К нам подходил мужчина с внушительной связкой коробок зефира в шоколаде. На связке все еще болталась аэрофлотская бирка.
Пока мы пялили глаза на коробки, маршрутка наполнилась и стремительно умчалась. Мужчина с зефиром остался на остановке, и у нас появилась возможность потихоньку сосчитать число коробок. Их было десять. Коробки были красивые, толстенькие. Честно говоря, я и сам не отказался бы от одной из них. Борька, думаю, тоже.
И тут мне пришло в голову такое, что я не выдержал и расхохотался.
— Ты чего? — попятился Борька. — Не заболел?
Я схватил его за руку, увлек в конец остановки и там, шаря в собственных карманах, спросил Борьку:
— У тебя сколько денег?
Рубль есть. А что?
Давай сюда. Надо. У меня тоже один остался. Сжав в кулаке рублевки, я подошел к мужчине и спросил:
— Извините, пожалуйста! Вы не могли бы сказать, сколько стоит одна коробочка?
Мужчина прищурился и, не удивившись моему вопросу, ответил так:
Смотря кому… Если дарить хорошему человеку, то он решит, что и карандаш дорого стоит. Почем стоит, если дарить, не знаю. А почем покупать — могу сказать, извольте. Рубль восемьдесят. Устраивает? — и он добродушно улыбнулся.
Устраивает! — с готовностью подхватил я. — У нас два рубля есть.
Целых два рубля?! — восхитился мужчина. — Ого, да вы, мужики, просто буржуи. На коробку вам хватит, поздравляю. Остается купить билет и слетать в очередь. В Москву…
Понимаете… — Я замялся. — Нам зефир не нужен… Мы его вообще не едим… Нам коробка нужна. Только коробка.
Только коробка? — удивился мужчина. — Без зефира?
Ну да… Только коробка. А зефир из нее можно ведь переложить в другие коробки. Вот два рубля… — и я просительно посмотрел на мужчину и разжал кулак с рублями.
Увидев протянутые ему деньги, мужчина сконфузился.
Да вы что, мужики! Во даете! Я только пустые коробки не продавал!
Понимаете, нам очень нужно… Очень-очень! — взмолился я.
Борька молчал. Мое стремление купить за два рубля опустошенную коробку явно не желало находить сочувствия ни в голове его, ни в желудке.
— А зачем тебе пустая? — спросил мужчина. — Если не секрет.
— Это секрет, — сказал я. — Это вопрос чести.
Вопрос чести?! — протянул мужчина, уже не улыбаясь. — Ну, мужики, это серьезно… А зефир вам, значит, не нужен?
Нет, конечно! — воскликнул я. — Нам с Борькой сладкое нельзя, а то очень жирные будем, и зубы попортятся.
Чего-то ты, погляжу, не больно жирный, — покачал головой мужчина. — Тебе, по-моему, и тонна зефира не повредила бы для начала.
— А зубы?! — в отчаянии воскликнул я и, широко раскрыв рот, прожамкал:
— Ражве это жубы?
Можно было подумать, что я борюсь с его твердым намерением немедленно скормить мне весь привезенный им зефир.
— Зубы как зубы, — сказал мужчина, участливо оглядывая выставленную ограду зубов.
Он вздохнул:
— Не знаю прямо, что мне с вами, мужики, делать. Прямо за горло взяли. Так и быть, держите свою коробку. Мне все равно только шесть нужно — женщинам в отделе подарить.
Он быстро распаковал связку и протянул нам одну коробку.
— А зефир? — спросил я. — Зефир не возьмете?
— А куда мне его? В карманы, что ли, класть? Нет, вы уж сами как-нибудь им распорядитесь. У мамы зубы хорошие?
— Хорошие.
— Вот пускай мама и съест! Если, конечно, сами не соблазнитесь… — и мужчина, засмеявшись, взял у меня два рубля и, погремев в кармане мелочью, положил на коробку двадцать копеек.
Из его кармана выпал смятый авиабилет. Я поднял билет и протянул мужчине. Он махнул рукой.
— В корзину его! Я по нему сейчас прилетел. Из отпуска.
Я подумал и положил билет в карман.
Ужасно это трудное дело — поздравлять девчонок. За неделю до праздника стали мы ломать голову — как нам девчонок порадовать. За Суровцеву я не волновался — подарочек для нее у меня был готов уже давно. Но как поздравить остальных? И — Наталью Умаровну?.. Ее урок был в этот день первым.
Предложения посыпались самые разные — серьезные и смешные, фантастические и нелепые, скучные и неожиданные. Идею дарить книги мы сразу отвергли. Где найдешь одинаковые книги? А если дарить разные — еще и обидишь кого-нибудь.
Эти девчонки — народ совершенно загадочный, лучше не рисковать. И тут Борька выдвинул идею, которую мы для начала хорошенько высмеяли.
