— Сначала Блюбой. Теперь Пятнышко. Стоит оставить на тебя зверя, как ты, па, все делаешь не так.
— Но это были ТВОИ звери, Грег. Не могу же я следить за ними каждую минуту. Ты же знаешь, мне и на работу надо ходить. Нет у меня летних каникул.
— Ты глава семьи. И отвечаешь за все, что происходит здесь, в твоих владениях. И потом, когда все это произошло, ты был дома, а не на работе. Я отлучился всего на несколько часов навестить Пандору, и, когда вернулся, в доме была неразбериха, а Пятнышко исчезла. Я уже целую неделю пытаюсь выяснить, что же произошло. Мне кажется, здесь все не так просто. А вы как думаете, Рейчел?
— Не понимаю, Грег, почему ты во всем обвиняешь отца? Пятнышко, наверное, решила вернуться назад в море. Раньше или позже, но это должно было случиться.
— Забавно, что такие вещи случаются, когда за все отвечает мой предок.
Фрейн переводил беспомощный взгляд с мальчика на женщину и обратно. Пятнышко небось уже соединилась со своими сородичами. Он, можно сказать, сделал одолжение бедному животному, забыв запереть дверцу загона.
— Ладно, сынок, давай забудем. Ты собираешься сегодня к Пандоре?
— Пожалуй. Мы хотели прочесать окрестности. Пожалуйста, па, не спали дом в мое отсутствие.
— Надеюсь, ты возвратишься в лучшем настроении.
Боже, что за мальчик! Он совершенно отбился от рук. Ему просто необходима неусыпная материнская опека. Работающий отец мало что может сделать. Во дни молодости Фрейна отец был непререкаемым авторитетом, его боялись и уважали.
Но Грег, казалось, смотрел на него с насмешливой снисходительностью, граничащей со слегка завуалированным презрением. Как, например, сейчас. Где он дал промашку? Мальчишка умчался, хлопнув дверью.
— Что же все-таки произошло с Пятнышком, Фрейн?
И Рейчел туда же. Ей-то следовало быть на ЕГО стороне.
— Откуда мне знать?
— Но когда Грег упомянул о Пятнышке, у вас был такой виноватый вид. Ну да ладно. — Она поднялась, не спуская с него взгляда, — Мне, вероятно, незачем больше здесь появляться, коли морской лев исчез.
Фрейн поразился внезапно охватившему его чувству досады.
— Ну, по крайней мере, помогите мне покрасить гостиную и кухню. Ведь это была ваша идея, не так ли?
— Мне неприятно замечать, что Грег стесняется приводить свою подружку.
После перепалки с Грегом работа успокаивала. Фрейн, проводя паяльником по деревянной стене дома, с удовольствием наблюдал, как взбухала волдырями старая краска и как она после этого легко, словно омертвелая кожа, сдиралась клочьями с доски. Рейчел трудилась рядом, зачищая стену железной щеткой и наждаком. Он чувствовал, как все его существо наполняется радостью. Да, это опять была слаженная работа сообща, в единой команде. Уютный разговор, уютная тишина, подчеркнутая долетавшими из телевизора звуками футбольного матча. Вскоре придет время посидеть за пивом. Последнюю партию, кажется, удалось сварить без неприятного скипидарного привкуса. Жизнь была положительно хороша!
— У вас вид счастливого человека, Фрейн.
— Верно. Мне действительно весело. Отрадно чувствовать, что ты не стоишь на месте. У меня есть цель. — «Ориентирован на цель». Так и отметил в своем отчете консультант пару месяцев назад, когда отдел кадров подослал его вынюхивать, соответствуют ли своей должности их работники. — «Фрейн Поттер — служащий, ориентированный на цель». — К счастью, тот профан не указал, на какую именно цель.
Тут же наплыло и еще одно воспоминание из более ранних времен. Теплая вода искрилась от яркого солнца, и мягкий песок ласкал ноги.
— Вы ориентированы на цель? Мне так никогда не казалось, Фрейн.
— Позвольте, Рейчел, поведать вам, как у меня появилась цель. Но это одна из тех длинных историй, которые надо рассказывать за кружечкой пива.
— Мне было бы чрезвычайно интересно послушать.
Они отложили инструменты и уселись за стол, откупорив бутылки.
