– Спасибо, что надоумил, – улыбнулась тетя Варя. – Я как раз собираюсь завести коллекцию насекомых.
Рубик взял письмо и побледнел. На конверте он узнал почерк тетушки Варсэник и подумал, что она потребовала от родителей забрать его из экспедиции и немедленно послать в Армению: как известно, дядя Ашот целый день на работе, детей у них нет, так что тетушке некого воспитывать, и она давно уже просила прислать ей Рубика на воспитание. Хорошенькое дело! Как же он бросит свои коллекции, незаконченные дела и ребят, с которыми успел сдружиться?
Рубик засунул письмо в меховую жилетку и сгорбился, как старичок.
– Вы послушайте, что было! Нет, вы послушайте! – сказала тетя Варя, сочувственно глядя на Рубика. – Его мама под самый наш отъезд приехала к нам в ГАИ и что бы вы думали привезла? Не угадаете! Целую машину ящиков и свертков и стала требовать, чтобы я все это ему, – она указала пальцем на Рубика, – отвезла, а то он, видите ли, бедненький, отощал с голодухи. Ну, пришлось, извините меня, отказать мамаше – не в голодные края уехали!
– А что там в ящиках? – задумчиво спросил Диоген.
– А кто их там знает, не заглядывала…
– Может, ты знаешь, Рубик?
– Наверно, кишмиш, урюк, орехи… Что еще тетя Варсэник может прислать из Армении?
У ребят стали постные лица. Зато у Рубика свалился камень с души – и без кавказских подарков проживут, а что в письме тетушки Варсэник, ему теперь было совсем неинтересно.
Марк выкупил письмо, подарив тете Варе значок с флотского ремня. Иван не ожидал привета от тетки, но все же и он получил свой конверт и вручил тете Варе зеленый камень-глауконит. А Дань-ка преподнес тете Варе старую немецкую гранату с длинной деревяннрй ручкой – одну из самых ценных своих исторических находок. Что касается Диогена, получившего записку от отца, то он угостил Варвару Петровну пирогом с грибами.
– А что, очень даже недурно, – похвалила тетя Варя. – Неужели сам испек, сыночек?
Диоген скромно потупил глаза.
– Чем-то он хоть кормит вас, для примера? По книжечке готовит или придумывает?
– Придумывает, – сказал Данька. – На днях угостил нас турнепсом с вареньем…
– В самом деле? Это на него похоже. Он с вареньем что угодно съест!
– А еще угостил нас пирожками из каштанов, – сказал Рубик, и это была чистейшая выдумка, которой от него никто не ожидал, потому что он отличался величайшей правдивостью и не умел шутить. И все оттого, что избавился от ссылки к тетушке на Кавказ!
– Неужто? Представляю, какая гадость…
Ребята стали придумывать блюда одно хитрее другого.
– А еще были еловые шишки с майонезом!
– Что там шишки! Он кекс из опилок испек!
– А шашлык из свеклы? Тоже он!
– А пельмени из лягушек?
Тут уж сам Диоген не вытерпел и тоже включился в конкурс остряков.
– А щи из соломы? Это тоже все я придумал. А вы еще ели и облизывались!
– Боже мой, как вы все съедаете! – смеялась тетя Варя. – Вот отцу расскажу, так он не поверит, что сын у нас такой талантливый!
– Мальчики, вы очень глупо хвалите кока – шашлык, опилки, лягушки! – вмешался Марк. – И не стыдно так унижать человека? А кто придумал бульон из воспоминаний? А коктейль из вздохов? А гоголь-моголь из улыбок?
Тетя Варя захлопала в ладоши.
В это время с неба вдруг загромыхало:
– Майор Охапкина, докладываю обстановку: через пятнадцать минут ребята кончают обедать, пора готовиться к отъезду…
– Слышу, слышу, Егор Кузьмич!
Тетя Варя вскочила с места, схватила под руку Марка, увлекла его в угол и стала о чем-то шептаться. Как ребята ни прислушивались, разобрать ничего не могли. Марк при этом поглядывал на капитана и кивал.
– А почему капитану нет письма? – спросил Данька.
– Ему пишут, – загадочно сказала тетя Варя.
– Как же они пишут? – спросил Диоген.
– Вот пристали! Откуда я знаю? Пишут – и все тут. И капитан скоро получит.
Из желто-синей «Волги» на причал вышел подполковник-усач. Он стал разевать рот, как сом, но его никто не слышал. Тогда он снова залез в машину, и с неба опять загромыхало:
– Напоминаю вам, майор Охапкина, про вашу диспозицию…
– И так вот, поверите, всю дорогу только и знает, что про график движения и диспозицию!
– Товарищ майор, имейте в конце концов совесть!
– Бегу, бегу, Егор Кузьмич! Боже мой, не даст посидеть!
Тетя Варя бросилась рассматривать фотографии на стенах, где были дети возле палаток, с удочками, с рюкзаками, у костра и в лодках.
