыши, подперев подбородок руками.
— Надо выручать его, Пантелеймон, — сказала она. Он ответил ей грачиным голосом с дымохода:
— Это будет опасно.
— Конечно! Я знаю.
— Вспомни, что они говорили в Комнате Отдыха.
— Что?
— Что-то насчет ребенка в Арктике. Который не притягивал Пыли.
— Они сказали, это был целый ребенок… Как понять?
— Может быть, что-то такое сделают с Роджером, цыганятами и другими детьми.
— Что?
— Ну, а что значит целый?
— Не знаю. Может, их режут напополам. Думаю, они превращают их в рабов. В этом больше смысла. Может, у них там шахты. Урановые шахты для атомных машин. Скорее всего, так. А если спускать в шахту взрослых, они умирают, вот и отправляют детей, потому что они стоят дешевле. Наверно, и с ним так сделают.
— Я думаю…
Но что думает Пантелеймон, услышать не удалось, потому что снизу кто-то закричал:
— Лира! Лира! Немедленно спускайся! Застучали по раме окна. Лира узнала и голос, и эту нетерпеливость: миссис Лонсдейл, Экономка. От нее не укроешься.
Лира с недовольным лицом съехала по крыше в водосток и оттуда влезла в открытое окно. Под стоны и хрипение труб миссис Лонсдейл наливала воду в обколотую раковину.
— Сколько раз тебе говорили не лазить туда… Посмотри на себя! Посмотри на юбку — грязная! Снимай сейчас же и мойся, пока я ищу что-нибудь приличное и не рваное. Почему ты не можешь ходить чистой и опрятной?..
Лира была так сердита, что даже не спросила, зачем ей мыться и переодеваться, — а сами взрослые своих приказов не объясняют. Она стянула через голову платье, бросила его на узкую кровать и начала кое-как умываться, а Пантелеймон, принявший вид канарейки, подпрыгивал все ближе к деймону миссис Лонсдейл, флегматичной легавой, тщетно пытаясь ее раздразнить.
— Посмотри, в каком состоянии твоя одежда! Ты неделями ничего не вешаешь! Посмотри, как замялось твое…
Посмотри на то, посмотри на это… Лира не хотела смотреть. Она зажмурила глаза и терла лицо тонким полотенцем.
— Придется надеть как есть. Гладить уже некогда. Господи, девочка, а колени — посмотри, в каком виде у тебя колени.
— Не хочу я ни на что смотреть, — пробормотала Лира.
Миссис Лонсдейл шлепнула ее по ноге.
— Мой, — свирепо сказала она. — Сейчас же смыть всю эту грязь.
— Зачем? — наконец сказала Лира. — Я никогда колени не мою. Кому надо смотреть на мои колени? Зачем вообще все это? И вам до Роджера дела нет, как шефу. Я одна о нем…
Еще шлепок, по другой ноге.
— Довольно вздора. Я тоже Парслоу, как и отец Роджера. Он мой троюродный брат. Ты, конечно, этого не знала, потому что никогда не спрашивала, мисс Лира. Тебе и в голову не приходило. И не упрекай меня за безразличие к мальчику. Видит бог, я даже о тебе забочусь, хотя ни причин особых для этого нет, ни благодарности я не вижу.
Она схватила кусок фланели и с такой силой растерла колени, что стало больно и покраснела кожа, но грязь сошла.
— А надо это затем, что сегодня ты ужинаешь с Магистром и его гостями. Надеюсь, ты будешь вести себя как следует. Говори, только когда к тебе обращаются, будь спокойной и вежливой, мило улыбайся и не вздумай отвечать «не знаю», когда тебе задают вопрос.
Она натянула на тощее тельце Лиры лучшее платье, одернула его, вытянула из клубка одежды в ящике красную ленту и грубой щеткой расчесала девочке волосы.
