Как здорово, что придумали кино, думала Луша, сидя напротив художника и стараясь не двигаться. И как жаль, что живописец Михайлов его так никогда и не увидит. Ему бы, наверное, понравилось. Вот что: надо хотя бы научить его делать мультфильмы из толстой пачки листов! Рисуешь на каждом, вжик — быстро перелистываешь большим пальцем сверху донизу, и полное впечатление, что картинка двигается. Думаю, у него получится, он же отличный рисовальщик…
Павел Николаевич тем временем напевал что-то про карие глаза, очевидно, имея в виду Лушины, и всё чиркал и чиркал по плотной бумаге карандашом, а потом уверенно растушёвывал рисунок большим пальцем.
Луша скоро устала сидеть неподвижно, шея онемела, ныли плечи и спина, но неутомимый Михайлов словно и не замечал этого. Отложил карандаш, быстро достал перо и тушь, и с увлечением продолжил рисование.
Луша терпеливо сносила препротивные мурашки в спине и шее, справедливо полагая, что за выдержку будет вознаграждена. Пусть фотографий с этого путешествия не предвидится, зато портрет сохранится — на память. Хорошо, что настоящему художнику, чтобы запечатлеть человека, не нужны ни телефон, ни фотокамера. И литиевые батарейки ему не нужны. Только карандаш и — бумага…
«Вот бы ещё гардемарина портрет заполучить, — неожиданно пришло ей в голову, — я бы его в медальон засунула. Он ведь такой классный, этот Адамс!»
Слегка краснея и словно отвечая на чей-то каверзный вопрос, Луша подумала, что это вполне естественное желание. Они же всё-таки друзья.
И ничего такого. — Ничуточки она в него не влюбилась.
Ну, разве что самую малость…
* * *
Через два часа беспрерывной работы художника Лушин портрет был готов. И очень, надо сказать, похоже получилось. Большой карандашный портрет и наброски художник оставил у себя, а маленький рисунок пером протянул девочке.
— Держи, красавица, это тебе.
Луша обомлела. Тот самый, что она видела в Рио! Так это был вовсе не Русин портрет…
Листок выпал у неё из рук. Какая там выдержка!
Она поняла, что готова опять, как во время памятного разговора с Лангсдорфом, упасть в обморок. Что и сделала незамедлительно, напугав художника Михайлова до полусмерти.
Павел Николаевич, конечно, не принял на счёт своего таланта столь бурную зрительскую реакцию, а списал всё на спёртый воздух, чрезмерную усталость и долгое пребывание модели в одной позе.
Заглянувший в кают-компанию Адамс увидел странную картину. Художник Михайлов стоял на коленях и испуганно обмахивал лежащую на полу Лушу её же портретом.
Об истинных причинах происшествия никто, конечно, даже не догадывался. Луша, очнувшись, молча вставила маленький рисунок в медальон, и спрятала его на груди, под холщовой матросской рубашкой.
«Зачем тогда я здесь?» — спрашивала она себя. Единственное вещественное доказательство пребывания Руси в прошлом оказалось фикцией. Стало очевидно — Руся, скорее всего, дома, а дальнейшее её пребывание на «Востоке» — бессмысленно.
Луша бросила хмурый взгляд на растерянного, озабоченного происшествием Адамса. «Почти бессмысленно», — вздохнув, честно уточнила она.
Данные из электронной картотеки Клуба хронодайверов, детская секция:
«… Раевский Руслан Александрович, двенадцати лет.
Проживает в Екатеринбурге, имеет сестру-близнеца, перешёл в 6-й класс средней школы. Рост средний, телосложение худощавое, глаза карие, волосы русые, вьющиеся, особых примет нет, эмоционален, подвижен, воображение 94 балла по шкале Доджа. Спортивные навыки — шахматы, плавание, верховая езда, также изучал основы рукопашного боя по системе Кадочникова. Прошлые погружения: сентябрь-октябрь 1812 года (окрестности г. Москва (Россия)). Исторический фон: наполеоновские войны. Характер погружения: случайный („нырок обыкновенный“). Исход первого погружения: самостоятельный, благополучный.
Текущее погружение (предположительно): 1804–1805 гг. (акватория Атлантики и Тихого океана). Исторический фон (предположительно): первая российская кругосветная экспедиция под руководством И. Ф. Крузенштерна (1804–1806 гг.). Характер погружения: намеренное несанкционированное перемещение в прошлое. Цель: поиски нырка, одноклассника Лазарева Макара. Возможные побочные эффекты: „эффект близнецов“ с недолётом. Исход погружения: пока неизвестен…»
«…Лазарев Макар Алексеевич, двенадцати лет.
