Четыре утра подряд прилетал маленький «кукурузник» и опыливал лес. Ребята видели, как за ним тянулось огромное бледно-серое облако: это сыпались из бункера ядохимикаты. В это время в лесу никакие работы не велись. Возле конторы стояли грузовики. Лесорубы сидели на лужайке и дожидались, когда самолет закончит опыление.
Святослав Иванович забывал даже пообедать: весь день в лесу. А вечерами вместе с Василием Васильевичем колдовал в школьной лаборатории. На двух сдвинутых вместе столах — пробирки, растворы, банки с жуками, личинками.
Настроение у старого профессора с каждым днем становилось лучше. Вредители гибли, а его любимые птицы почти безболезненно переносили опыление.
Всю неделю нещадно палило солнце. На небе не было и намека на тучу. Облаков и тех уж который день не видно. Яркое синее небо и ослепительное солнце. Уклейка заметно обмелела. И раньше-то в ней с трудом можно было выкупаться, а теперь в самом глубоком месте по колено.
Лесник запретил жечь костры в лесу. Эта солнечная неделя вытянула из леса всю влагу. Там, где раньше под ногой выступала вода, теперь сухо похрустывал ломкий мох.
Ребята по-прежнему ходили в лес, расчищали вырубки, сгребая мусор в кучу. Мальчики работали в одних трусах и здорово загорели. Девчонки стеснялись раздеваться и с завистью посматривали на мальчишек.
После работы гурьбой спешили на Черное озеро и там в прохладной воде купались до полного изнеможения.
Когда самолет опыливал лес, на работу выходили лишь после обеда. Но Майя уговорила Романа пойти к лисьему логову сразу после того, как улетел самолет. Ей показалось, что он летал над той самой полянкой. А вдруг лисята отравились?
На этот раз они не взяли с собой Гектора.
Солнце припекало. На трухлявой поваленной березе греются на солнце длинноусые жуки-дровосеки. Этих никакой яд не берет.
Майя сидит в кустах рядом с Романом. Ее вьющиеся, как пружинки, волосы щекочут щеку Романа, но он боится шевелиться: на полянке резвятся три лисенка. Значит, им яд не вреден. Упираясь толстыми лапами в песок, они тащат в разные стороны истрепанную заячью шкуру. Лисята рычат, повизгивают, сузившиеся глаза недобро поблескивают. Вот один из них ухитрился завладеть шкуркой и со всех ног бросается наутек. Но его тут же настигают другие, и снова на желтой полянке кутерьма. Не разберешь, не поймешь, где голова, где хвост, где лапы. Сплошной клубок из ушей, хвостов и лап.
— Подойдем к ним? — шепчет Майя.
Роман отрицательно мотает головой: как только зверята почуют их, сразу спрячутся в нору. Но девочка встает и, протянув руку, идет к лисятам. Комок мгновенно распадается, и три пары настороженных округлившихся глаз глядят на незваную гостью. Еще мгновение, и на поляне пусто.
— Они не испугались, Роман! — смеется Майя. — Просто не желают со мной знакомиться.
— Это тебе не щенки и не котята, — говорит Роман, распрямляясь. От долгого сидения на корточках онемела шея.
— Какие смешные! Мне так захотелось потрогать их…
— Не советую, можешь без пальца остаться.
— Даже не верится, что такие симпатичные зверюшки могут укусить.
Ветви протянулись над самой головой. Маленькая юркая птичка с желтым хохолком снует меж ветвей. С любопытством поглядывая на ребят, нет-нет и рассыплет по притихшему лесу чистую звонкую трель. Других птиц не слышно. Певчие птицы любят светлый лес, пронизанный солнцем.
— Я такой лес только на картинах Васнецова и Шишкина видела, — говорит Майя.
Роман в картинах и художниках не очень-то разбирается и переводит разговор на другое.
— Хочешь, научу тебя ездить на мопеде?
— Правда? — оживляется Майя. — Я думала, ты только мальчишек учишь.
— Как исключение… — улыбается он.
Мопед они оставили в кустах у Черного озера.
С трудом пробрались они сюда по узкой лесной тропинке, а дальше и на велосипеде не проедешь.
Мопед стоял на месте. Роман вывел его на тропинку, завел и, подождав, пока девочка заберется на заднее сиденье, тронул с места. Роману хотелось с шиком прокатить ее по лесу, но негде было развернуться: тропинка узкая, виляет меж толстых деревьев, да и почва пружинит. То старые листья, то папоротник, то зеленый мох. Лишь вырвавшись из леса, Роман припустил по лугу вдоль Уклейки.