— Если бы предупредили заранее, вымыла бы тебе голову. Ладно, ничего не поделаешь. Лишь бы не очень приглядывались… Так. Ну-ка, встань прямо. Где наши лучшие лакированные туфельки?
Пятью минутами позже Лира стучалась в дверь магистерского дома — величественного, несколько сумрачного дома с выходом на двор Яксли и задним фасадом, обращенным к Библиотечному Саду. Пантелеймон, для вежливости принявший вид горностая, терся у ее ног. Дверь открыл слуга Магистра, Казинс, старый враг Лиры; но оба знали, что сейчас у них перемирие.
— Миссис Лонсдейл велела мне прийти, — сказала Лира.
— Да, — сказал Казинс и отступил в сторону. — Магистр в Гостиной.
Он провел ее в большую комнату с окнами на Библиотечный Сад. Солнце, садившееся между Библиотекой и Башней Пилигрима, било в окна и освещало тяжелые картины и пасмурное серебро, которое коллекционировал Магистр. Освещало оно и гостей, и Лира поняла, почему они не ужинают в Зале: трое из них были женщины.
— А, Лира, — сказал Магистр. — Очень рад тебя видеть. Казинс, пожалуйста, найдите ей чего-нибудь прохладительного. Леди Ханна, по-моему, вы не знакомы с Лирой… племянница лорда Азриэла.
Леди Ханна Релф, пожилая, седая дама, возглавляла один из женских колледжей, а деймон ее был мартышкой. Лира пожала ей руку со всей возможной почтительностью, а потом была представлена остальным гостям, ученым из других колледжей, как и леди Ханна, и потому совершенно неинтересным. Наконец Магистр подошел к последней гостье.
— Миссис Колтер, — сказал он, — это наша Лира. Лира, подойди и поздоровайся с миссис Колтер.
— Здравствуй, Лира, — сказала миссис Колтер. Она была молодая и красивая. Гладкие черные волосы обрамляли ее лицо, и деймоном ее была золотая обезьяна.
Глава четвертая
АЛЕТИОМЕТР
— Надеюсь, ты сядешь рядом со мной за ужином, — сказала миссис Колтер, освобождая Лире место на диване. — Меня несколько смущает великолепие этого дома. Ты покажешь мне, какими вилками и ножами пользоваться.
— Вы тоже — женщина-ученый? — спросила Лира. На женщин-ученых она смотрела с обычным для Иордана пренебрежением: такие люди есть, но их, бедняг, нельзя воспринимать всерьез, как животных, наряженных для спектакля в человеческую одежду. Но миссис Колтер не была похожа на известных Лире женщин-ученых и уж точно — на этих двух пожилых дам, других гостий. Лира спросила ее, на самом деле ожидая отрицательного ответа, потому что миссис Колтер выглядела роскошно и сразу очаровала Лиру. Лира не могла отвести от нее глаз.
— В общем-то, нет, — сказала миссис Колтер. — Я член колледжа леди Ханны, но по большей части моя работа проходит вне Оксфорда… Расскажи мне о себе, Лира. Ты всегда жила в Иордан-колледже?
За пять минут Лира поведала ей все о своей полудикой жизни: о своих любимых маршрутах но крышам, о битве на Глинах, о том, как они с Роджером поймали и поджарили грача, о своем плане захватить каял у цыган и уплыть в Абингтон… Рассказала даже (оглянувшись и понизив голос), какую шутку они сыграли с черепами в крипте.
— И явились их привидения, прямо ко мне в спальню — без голов! Говорить они не могли, булькали только, но я сразу поняла, чего они хотят. Поэтому утром спустилась и переложила монетки на место. А то бы могли меня убить.
— Значит, ты не боишься опасностей? — с восхищением сказала миссис Колтер. Они уже сидели за столом, рядом, как и надеялась миссис Колтер. Лира совершенно не обращала внимания на Библиотекаря, сидевшего по другую руку, и весь вечер проговорила с миссис Колтер.