Проживает в Екатеринбурге, перешёл в 6-й класс средней школы. Рост ниже среднего, телосложение худощавое, глаза зелёные, лицо круглое, нос слегка вздёрнут, волосы светлые, особых примет нет, эмоционален, подвижен, воображение 91 балл по шкале Доджа. Спортивные навыки — акробатика, плавание, прыжки в воду, также изучал основы рукопашного боя по системе Кадочникова. Увлечён историей кругосветных путешествий. Последняя прочитанная книга — „Водители фрегатов“.
Текущее погружение (предположительно): 1804–1805 гг. (акватория Атлантики либо Тихого океана). Исторический фон (предположительно): Первая российская кругосветная экспедиция под руководством И. Ф. Крузенштерна (1804–1806 гг.). Характер погружения: случайный (нырок вследствие несчастного случая (укус змеи)). Исход погружения: пока неизвестен…»
Глава 21. Последний маяк Европы
«Надежда» покидала холодные быстрые воды Ла-Манша.
Пользуясь попутным ветром и морским отливом, корабль уже почти поравнялся с Лизардом — скалистым безлюдным мысом на самом юге Британских островов. Позади остался суровый, весь выстроенный из гранита, английский Фальмут, как прежде — прохладный и чопорный датский Копенгаген, а ещё прежде — родной Кронштадт.
* * *
В эту светлую, безоблачную октябрьскую ночь 1803 года — последнюю ночь у берегов Европы — на палубе «Надежды» было особенно людно.
Над толпой, собравшейся на верхнем деке[39], высилась исполинская фигура капитана Крузенштерна. Он был едва ли не на голову выше окружающих его офицеров. Пальто, накинутое поверх мундира на широкие капитанские плечи, не скрывало его молодцеватой, атлетической выправки.
Капитан оглядел с высоты своего роста пёструю и весьма шумную компанию, собравшуюся на шканцах — здесь были не только все офицеры судна, но и его высокопоставленные пассажиры.
Крузенштерн кашлянул в кулак, сдержанно вздохнул. Помимо научных и торговых дел, у первой русской кругосветной экспедиции была ещё одна задача — доставить в Японию русского посла, графа Николая Петровича Резанова со свитой.
Извещённые о том, что «Надежда» — на пороге океана, пассажиры из свиты посланника, не пожелав упустить столь значительный момент прощания с Европой, громче других изъявляли вслух свои восторги. Сам посланник также изволил выйти на воздух. Его холёное, слегка одутловатое лицо при виде прелестей первой океанской ночи озарилось благосклонной улыбкой.
Кинув прощальный взгляд на пустой, голый, безотрадный утёс Лизарда, Резанов усугубил свой вечно страдальчески-капризный изгиб бровей и замер, картинно отставив ногу.
Крузенштерн, скрестив на груди руки, спокойно глядел на него сверху вниз, слегка исподлобья.
Выдержав театральную паузу, Резанов воздел руку и произнёс высокопарно:
— Прощай, Европа! Обошед Вселенную, полагаем засим к твоим древним берегам вернуться!
Тут внезапно поддало в корму, и оратор потерял равновесие. Камергер его величества неловко крутанулся на каблуке, но, к счастью, тут же был пойман под локоть.
На обветренном лице Крузенштерна мелькнула лёгкая усмешка. Он быстро опустил голову и отвернулся. Никто ничего не заметил, и слава богу. Проявлять иронию по отношению к государственному посланнику, было, разумеется, негоже.
Сразу после неудачного пируэта Резанов отправился почивать, зевая в ладошку. По примеру посла потянулись в свои каюты Фридерици, Фосс и прочие. Эти господа были аттестованы Крузенштерну как «благовоспитанные молодые люди». Их взяли в плавание по высочайшему повелению в качестве кавалеров посольства, исключительно для придания ему «подобающего блеска».
* * *
Ещё в Кронштадте Крузенштерн крепко поморщился, будто пол-лимона откусил, глядя, как появились на борту военного шлюпа эти люди, совершенно бесполезные в трудном плавании, заполонив собой и без того не слишком просторную «Надежду».
Посольство едва поместилось на забитое до отказа судно, со всем своим скарбом, прислугой и личным поваром посланника. Что уж говорить о громоздких подарках японскому императору, вроде огромных дорогих зеркал.
Для того чтобы умилостивить японского императора, кроме подарков решили взять с собой японцев — из числа рыбаков, десять лет назад потерпевших крушение у Алеутских островов и проживавших теперь в России. Через всю страну помчался курьер, и пятерых японцев доставили на корабль аж из самого Иркутска.
