— Я был уверен, что медведь за нами гонится, — сказал он с облегчением.
— Да расскажи ты толком, в чем дело? — нетерпеливо крикнул Мирон.
— Понимаешь, едва пробежал я мимо кустов, как сразу попал в лапы к медведю. Пруд высох, осталось болото. Гляжу, а там, в луже, просто бело от рыбы. Вот медведь и подкреплялся ею. Видно он потому и не почуял нас, что был занят. Я с разгона прямо налетел на него. Он мигом выпрямился, встал на задние лапы и повернулся ко мне. Я успел стукнуть его булавой по морде, он заревел и схватился лапами за глаза. Булава вывалилась из рук, а я — ходу.
— Вот как? А я думал, ты шутишь.
— Нечего сказать — шутки! Попасть медведю в лапы с одним только колом.
— А знаешь, что? — засмеялся Мирон. — Это же ежик нас выручил. Колючки повредили медведю глаз, вот и не смог он погнаться за нами.
— Я же тебе говорил: подавай на мою булаву всех зверей, даже слонов и крокодилов! — сказал Виктор и стал в позу победителя — руки в бока.
— Ой, не хвались, герой! — погрозил пальцем Мирон. — Вспомни-ка, как ты улепетывал от мишки.
— Я-то ничего, а вот ты драпал, даже не зная, в чем дело. — И оба весело захохотали.
Через полчаса пошли назад. Чем ближе подходили к пруду, тем напряженнее становились оба. Четыре глаза следили, не шевельнется ли что, четыре уха не пропускали ни одного шороха. В любую секунду друзья готовы были дать стрекача.
Таким образом подкрались к самому берегу, увидели болотце с небольшими лужицами, мертвую, полуживую и живую рыбу, следы медведя и рядом с ними булаву. Никаких признаков, что сам медведь находится поблизости, не заметили.
Подняв дубину, увидали на ней следы зубов.
— Видно, со злости набросился на дубину, — сказал Виктор. — Раз за ними не погнался, наверно, остался без глаза.
— Нажили мы теперь соседа-врага, — сказал Мирон.
— Ничего! Он сам будет бояться нас. Можем не опасаться. Да и вообще медведь не нападает на человека, а тем более на двух.
Набрали друзья рыбы, сколько могли унести, и отправились домой.
— Последняя рыба, — грустно сказал Мирон. — Если не выберемся в ближайшие день-два, туго нам придется.
— А мы позавтракаем и пойдем, — ответил Виктор. Он теперь больше всего любовался своей булавой.
— Историческое оружие! Даже со следами медвежьих зубов. Отдам ее в музей.
Дома не только отлично позавтракали, но и запасли рыбы на дорогу. Часть зажарили, а часть подкоптили в дыму и повесили сушиться.
Оставалось более часа до полудня, когда друзья тронулись в путь.
Вскоре дошли туда, где остановились вчера, и снова начали обход. Повторялись те же мучения: то продвигались вперед, в болото, то возвращались обратно. Вот, наконец, и то место, где в первый раз далеко продвинулись в болото.
— Последняя надежда… — сказал Мирон.
Энергично и уверенно двинулись вперед. Вот как раз здесь они вынуждены были повернуть назад. Дальше, где раньше была вода, осталось только болото.
— Смелей! Смелей! — подбадривали они друг друга.
Цеплялись за деревца, перепрыгивали с кочки на кочку, временами проваливались в трясину по пояс и тут же помогли один другому выбраться из нее.
Так они продвигались все дальше и дальше и наконец, выбрались на сухое место.
Вздох облегчения вырвался из груди, словно они из духоты вышли на свежий воздух.
— Вылезли из этого проклятого болота! Скорее в какую-нибудь деревню. Хлеба, хлеба поесть бы!
Друзья повернули налево, на юг, и зашагали как можно быстрее. Лес казался таким же, как и на их острове, местность была повыше, и это радовало хлопцев. Но, пройдя километра два, они снова очутились перед болотом.
— Неужели тоже самое? — с ужасом сказал Виктор.
— Едва ли, — усомнился Мирон, — здесь и повыше, и суше.
Двинулись было дальше, но скоро пришлось вернуться. Прошли с полкилометра, сделали еще попытку и опять такая же трясина.
Даже сердца сжались: неужели начнется то же самое? Стиснув зубы, бросались они из стороны в сторону, но всякий раз приходилось отступать. Забыли об усталости, о голоде, напрягали последние силы, спешили, но неуклонно вынуждены были сворачивать все вправо да вправо, пока уже в сумерках не оказались на том самом месте, где впервые выбрались из болота. Виктор бросился на землю, прижался к ней лицом. Мирон стоял, опустив голову, и каким-то невидящим взглядом смотрел в одну точку.
— Выхода нет! В западне! — прошептал он.