— Несколько лет назад я катался на сёрфе. Было то на скромном гавайском пляже. И там я наткнулся на одного парня, у которого, как мне показалось, очень правильная линия жизни. Он был похож на апостола. Мы покачивались на воде, поджидая подходящую волну, и беседовали. Он, не таясь, выложил мне свою жизненную философию в одной фразе. Вот его точные слова: «Я в процессе отторжения от ориентированного на цель общества». А, каково? Мне жутко понравилось. Именно к этому я всегда стремился, но не мог найти слов, чтобы выразить свое сокровенное желание. И вот внезапно слова нашлись. Они светились как… как золотые дублоны, которые вдруг нежданно сверкнули бы на песчаном дне. Я почувствовал, что и мне надо сказануть что-то подобное, и рассказал ему об одном знакомом, который чувствовал примерно то же. Он просто уплыл на острова Кука и живет там уже несколько лет, полеживая на пляже и обучая аборигенов ладить лодки.
Но Апостол отнесся к моему сообщению с полным презрением.
«Именно от этого я и хочу бежать, разве не понятно?» — сказал он и пояснил, что жизнь человека с островов Кука считает никудышной, потому что у того было по меньшей мере две цели: обучение аборигенов и строительство лодок. Хуже того, он вмешался в естественный ход событий, ибо аборигены были вполне счастливы, строя свои собственные лодки, форма которых оттачивалась веками до появления этого человека. Но все же он был немного лучше обыкновенных миссионеров. Те, считал мой Апостол, и вовсе подонки. Тогда я спросил своего нового знакомого, чем же ОН занимается?
Он сказал, что ест апельсины, которые крадет в соседней роще. А когда не ест апельсины, то лежит под натянутым между кустами брезентом и медитирует. Раз в неделю он тащился в город, получал пособие по безработице, покупал там бифштексы и фаршированные овощи, чтобы немного разнообразить свое меню. Это была прекрасная, наполненная жизнь, которую омрачала только одна вещь. Лесник, обнаружив натянутый брезент, всякий раз срывал его с кустов и выкидывал. «У них есть самолеты-разведчики, — поведал мне Апостол, — и, как только им удается засечь в зеленых кустах голубой квадрат, они посылают лесника. Общество, ополчающееся против отдельной личности, нездорово».
Я спросил, почему бы ему не достать зеленый брезент, и он ответил, что в магазине такой не сыщешь. Тогда я спросил, почему бы ему не скопить денег из пособия и не приобрести какую-нибудь лачужку, чтобы выращивать собственные апельсиновые деревья? Он возразил, что так дело не пойдет, ибо ожидание и сбор урожая и будет той самой целью, которая вернет его к безудержным крысиным гонкам, от чего он и бежал. Я понял, что ничего не смогу ему посоветовать, потому что он мыслит гораздо глубже меня. И тогда-то решился спросить его, не пришел ли он к решению загадки человечества о смысле существования, пока лежал под брезентом и медитировал.
Он расплылся в широкой безмятежной улыбке, обнажив редкие зубы с застрявшими кусочками апельсина, что сделало его бородатое лицо похожим на влажную пещеру. Улыбнулся и гаркнул: «Да!»
В ту же самую секунду накатила большая волна, он захлопнул рот и прыгнул на нее, взлетел на гребень, будто оседлал, и покатил к берегу, а я остался стоять там, где и был. Опомнившись, я попытался заскользить вдогонку. Но все походило на сон, потому что отливная волна была такой мощной, что я не смог сдвинуться и на дюйм. А Апостол возвращаться ко мне и не думал. Он вылез на берег и удалялся, унося с собой под брезент великую Тайну Жизни.
Уже потом я кое-что вспомнил: на нем не было плавок! Все время, что я с ним беседовал, он под водой был совершенно голым.
Удивительно, Рейчел, как это меня враз расхолодило. Вид его голой задницы, казалось, лишил значительности все, что он мне тут наговорил. Я не стал догонять его и смотрел, как он пробирается между кактусами в дальнем конце пляжа, стараясь не уколоться. Я знал, что даже если он и нашел Ответ — а я уже сомневался, нашел ли он его, — то все равно толку от него не будет. Он был слишком уязвим. Если до него не доберется лесник, то уж кактус непременно достанет, коли он не натянет на себя что-нибудь, а я и вообразить не мог, что он это сделает.
Рейчел смотрела на него поверх пенящегося стакана с пивом.
— Это ужасно печальная история, Фрейн. А у вас есть свой ОТВЕТ?
— У меня не будет ответа до тех пор, пока я буду планировать свою жизнь наперед. Я привык думать, что цель — это надежно и определенно, как счет в футбольном матче. Но теперь начинаю понимать, что любая цель — это настоящая напасть. Она никогда не дает покоя. Мой недуг некоторым образом сходен с болезнью миссис Киттивейк-Трамп. Только она убегает в прошлое, а я — в будущее. Потому-то мы оба не преуспели в настоящем.
— Что ж, попытайтесь жить сегодняшним днем.
Она подождала ответа, но его, казалось, уже занимало нечто другое. Он вперился в телевизор, который, до сих пор не замечаемый ими, балабонил в углу комнаты.