– А вот и я! – похвасталась она, показывая на белобрысую девчушку. – А вот и Александр! – Тетя Варя ткнула в фотографию, с которой глядел ушастый мальчишка с чуть выпученными, обиженными глазами.
– Майор Охапкина! – донеслось с берега.
– О, Егор Кузьмич, какой же ты зануда, боже мой! – Тетя Варя заткнула уши пальцами, чтобы защититься от грома, а гром, отгрохотав, прекратился, и тогда она отомкнула уши и обняла капитана.
– Ну, до скорого свиданья! – Губы у тети Вари дрогнули, она отвернулась и медленно пошла к «Волге».
Автобусы, увозившие ребят на республиканский слет, давно уже скрылись в далекой загородной дымке, истаяли в воздухе летящие кварталы светлых домов, за горизонт упали подъемные краны и тонкий шпиль речного вокзала, а «пескари» все еще стояли на корме и махали руками. И Диоген – усерднее всех…
Глава 3
ОТЧЕГО ДДНЬКЕ БЫЛО ГРУСТНО
На другой день после отъезда Варвары Петровны Диоген встал раньше всех – ну когда это бывало? – надел резиновые сапоги и – благо катер стоял у причала – ушел в лес за грибами. Вернувшись, он приготовил завтрак, пока все еще спали, только один капитан не спал, смотрел и глазам своим не верил: неужели это и в самом деле Охап-кин? А потом – по собственному почину, никто его не заставлял – Диоген устроил выставку ядовитых грибов под названием: «Какие грибы нельзя собирать!»
Наколов на прутики бледные и мраморные поганки, красные и пантерные мухоморы, всякие там желчные и сатанинские грибы, он закрепил их на борту катера, так что грибы красовались, отпугивая чаек и привлекая внимание встречных судов, а съедобные грибы: опята, маслята, лисички, подберезовики и боровики – пошли в котел.
Команда ела грибы, облизывалась и нахваливала Диогена. Даже Рубик, который питался преимущественно конфетами, остался доволен. За последнее время он явно раздобрел и округлился, так что сейчас родители, вполне возможно, увидев его, не узнали бы. И все это, между прочим, заслуга всеми уважаемого кока.
Раньше Диоген, бывало, чуть не спал на ходу, лоботрясничал, удирал с камбуза, запаздывал с едой и не только не считал себя виноватым, а еще и всех ругал бездельниками, жаловался, что никто ему не помогает, грозил, что уйдет и пусть живут, как хотят, а теперь Диогена просто не узнать. Подменили человека – и все!
Жизнерадостность так и клокотала в Диогене. А энергия не находила себе применения. Не было на катере предметов, мимо которых он прошел бы, не сыграв на них барабанной дроби. Палуба, стены, кастрюли, ящики и даже ребячьи спины шли в ход, превращаясь под его руками в барабаны. Он то и дело щелкал языком, фыркал губами и пел на маракузянском языке:
Трэшка – чага – вимпапур,
Доре – кушка – лопай – кур!
Веселость его передавалась всем ребятам, кроме Даньки. Отчего-то Данька – он и сам не знал отчего – вдруг загрустил. Он целыми часами слонялся по катеру, брался было за свои дела – перекладывал с места на место снарядные осколки, черепки и другие археологические находки, рылся в карточках с топонимами, но все валилось у него из рук. Стал проявлять фотопленку, но перепутал проявитель с фиксажем и загубил редкие кадры: Иван, стоящий рядом с березкой на карнизе разрушенной церкви, Рубик с живым ужом на плече, ласточка, кормящая птенцов.
Оставив свои дела, Данька подсаживался к Марку, смотрел в бинокль, но ни лосиха и лосенок, глядевшие на катер из ольшаника, ни клин журавлей, ни, стайка белочек, гонявшихся друг за другом вокруг соснового ствола, не вызывали в нем радости и оживления. Он взялся было потрошить Диогену красноперок, ельцов и голавлей для сушки и вялки, но и рыба наводила на него тоску.
Рубик был захвачен новым увлечением. Он стал собирать лесные корешки. На стоянках он бегал в лес и натаскивал кучу хвороста, выбирая из него самые уродливые веточки и отростки. Свои находки он показывал Даньке и, горячась, убеждал его, что это не просто веточки, а жуки, стрекозы и пауки. Но Данька ничего похожего в них не находил. С глаз его будто бы исчезли волшебные очки, через которые раньше он видел все радостным и одушевленным.
Даже капитан, неутомимо стучавший на машинке, не вызывал интереса. Что он там сочинял? И отчего вдруг крякал и начинал смеяться, а иногда громко говорить, будто с кем-то спорил? Раньше, бывало, стоило Даньке прислушаться к стуку машинки за стеной, как он тут же представлял, что происходит: то капитан, сжимая рукоятки «максима», стреляет с тачанки в басмачей, то ведет в атаку морских пехотинцев; а сейчас Данька воспринимал только шум и трескотню, которые не рождали никаких картин. Словно с ушей его сняли волшебные наушники, которые преображали все звуки в замечательные истории.
