Внизу, на дне каменной чаши, показалась крохотная фигурка Цырена.
— Салют! — крикнул Санька, но Цырен ничего не ответил, лишь эхо пробурчало простуженным голосом: «Лют-лют… Лют-лют…»
Санька пожал плечами и запрыгал по камням. На другой стороне карьера показался Рудик.
Несколько минут они стояли рядом все трое глядя друг на друга и не зная, с чего начать. Санька чувствовал, что не сможет прервать это затянувшееся молчание. У него точно язык прилип к небу. Наконец решился Рудик.
Ц-цырен, — сказал он, чуть-чуть заикаясь, — м-может, ты объяснишь, какие у тебя претензии насчет музея?
— Все-таки вы настоящие друзья, — насупившись, ответил Цырен. — Все-таки вас заинтересовало мое мнение; Спасибо! Спасибо! — Он поклонился Саньке и Рудику, каждому особо. — Уж я думал, вы и не спросите.
Санька все принял за чистую монету и собрался было воскликнуть: «Да что ты, как же мы могли не спросить!», но его опередил Рудик:
— Если ты намерен разыгрывать представление, мы лучше уйдем.
В узких глазах Цырена блеснул злой огонек.
— Может, мне уйти?
Они стояли на дне каменоломни, над ними со всех сторон возвышались изломанные стены. В этой каменной бочке каждое слово звучало весомо, значительно — тем труднее было его произнести. Однако Санька все же произнес:
— Не надо нам таким тоном, ребята. Ты скажи, Цырен, в чем я перед тобой виноват. А я, если виноват, постараюсь исправить ошибку.
— Хотел бы я знать, как ты ее исправишь! Трепанулся на собрании, а слово небось не воробей..
— Я… трепанулся?
— А то нет? Кто тебя просил?
Санька развел руками:
— Никто не просил. Разве кто-то должен просить?
Цырен и Рудик переглянулись и оба враз рассмеялись. Точно так же они смеялись там, над бушующим Байкалом, когда Санька ляпнул: «Откуда ты знаешь, что нас снимут только через две недели?» Этот смех, невольно напомнивший лето, немного разрядил обстановку.
— Ну хорошо, не просить, — уже помягче пояснил Цырен. — У-пол-но-мо-чить. Кто тебя уполномочил? Дело-то общее, а ты взял да сболтнул. Поди теперь исправь…
— Постой, постой, — вмешался Рудик. — Допустим, ты прав, допустим, он ляпнул самовольно по простоте души. Но зачем исправлять-то? Разве мы договаривались запрятать ножи и топоры под замок?
— Даже если и так! — перебил Цырен. — Не мешало бы прежде спросить: как, мол, вы думаете, ребята? Мы ведь не собирались прийти к Павлу Егоровичу с рюкзаком и вытряхнуть на стол все это барахло, верно? Мы хотели сделать подарок школе. Понимаешь, подарок! А он все испортил.
Теперь Санька знал, почему обиделся Цырен, и уже готов был согласиться, что обида эта не пустая, в чем-то обоснованная. Но Цырен не учитывал обстоятельств.
— Ты кое о чем забыл, Цырен. Да, мы думали сделать подарок, хотя до сих пор ни одного ножа не вычистили. А тут речь зашла о судьбе класса, нашего с тобой класса, понимаешь? О том, каким ему быть. Разве могли мы отделаться штучками насчет птицефермы, не поделиться своей задумкой? Вот чего ты не учел. А это самое главное — сплотиться вокруг общего дела, стать единым коллективом, в котором…
— Ты, Санька, почище Валюхи научился произносить. Слушать тошно.
Санька поморгал белесыми ресницами, но не возразил. Может быть, он и научился говорить как Валюха, что тут плохого?
— Для сплочения коллектива могли бы придумать что-нибудь другое, — подытожил Цырен. — Пусть даже кукольный театр. А это касается нас троих, и точка.
— Ты говоришь, нас троих, — снова вступил Рудик. — Тогда почему не спросишь меня? Кто соберет больше экспонатов — три человека или тридцать?
— Плевать я хотел на тридцать!
— Единоличник!
— Ну, ладно, я пошел! Раз единоличник, не о чем больше говорить. — И Цырен круто повернулся.
— Постой, постой! Никуда ты не уйдешь. У тебя все экспонаты, а нам в понедельник открывать совет музея. Если не хочешь участвовать, верни хотя бы две наши доли…
Цырен презрительно рассмеялся.
— Вон вы о чем! О своей доле переживаете! Так бы сразу и сказали. В воскресенье поеду домой, получите ваши драгоценности. Всю кучу. Кроме того, что Павлу Егоровичу отдали. Берите, не жалко! Барахла-то!
Он сунул руки в карманы и, насвистывая, пошел прочь. Санька весь съежился: ну, дожили, вместо примирения — ссора, вместо разговора о музее — позорная дележка экспонатов! И это после пещеры, где они последнюю кроху делили на троих! Нет, зря Рудик погорячился.