Майя оказалась понятливой ученицей. Не сравнишь с Виталькой Гладильниковым. Правда, раза два она упала, но машину не повредила, лишь локоть себе оцарапала. Мопед трещал на первой скорости — вторую Роман пока опасался включать, — за ним тянулся синий жирный дымок, длинноногая девчонка с развевающимися волосами, азартно вцепившись в руль, катила по лугу. Внезапно руль круто вильнул, и Майя полетела в траву. Мопед подпрыгнул козлом и повалился набок. Девочка тут же вскочила на ноги и, подбежав к маленькой кочке, усыпанной желтыми цветами куриной слепоты, нагнулась. Роман подошел к ней.
— Чуть на гнездо пеночки не наехала, — сказала она.
У самой кочки, в траве, спряталась аккуратная серая корзиночка, сплетенная из сухих травинок и выложенная пухом. В ней лежало пять маленьких пестрых яиц. А над головами ребят с криком порхали обеспокоенные птицы.
— Она вылетела из-под самого колеса, — продолжала Майя. — Я как крутнула руль… Почему я упала?
— Кто же на скорости круто поворачивает?
— Зато на гнездо не наехала, — сказала Майя.
Роман выправил руль и, подняв голову, увидел Егора Пестрецова. Тот стоял на тропинке и причесывал розовой расческой мокрые слипшиеся волосы. Видно, только что выкупался в Уклейке. Там, у старой запруды, есть одно глубокое место. Даже Егору будет с головой. И хотя Пестрецов, как обычно, улыбался, темные глаза смотрели пристально и недобро. В детстве его звали Косым, а потом почему-то это прозвище от него отлипло. Может, потому, что Егора в поселке старались не задевать. Одно время он работал на валке леса, потом — слесарем в ремонтных мастерских. Здесь он зарабатывал меньше, но зато времени свободного у него было больше. А все свободное время Егор проводил в лесу или на озере. И его мать частенько ездила с большой завязанной мешковиной корзиной в райцентр на рынок. А что было в корзине, никто не знал, могли лишь догадываться…
Кончив причесываться, Егор дунул на расческу и спрятал в карман. Шелковая рубашка с молнией обтянула широкие плечи, чисто выбритые щеки лоснятся. У Пестрецова праздничный вид. Уж не идет ли он снова свататься к Никифоровой дочке?..
— Что же это ты даешь всем кататься на моем мопеде? — мягко, с улыбкой, упрекнул Егор. — Им только дозволь… — Он кивнул на собиравшую на лужайке цветы Майю. — Хорошую вещь искалечат.
В Романе поднималась ненависть к этому человеку. Знал бы — вовек бы не связывался с этим мопедом!
— А машина, велосипед ли, мотоцикл ли, любит одного хозяина, — продолжал поучать Егор. — Как пошла вещь по рукам, пиши пропало! Гляжу я, как ты распоряжаешься моим мопедом, и, веришь, сердце кровью обливается.
В словах Егора неприкрытая насмешка и угроза. И глаза пронизывающие, холодные.
Роман, опершись о мопед, молчал.
— Ну, поиграл с моей техникой и будет, — сказал Егор и положил тяжелую руку на руль
— Ну, поиграл с моей техникой и будет, — сказал Егор и положил тяжелую руку на руль. — За амортизацию я с тебя ничего не потребую. — И он рассмеялся, показав скошенные с одной стороны крупные желтоватые зубы.
— Не отдам! — воскликнул Роман и рванул руль к себе.
Майя подняла голову, выпрямилась. В руке у нее букет ромашек и еще каких-то розоватых мелких цветов.
— Ай-яй! — покачал головой Егор, разглядывая мопед. — Фара сбоку помята… и рама плохо покрашена. Небось, кистью мазал? А надо бы из распылителя… А это что? — он нагнулся к звонку и посигналил. — Разве это сигнал? Пискляк какой-то. Мог бы и получше звоночек подобрать…
— Гад ты! — с ненавистью сказал Роман, не отпуская руль, хотя он понимал, что все потеряно.
— Что же мне с тобой, грубияном, делать? — улыбнулся Егор. — Слова-то какие нехорошие говоришь… Надо бы проучить, да вот как? По шее накидать или…
— Дом подожги! — выдавил сквозь стиснутые зубы Роман.
— Намеки какие-то… — поморщился Егор и вдруг, округлив глаза, рявкнул: — Руки убери с чужого аппарата, гнида!
Может быть, если бы к ним в этот момент не подошла Майя, Роман и не осмелился бы броситься на парня, который был по крайней мере в три раза сильнее его. Он ткнул кулаком в наглое, улыбающееся лицо Егора и в то же мгновение мощным ударом был отброшен в сторону и растянулся на тропинке у самых ног Майи.
— Как вам не стыдно?! — закричала девочка. — Вы же большой, а он…
