– Есть организовать! – сказал Фома. – Пошли, ребята.
Валька, кажется, собиралась ещё о чем-то спросить, но мы с Фомой, подталкивая, вывели её в кубрик.
Оказалось, что под койками есть выдвижные ящики. И вот в одном из этих ящиков лежат спасательные пояса. Они действительно как пояса. Их надеваешь, завязываешь, и так как они очень легкие, то ты вместе с ними становишься гораздо легче волны и можешь в этом поясе плавать сколько угодно. Все равно не потонешь, А если плавать без конца, то раньше, позже ли, обязательно попадешь на какой-нибудь берег. Вот, значит, и спасешься.
Все это нам объяснил Фома. И очень толково объяснил. Так, что все было понятно, кроме только одного: во-первых. долго ли можно плавать в Ледовитом океане, чтобы не замерзнуть насмерть, и, во-вторых, через сколько времени обязательно попадешь на берег. Можешь ведь и через год попасть. Я все ждал, что Валька начнет задавать свои дурацкие вопросы, но она на этот раз промолчала. Я даже удивился, это было на неё не похоже. Она как-то притихла и сказала:
– Знаете, мальчики, я что-то устала, я полежу немного, а вы идите, я тоже скоро приду.
– Ну, ну, – прикрикнул на неё Фома, – ишь, барыня какая, лежать будет! А картины кто будет за тебя собирать? Тоже дураков нет!
– Подумаешь, – сказала Валя, – будто я вас прошу за меня работать.
– А как же! Кто-то ведь должен работу сделать! – сердито сказал Фома.
– Ой, вруны вы, вруны! – вдруг закипела Валя. – Собирай картины! Надевай пояс, слушай сказку про рыбку, которая умеет читать. Картины собирать я не маленькая, а правду слушать я маленькая. Хорошо, что я умнее вас, мальчишек, и вам меня все равно не обмануть, я вас насквозь вижу.
Я посмотрел на неё удивленно и сказал:
– Не знаю, что ты там придумала, мы тебе ничего не врали. Правда, Фома?
– Конечно, правда, – подтвердил Фома.
– Ой, вруны, ой, вруны! – ликующе закричала Валя. – Так я вам скажу: никому не нужно картины сейчас собирать и книги, а собирать нас заставили, чтобы мы забыли, что нас укачивает и что опасно. Что, верно? Ну, верно?
Для неё, кажется, в эту минуту самым важным было уличить меня и Фому, что мы ей будто бы врем. Вот сразу и видно вздорную девчонку. Мужчина в таком случае промолчал бы. Это же не злостная ложь, для неё же делают, чтоб ей лучше было. Ну, поняла и держи про себя, что поняла. Так нет, надо поднимать шум и ставить всех в неловкое положение. Я пробормотал, что я, мол, не знаю, о чем думал дядя Степа, но что, уж наверное, он плохого не думал. Словом, постарался замять разговор. Но Валька бушевала.
– Покраснел бы хоть! – возмущенно говорила она. – А значит, про рыб Жгутов говорил, потому что сказка такая? Ну, говори!
– Ну, есть такая сказка, – хмуро подтвердил Фома.
– Ох, и врешь, ох, и врешь! – Валька даже зашлась от возмущения. – Про рыб это говорят, что, мол, потонем все, что, мол, к рыбам пойдем. Что я, не знаю, да? Съел? А про белье, думаешь, не знаю? Это у моряков такой обычай: если тонуть приходится – чистое белье надевают. Что, не знаю, да? Съел?
Мы постарались ей объяснить, что все это говорил Жгутов, а он болтун и ни один человек ему верить не станет, да ещё, может, он и говорил-то нарочно, чтобы напугать.
– Нарочно? – кипела Валя. – А спасательные пояса велели надеть тоже нарочно? Чтобы напугать, да? Сказали бы прямо: тонем. Так нет, обязательно надо врать. Порядок, мол, такой, полагается. Ну, вы-то, мальчишки, всегда были лгунами, с вас и спрашивать нечего, а дядя Степа зачем?
Взрослый и не болтун, а маленькую обманывает. Это хорошо, да, хорошо?
Фома прямо а отчаяние пришел. Он махнул рукой, сел на койку и сказал: – Нет, Даня. Если бы у меня была такая сестра…
Разве Валя даст кому-нибудь договорить!
– Теперь я же и плохая! – возмутилась она… – А вы честные, да? Ну, сказали бы прямо: «Опасность большая, но ты, Валька, не трусь». А я и не трушу. Я всё равно не трушу. Вот. Съели? Да, съели?
И только Валя успела это сказать, как вдруг мы услышали громкий рев, разом покрывший и шум бури и плеск волн. Будто какое-то страшное морское чудовище сердито и разъяренно ревело.
– Что это? – испуганно спросил я.
– Судно гудит, – ответил Фома сердито. Поначалу он тоже, кажется, испугался, и ему было стыдно за это. – Похоже, что траулер. У траулеров такие гудки.