— Видно, придется погибать здесь, — простонал Виктор.
Темнело. Вечер был теплый, тихий. Нежные звуки природы ласкали ухо. Но наши друзья ничего этого не чувствовали, не замечали. Прежде всего очень хотелось отдохнуть. Оба истратили последние силы в борьбе за освобождение. Они хотели бы пролежать тут всю ночь, чтобы завтра снова попытать счастья. Но…
— Слушай, Виктор! — глухо сказал Мирон. — Мы должны немедленно вернуться назад, иначе останемся без огня.
Виктор приподнялся, провел рукой по лбу, встряхнулся и вскочил на ноги.
— Да, — сказал он. — Надо бороться.
И они молча пошли опять в болото, ночью…
Не будем описывать эту жуткую дорогу. Скажем только, что вернулись они в лагерь будто постаревшими на несколько лет. Каждый из них видел смерть. По шею проваливались в трясину. Провели в болоте часа четыре и спаслись только потому, что из последних сил помогали друг другу.
Добрались до стоянки почти в беспамятстве. Едва раздули последние угольки, разожгли большой огонь и тут же уснули возле него. Не залезли даже в свою будку.
Это была их десятая ночь на острове…
XIII
Вынужденное ожидание. — На пастбище. — Жаба-птица. — Домашнее настроение. — Человек!
Сначала их грел и сушил костер, потом солнце. Во сне они поворачивались к теплу то одним, то другим боком, пока не высохли вместе с налипшей грязью. Спали очень долго, восстанавливая силы, истраченные на болоте.
Первым проснулся Мирон и сразу бросился к огню. Когда костер опять запылал, Мирон сел на землю, обхватил руками свои худые колени и задумался…
Некоторое время спустя встал Виктор, поглядел на Мирона с таким выражением, будто не ожидал его увидеть, и начал чесаться так, что пыль пошла от него, как дым от костра.
Мирон, не обращая внимания на товарища, сказал как бы самому себе:
— Сегодня начались занятия. Сегодня наши родители совсем уже встревожились. Сегодня начнут нас везде искать, но только не здесь.
— Нельзя ли какой-нибудь сигнал подать? — сказал Виктор.
— Кому ты подашь его через несколько километров болот и лесов? — ответил Мирон. — Я думаю, стоит переселиться на тот остров, где мы были вчера. Все ближе к людям.
— Почем ты знаешь, что ближе? Может, совсем наоборот. А тут на берегу…
— На каком берегу? — перебил Мирон. — Разве ты не видишь, что озера тут уже нет? Вон куда оно отодвинулось. И оттуда, наверно, никто к нам не придет.
— А мы никого не будем ждать; мы сами пойдем, как подсохнет.
— Может, в июне и подсохнет, но как дожить до той поры? — хмуро сказал Виктор.
— До сих пор было хуже, и то прожили, а там пойдут грибы, ягоды.
— Подохнешь от такой еды. Гляди, какими мы уже стали, — и Виктор с грустью посмотрел на свои исхудавшие руки. — Ты, брат, на Дон-Кихота похож.
Мирон внимательно посмотрел на товарища и только теперь заметил, как он изменился за эти дни: не только щеки, но и нос, и рот, и даже глаза казались не теми.
— А ты на Санчо Пансу совсем не похож, — сказал он, улыбнувшись. — Давай в таком случае позавтракаем. Есть печеная рыба да сушеной хватит дня на два — на три. Есть еще аир, березовый сок.
— А там опять заведем домашних животных, — уже весело подхватил Виктор.
После завтрака настроение друзей улучшилось.
— Идем на охоту! — решил Виктор. — Да и помыться надо где-нибудь. А переселяться на тот остров подождем: пусть подсохнет.
Взяли дубины и неторопливо направились в лес. Теперь, когда выяснилось, что им так или иначе придется провести здесь еще несколько дней, хлопцы успокоились. Они могли снова направить свою энергию и внимание на «овладение» островом.
В одном углу, под елью, нашли несколько последних клюквин, в другом месте пощипали молодого щавеля, а в орешнике обнаружили немного прошлогодних орехов. Когда увидели липу, Мирон остановился сказал:
— Мы же забыли об этой пище. Молоденькие листья липы не хуже салата.
Попробовал Виктор и остался очень доволен.
— Даже вкуснее аира и щавеля! Э-э, жить можно! А летом, пожалуй, еще больше всякого добра будет.
Вдруг он остановился и удивленно уставился на ветку дерева. Посмотрел туда Мирон и еще больше удивился: на ветке, высоко над землей, словно птица, прыгала лягушка. Ярко-зеленая, с белым животом и двумя черными с желтым полосками на боках, она легко и ловко перепрыгивала с ветки на ветку, чуть не у самой вершины дерева.
