Любовь Воронкова - В глуби веков

— Он позволил убить Аттала, госпожа, — напомнила Ланика, — а ведь Аттал был его зятем.

— Как ты спокойна! — закричала Олимпиада. — Конечно, ведь Александр тебе не сын. Если бы он был твоим сыном…

— Я бы каждую минуту благодарила богов, что у меня такой сын. Я боялась бы только одного — как бы Гера не позавидовала мне!

Когда-то у Афаманта, Эолова сына[*], рассказывает легенда, была жена, нежная Нефела — Облако. У них были дети: мальчик Фрикс — Дождик и девочка Гелла — Солнечный свет.

Нефела умерла, ушла в мир богов. А вторая жена Афаманта, мрачная финикиянка Ино, невзлюбила детей. Она мучила их, истязала и все придумывала: как бы избавиться от них?

Однажды случилось так, что боги разгневались на людей и наслали на землю долгую страшную засуху.

И вот Ино, чтобы умилостивить богов, решила принести им в жертву мальчика Фрикса.

Но мать спасла Фрикса. Нефела явилась к детям и привела с собой златорунного барана. Она посадила детей на этого барана, и баран умчал их от злой мачехи. Он скакал по лесам и долинам, через горы и ущелья. Прибежав к морю, он бросился в воду и поплыл. Фрикс крепко держался за его изогнутые рога, а Гелла в страхе хваталась за брата.

Эгейское море они переплыли. А в проливе поднялись высокие бурные волны. Гелла испугалась, руки ее разжались, она свалилась с золотого барана и утонула. И только имя ее осталось, дав название проливу — Геллеспонт, путь Геллы.

На берегу Геллеспонта царь македонский Александр ныне ставил алтари и приносил жертвы богам, готовясь переправиться через пролив на азиатскую землю. Настал день, которого Александр ждал с тех самых пор, как начал понимать, что такое завоевание, победы, слава. Рассказов об этом он наслушался с самого раннего детства в обширном, всегда многолюдном и шумном мегароне своего отца, воинственного царя Филиппа. Еще мальчишкой, услышав о новом завоевании царя, он восклицал с искренней досадой:

— Клянусь Зевсом! Отец завоюет всё, и мне не удастся свершить ничего великого!

А великое в его понятии заключалось только в одном — в военных победах.

Отец Александра, царь Филипп, подготовил этот поход в персидские земли. Персия владела огромными пространствами азиатских земель: она раскинулась от берегов Геллеспонта и Срединного моря[*] до самых Индийских гор. В Египте и Вавилоне сидели персидские наместники — сатрапы, управляя именем персидского царя…

А в Македонии, маленькой стране среди гор, издавна поселились бедность и нищета. Эллинские города-государства постоянно вынуждены покупать хлеб, который привозят к ним из чужих стран, — у себя, на камнях, хлеба не вырастишь.

Свои дерзкие замыслы — перейти Геллеспонт и захватить побережье — царь Филипп начал выполнять с присущей ему неукротимой энергией. Он добился главного командования над объединенными войсками — македонским войском и войском эллинских городов-государств. Он убедил эллинов, что идет освободить эллинские колонии, поселившиеся на приморском берегу, от персидской зависимости и наказать персов за то, что они когда-то вторглись в Элладу и разорили эллинские святыни.

Тайные мысли Филиппа были иными. Он захватит азиатский берег, прогонит персов из эллинских колоний и будет царствовать до конца своей жизни и над Македонией, и над Элладой, и над ее колониями…

Но мир обширен, а жизнь человеческая коротка. И особенно коротка, когда обрывается так трагически, так внезапно, как оборвалась она у царя Филиппа. Кинжал убийцы настиг его на самом пороге свершения его замыслов. Уже и войска были готовы, и авангард во главе с полководцами Атталом и Парменионом, перебравшись через Геллеспонт, стоял на азиатском берегу…

А Филипп остался под высоким могильным холмом в старом городе Эгах, где уже многие годы хоронили македонских царей.

Теперь завоевывать Азию идет Александр, сын Филиппа.

Войско через Геллеспонт переправлял старый, опытный полководец Парменион, верный соратник царя Филиппа. Суда шли немного наискось, сопротивляясь течению, — черные многовесельные военные корабли, всевозможные торговые суда, захваченные для переправы войска, плоскодонные лодки… Будто стая больших медленных птиц переплывала Геллеспонт по направлению к Абидосу. Парменион предусмотрительно удержал за собой этот прибрежный город, когда уходил из Азии, узнав о смерти Филиппа. И теперь сильный македонский гарнизон стоит в Абидосе, обеспечивая войсками Александра безопасную переправу.