Я хотел спросить Фому, хорошо ли это, что рядом с нами траулер, сможет ли он нам помочь или в крайнем случае принять нас на борт, но я не успел. Началось что-то страшное. Бот положило на борт. Я вылетел из кубрика в магазин, ударился о стену, потом ударился о книжные полки» на меня полетели книги, и я был так ошеломлен, что даже не чувствовал боли, когда толстые тома с размаху меня ударяли. С отчаянным воплем мимо меня пролетела Валя. Я увидел Фому, стоявшего на четвереньках, белое, испуганное лицо Глафиры. Голоса её я не слышал, то ли потому, что она и в самом деле молчала, то ли потому, что меня оглушило. Свет мигнул, мигнул ещё раз, погас, снова зажегся и наконец погас окончательно. Страшная это была минута. Потом наступила тишина, то есть волны по-прежнему били о борт, по-прежнему судно качалось, по-прежнему доносился с палубы свист и вой ветра, но по сравнению с тем, что было, казалось, что наступила тишина и покой.
Не знаю, сколько времени я лежал оглушенный, растерянный, не испытывая ничего, даже страха. Потом в темноте я услышал голос Фомы:
– Валька, – спросил он, – ты где? Даня!
Потом чиркнула спичка, и я увидел в темноте лицо Глафиры и спичку, прыгавшую в её руке. Она сняла со стены фонарь и никак не могла зажечь, потому что рука так прыгала, что все не попадала на фитиль. Наконец фонарь разгорелся, и тусклый свет осветил магазин, покосившийся прилавок, разбросанные книги. Фома стоял, держась за переборку. Валя лежала неподвижно. Глафира стояла, держась за прилавок, вглядываясь в окружающую полутьму, поднимая фонарь дрожащей, прямо-таки прыгающей рукой.
– Все в порядке, – сказала Глафира таким голосом, что было сразу ясно, что все ие в порядке. – Все в порядке, – повторила она, – ничего страшного. Это часто бывает в море Даня, ты цел? Валя! Где Валя, ребята?
– Валя здесь, – сказал я, и боюсь, что мой голос тоже звучал не очень бодро. Я помолчал и неуверенно спросил: – Это что? Это уже конец, Фома?
– Не знаю, – хмуро сказал Фома. – Я такого ещё не видел.
– Какой конец? – удивилась Глафира. – Что вы болтаете вздор, ребята? Слышите – и мотор работает.
Ещё одни фонарь появился в полутьме. Это из машинного вошел Жгутов. Бледный, стоял он, высоко поднимая фонарь. Долго ов» даже слова сказать не мог. Он только глотал воздух, так ему было страшно. На* конец он спросил, с трудом произнося слова:
– Всё уже? Выключать мотор?
– Тебе кто приказывал мотор выключать? – крикнула ему Глафира. – Ну, говоря, приказывая?
– Нет, – сказал Жгутов. – Не приказывай. – И вдруг выкрикнул громким, тонким голосом: – Но ведь всё уже, видите, всё уже!
– Не болтай ерунду! – сказала Глафира. – Подтянись, механик. Свет чини. Не медленно свет чини.
– А-а… – протянул Жгутов, – свет чинить? Хорошо, я пойду свет чинить.
Какой-то у него был странный тон, как будто он сам не понимал, что говорит и что ему говорят, как будто все происходящее не вполне доходило до его сознания. Но вот сейчас ему что-то велели делать, и он механически, не очень понимая, зачем это нужно, пошел исполнять приказание.
И он повернулся и вышел. И в магазине стало ещё темнее, потому что снова светил только один фонарь. Я подобрался к Вале. Она лежала лицом вниз, совсем неподвижно, и у меня даже сердце замерло. Я подумал, что, может быть, она расшиблась, может быть, она даже убилась.
– Валя, Валя! – повторял я и тряс её за плечо, обмирая от страха. – Валя, Валя!
И вдруг Валя поднялась, села, огляделась и сказала очень спокойно:
– ОЙ, меня очень в плечо ушибло! Значит, мы не утонули?
– Не-ет, – протянул я с сомнением в голосе, – по-моему, мы не утонули.
– Нет, – уверенно подтвердил Фома, – мы, конечно, не утонули.
Валя осмотрела меня, Фому, Глафиру, будто хотела проверить, не смеемся ли мы над ней.
– Я от неожиданности закричала, когда свет погас, – объяснила она. – А вы, наверное, думали, что я от страху?
Ух, и самолюбивая же она, Валька! Можно подумать, что в такую минуту все только и стараются выяснить, кричала она или не кричала. Ну, в конце концов, если ей так важно, чтобы мы думали, будто она не боится, так почему не сделать девчонке удовольствие?
– А ты разве кричала? – удивленно спросил Фома. – Я и не слышал. Да и что ж тут такого, если кричала? Ничего тут такого нет.
– И я не слышал, – сказал я. – И ничего тут такого нет. Я бы и сам мог закричать.
Валька посмотрела на нас подозрительно. Она все-таки сомневалась, не смеемся ли мы над ней.
– А я как пришла в себя, – сказала она, неуверенно усмехнувшись, – так решила, что мы утонули.
– Вот глупая какая! – удивилась Глафира. – С чего же это тебе в голову пришло?