— Цырен! — окликнул Санька. — Да не за скребками же мы пришли! Мы хотели просить тебя… стать председателем совета музея. — Рудик поднял изумленные глаза. — Подумай, Цырен!
— Спасибо за доверие. Только надо было раньше обо мне вспомнить. И о моем праве. Что-то расхотелось возиться с вашим общественным музеем. Валяйте, если хотите. А я займусь… — Цырен демонстративно огляделся, хотя в каменоломне не могло быть никого постороннего, — …верблюдами Чингисхана. Дело еще темное, но по крайней мере без звону. Надеюсь, не растреплете? А насчет председателя… сам придумал?
— И Валюха так считает, — соврал Санька.
— Подумаешь, Валюха, свет в окошке! Вот Валюху и выбирайте. Тожё мне, робинзоны! Променяли приключения на заседания!
И он исчез за каменным гребнем.
— Ин… ин… дивидуалист! — проворчал Рудик. — Говорил тебе: не надо ему потворствовать.
— Я же хотел про Серебряный остров рассказать! Расшевелить его хотел. А так, конечно, одни заседания…
— И все-таки он на сто процентов неправ.
— На пятьдесят, — вздохнул Санька. — А на пятьдесят мы с тобой.
* * *
По наблюдениям Саньки, простенькое объявление о том, что в понедельник состоится первое заседание совета школьного музея, никто даже не заметил. Несколько раз украдкой посматривал он на переменах — ни один человек перед объявлением не остановился. И Санька решил, что затея провалится.
Но в назначенный час тесная пионерская комната набилась полным-полнешенька.
В дальнем углу притулился Цырен, и на скучающем его лице можно было прочесть: да вот пришел посмотреть, что еще за музей вы тут выдумали, хотя, предупреждаю, мое дело — сторона.
Фаина Дмитриевна уже начала говорить об истории Прибайкалья и о задачах будущего музея, когда в комнату протиснулся Павел Егорович. Свободных мест не было, и он устроился на одном стуле с каким-то пятиклассником. Санька даже с мыслями собраться не успел, как Фаина Дмитриевна объявила:
— А сейчас хранителям музея будут вручены первые экспонаты. Слово предоставляется Саше Медведеву.
Санька неуклюже, задевая ногами за стулья, прошел к столу и опустил на него тяжелый, шуршащий газетами сверток.
— Вот эти вещи… ну, в общем, орудия труда первобытных людей… нашли в одной прибайкальской пещере Цырен Булунов, Рудик Пильман и я. Где расположена пещера, даже и не спрашивайте, все равно не скажу. Там еще должны побывать ученые, они просили не разглашать. Находка доказывает: в древние времена на территории Прибайкалья жили племена охотников и рыболовов.
С этими словами Санька развернул газеты. Что тут началось! Сколько ни призывала к порядку Фаина Дмитриевна, сколько ни кричал Санька: «Ребята, да имейте же совесть!» — никто ничего не слышал. Все набросились на кремневые ножи и наконечники, вырывали экспонаты друг у друга, орали что-то, лезли через головы. Охрипший и негодующий, Санька кое-как выбрался из этой толчеи. Но Павел Егорович сказал невозмутимо:
— Ничего, ничего, все правильно. Я бы тоже полез, если бы раньше не видел. Честное слово! Топорик доисторического человека — да не пощупать руками?
Из угла равнодушно поглядывал на кучу малу Цырен.
Нетрудно было угадать, что кроется за этим равнодушием. Наверняка Цырена распирала гордость: еще бы, такая буча поднялась из-за его находок. Но вместе с тем он и жалел, что остался в стороне. Санька понимал настроение друга. И еще понимал: если бы экспонаты вручал Цырен, все обернулось бы иначе. Уж Цырен сумел бы напустить такой таинственности, что каждый счел бы за благо хоть краешком глаза увидеть топорик пещерного охотника. В общем, дело страдало из-за того, что Цырен не стоит за столом. И сам Цырен страдал, пусть и по заслугам. Однако в одном он прав: не променять бы приключения на заседания, не допустить, чтобы музей превратился в очередное «мероприятие». А для этого Санька замыслил одну штуку, которая и будущий музей оживит, и помирит его с Цыреном.
Наконец любопытство было удовлетворено, скребки и топоры, обойдя десятки рук, вернулись на место. Фаина Дмитриевна собрала клочки от газет и критически осмотрела экспонаты.
— Хорошо хоть, первобытные умели делать прочные вещи. После такого нашествия от современных топориков и ножей, боюсь, и мокрого места не осталось бы. Ну, Саша, продолжай.
— Это еще не все экспонаты, пять штук Павел Егорович отвез в Иркутск, сдал в музей, на экс… экс….