Что если подарить цветы?! — предложил Самохвалов. — Каждой по розочке. Очень, по-моему, красиво.
У тебя есть цветник? — спросил я с издевкой. — Что-то не видел под балконом никакого розария. Или пойдешь покупать розы у дяди Сидора Щипахина?
Не обязательно у него. Наверное, цветы везде продают.
Розы в марте купить? — возразил я. — Пять рублей штука, никак не меньше.
Борька сощурился и уставился в потолок, беззвучно шевеля губами. Нашевелившись вдоволь, он вздохнул:
— Дорого.
— Еще бы! — кивнул я. — Мой велосипед дешевле стоит.
— Тогда — не розы, — продолжал гнуть свое Самохвалов. — Почему именно розы. Цветы разные бывают. А на розы, и правда, миллион денег надо.
Вот это его счастливое слово «миллион» и стало решающим. В моей памяти тут же всплыла пластинка, которую очень любила слушать моя мама. Любила, потому что она начиналась песней «Миллион алых роз». Иногда мама могла ее по пять раз за вечер ставить, особенно когда папа уезжал в частые свои командировки и в доме становилось как-то пусто и тоскливо. Мама тогда доставала и ставила эту пластинку и слушала молча, а лицо ее при этом было грустным, но в то же время каким-то светлым и счастливым. Вот тут я и подумал: а что, если нам прокрутить девчонкам и Наталье Умаровне эту песню? Ну, а что касается роз — так можно три штуки купить и поставить в вазу на стол Натальи Умаровны. Додумать остальное было делом пустяковым. Проигрыватель в зоокабинете есть. Оставалось лишь добыть три розочки и принести из дома пластинку.
Сейчас у нас была еще и целая коробка зефира в шоколаде, упавшая, можно сказать, прямо с неба. А это значит, что каждой девчонке мы положим на парту по зефиру. Что делать с самой коробкой, это я знал — для того и выклянчивал ее. В коробке я собирался также оставить одну зефирку — как и для остальных девчонок. Но главное, там будет лежать «Остров сокровищ»— недаром ведь, поняв все с полуслова, истерзанную Катькой книгу мне отдал в Катта-Караване Андрей Никитенко.
Все и получилось, как мы задумали.
Неумолимый страж Борька Самохвалов стоял у дверей и следил, чтобы девчонки не проникли в кабинет раньше звонка. Здесь все было уже готово к поздравлению. Я поставил пластинку на диск проигрывателя. На парты мы положили для каждой девчонки по открытке, а на нее — по зефиру. На столе Натальи Умаровны пламенели три купленные нами розочки. В последний момент неожиданно появилось очень серьезное добавление к плану. Шестого марта из Еревана вернулся Миша Кузлянов — там шли соревнования, а наш Миша входил в баскетбольную сборную. Мы радовались победе Мишкиной команды, а еще больше тому, что ему, капитану победителей, в Ереване вручили здоровенный букет. Этот-то букет-сноп он и привез в Ташкент, не подозревая, что мы на него покусимся.
— Мишка, будь человеком! — сердито сказал Самохвалов. — Давай поделимся по-честному: слава тебе, а цветы — нам. В смысле — девчонкам. Мы бы не просили, но ты пойми — под песню эти твои цветы хорошо пойдут.
Мишка колебался недолго и согласился уступить букет. Хотя вряд ли уступил бы, знай заранее, как неуважительно обойдемся мы с его чемпионским букетом. Потому что, дважды внимательно прослушав песню, мы решили, что не стоит делить цветы на всех девчонок, а лучше разбросать их по полу, положить на подоконники и парты. Так получится почти как в песне. Пусть девчонки прямо по цветам идут — это им под песню, наверное, дико приятно будет.
Я не утерпел и по одному цветку дал скелетам — держать в зубах. Очень красиво получилось. Правда, недавний случай с футболкой, украсившей, по коварной прихоти Ромки Суровцева, одного из стражей классной доски, нашептывал мне, что не стоит связываться со скелетами. Но противостоять искушению было невозможно — иначе, без цветов, эти симпатяги-скелеты смотрелись в праздничном кабинете незваными гостями. Вот почему, решительно сунув им в зубы по цветку, я шепнул им любимую газетную присказку Сиропова;
— Вы уж постарайтесь, братцы-кролики! Поработайте на тираж, старички!
Прозвенел звонок, и Борька, напоследок заглянув в класс и убедившись, что все готово, широко отворил обе створки двери, и я опустил иглу звукоснимателя на заплясавшую пластинку. Девчонки, которые, конечно же, уже вволю успели в коридоре обшушукаться, гадая, что мы для них придумаем, замерли у самого порога. — На полу лежали цветы, и была песня…
Миллион, миллион, миллион алых роз