Царская триера шла впереди. Александр сам стоял у руля. Он был в полном боевом снаряжении — в доспехах, в шлеме, в бронзовых поножах, надежно защищающих ноги. Рядом, прислоненное к борту, светилось синим блеском железное жало его тяжелого копья.

Этеры царя стояли за его спиной. Многие были его сверстниками, друзьями детства — Гефестион, Лаомедонт, брат его Эригий, Гарпал, критянин Неарх, Филота, сын Пармениона, и второй сын Пармениона — Никанор, и третий сын Пармениона, юный Гектор, который следовал за царем в числе его личной свиты.

Здесь же, на царском корабле, были и его телохранители — Леоннат, Лисимах, Фердикка, Птолемей, сын Лага… Были и многие старые военачальники царя Филиппа, уже не раз ходившие в сражение вместе с молодым царем. И среди них брат Ланики — Клит, по прозванию Черный. Он был старше царя, он знал Александра еще совсем мальчиком, когда тот впервые пришел в отцовский мегарон. А для старших младшие навсегда остаются маленькими, требующими защиты, разумного совета, а порой и поучения. Кто же, как не Клит, брат царской кормилицы, возьмет на себя такую смелость указать царю на его ошибки, если они случатся? Кто же, как не Клит, обязан хотя бы и ценой собственной жизни защищать царя, если понадобится? Готовый ко всем грядущим опасностям и трудным испытаниям, Черный Клит сейчас не думал о них — походы не бывают легкими.

В свите царя было много знатных и образованных людей Эллады — писатели, философы, ученые. Здесь был историк Аристобул, призванный описывать сражения и победы македонского царя, — Александр, одержимый честолюбием, очень заботился о том, чтобы оставить память о себе и своих делах. Здесь был Евмен, эллин из Кардии, преданный царскому дому человек, которого Александр сделал начальником своей походной канцелярии и поручил ему вести подробный дневник похода. Когда-то Филипп, будучи в Кардии, увидел Евмена на стадионе, заметил его красоту, необыкновенную силу и ловкость в состязаниях. Евмен был сыном простолюдина, флейтиста, который зарабатывал на жизнь, играя на флейте на похоронах. Но Евмен был грамотен, умел читать и считать, знал «Илиаду» и «Одиссею». И Филипп, не раздумывая, увез его к себе в Пеллу. Евмен верно служил царю Филиппу, а теперь так же верно нес свою службу у царя Александра. Поэты, актеры, певцы, музыканты следовали за царем. Александр, воспитанный Аристотелем, любил и музыку, и поэзию, и хороших певцов. В личных вещах царя хранились свитки известных трагедий и ученых трактатов. И среди них ценимая им, как драгоценность, «Илиада» Гомера.

Тут же, среди блестящей толпы царских друзей, вельмож царской свиты, стоял молчаливый Александр-Линкестиец — всегда при царе, всегда около царя, всегда под внимательным, наблюдающим взглядом царя. Это было тяжело, как рабство, как плен. Но что же делать ему, человеку, братья которого казнены на могиле Филиппа, обвиненные в его убийстве?

Смутно зеленеющий берег Азии медленно приближался, волнуя неизвестностью. За бортом плескалась беспокойная сверкающая вода. И чем ближе подступал этот берег, тем задумчивее становились военачальники царя. Они идут со своим очень небольшим войском воевать с персами. Что такое их тридцать две тысячи пеших и пять тысяч конных воинов по сравнению с неисчислимыми полчищами персидского царя? Когда Ксеркс в былые времена проходил через Македонию, его войска выпивали досуха целые реки!

Словно угадывая, о чем думают его этеры, Александр, желая ободрить их, сказал:

— Удивляюсь персам. Посмотрите, друзья, как глупо они распорядились. Оставили пролив незащищенным и позволили нам переправиться без всяких препятствий!

— Полководец Парменион знал, что делал, когда ставил гарнизон в Абидосе, — негромко возразил Филота, сын Пармениона.

Александр услышал его.

— Полководец Парменион поступил правильно. Однако персы должны были защищать свой берег. Ведь у них четыреста боевых кораблей! Что бы им стоило загородить нам путь?

Критянин Неарх, родившийся в семье моряков и корабельщиков, любил корабли и знал в них толк.

— Четыреста! — вздохнул он. — Финикийских! А у нас всего сто шестьдесят.

— И даже не финикийских, — добавил Александр.

— В казне, кажется, тоже не густо, — проворчал Черный Клит, — я слышал, всего семьдесят талантов[*].