– Не так уж плохо было, да? – рассмеялась Марен.
– Мне понравилось!
Вокруг стоял такой гвалт, что он не боялся быть услышанным.
– Я же говорила! Ты еще поступишь в цирк!
– А ты волнуешься еще? – спросил Уилл.
– Бывает.
Когда объявили номер Марен, Уилл стал внимательно наблюдать за ней сквозь просвет в занавесе. Она оставалась спокойной и сосредоточенной. В руках у нее была небольшая катушка, какие бывают на удочках-спиннингах. Когда она повернула маленькую задвижку, проволока начала вытягиваться в жесткую горизонтальную линию, на конце которой был закреплен небольшой крючок. Проволока вытягивалась все дальше и дальше, и публика расступилась, пропуская ее. Уилл никогда не видел такой штуки – она и сама по себе казалась волшебным фокусом. Когда проволока достигла противоположного конца вагона, Марен сделала легкое движение кистью, и крючок зацепился за выступ в стене примерно в трех футах от пола.
Затем Марен повернулась и побежала в другой конец вагона, где прикрепила катушку к стене. Протянув свою проволоку через весь вагон, Марен вскочила на нее и едва не коснулась потолка головой.
Публика радостно заревела. На проволоке Марен преобразилась. Уилл совершенно не узнавал ее и мог только изумленно смотреть, как она порхает через проволоку, кувыркается, идет назад с закрытыми глазами, ложится на живот и притворяется спящей.
Несмотря на восторг публики, Уилл заметил голодные взгляды, которые исподтишка бросали на нее некоторые мужчины, и это ему совсем не понравилось.
Марен попросила людей кинуть ей какие-нибудь предметы – шляпу, бутылку, палку колбасы, – которые один за другим поймала, и принялась ими жонглировать. Побросав предметы обратно их владельцам, она спрыгнула на пол, отцепила проволоку и колесом вернулась к сцене.
Настало время номера с исчезновением. Уилл с интересом наблюдал, как Марен обматывает цепями доброволец из публики и как ее накрывают огромной шалью. Он смотрел пристально, желая разгадать трюк, – и чуть не выпрыгнул из собственной шкуры, когда она постучала его по плечу за кулисами.
– Как ты это делаешь? – требовательно спросил он.
– Никогда не расскажу! – ответила она, запыхавшаяся, с розовыми щеками.
Уилл подумал, что хотел бы нарисовать ее именно такой. Мистер Дориан поднял занавес, открыв их всех, и на артистов обрушилось цунами аплодисментов. Даже те счастливчики, которым удалось найти себе сидячее место, теперь стояли на ногах, хлопая и выкрикивая «Браво», «Брава» и другие слова, которых Уилл не понимал. Он чувствовал, как внутри него расцветало счастье.
Публика наступала на них, и Уилл боялся, что их просто раздавят, но тут их подхватили, подняли на плечи и вынесли в другой вагон, где была печка, уставленная кастрюльками.
Узлы быстро отодвинули в сторону, люди расселись на новом месте, и Уилл оказался на скамье рядом с Марен. Она выглядела такой же растерянной, каким он себя ощущал. Не успел он сесть, как у него на коленях появилась миска с едой, а в руку ему вложили ложку. Уилл понял, что так их пригласили к ужину.
Еда пахла восхитительно, но ему никак не удавалось попробовать ее: со всех сторон его теребили люди, задававшие вопросы на всевозможных языках. Он помнил, что не должен отвечать по-английски, и только улыбался в ответ и кивал, иногда повторяя несколько заученных слов на хинди.
Сквозь море тел Уилл заметил человека, похожего на индуса, который пытался пробраться к нему. А что, если бы он захотел поговорить с Уиллом? Тогда вся его маскировка накрылась бы медным тазом! К счастью, вдруг появились музыкальные инструменты: странные штуки с натянутыми струнами, губные гармоники и даже какое-то сооружение, отдаленно похожее на аккордеон.
Теперь переселенцы давали свое представление, возможно, желая тем самым поблагодарить артистов. Уилл почувствовал себя немного сдавленным и оглушенным, но все происходило настолько доброжелательно, что он не очень возражал. Ему в руку вложили стопку, и люди смотрели на него так выжидающе, что Уиллу ничего не оставалось, кроме как опрокинуть ее в рот. Горло обожгло. Толпа радостно зашумела.
К началу танцев Уилл выпил еще две стопки, и танцы теперь показались ему лучшим в мире занятием. Он вступил в потную паутину из рук и топал ногами по полу, понятия не имея о том, что делает. Поодаль он заметил крутящуюся волчком в ослепительном цветном вихре Марен. Ему захотелось схватить ее, остановить, дотронуться до ее кожи. И внезапно они оказались прижаты друг к другу, а окружившая их толпа принялась аплодировать.
– Они хотят, чтобы мы станцевали, – шепнула Марен. Уилл чуть было не ответил ей по-английски, что не умеет танцевать, но было уже поздно. Она взяла его за руки и повела в неуклюжем вальсе. После нескольких па он попытался вести ее сам и оттоптал все ноги своей партнерше, поэтому она повела опять – и вскоре они уже беспомощно смеялись, остановившись.
Вдруг музыку перекрыл женский вопль ужаса. Инструменты смолкли. Послышались ругательства. Толпа двинулась в направлении шума. Уилл посмотрел туда и разглядел одного из толстых охранников мистера Питерса. Тот возвышался над маленьким мужчиной с красным от гнева возмущенным лицом. Женщина, возможно его жена, кричала на охранника, и за всем этим наблюдал их сынишка с бледным от страха лицом.
Охранник прижал мужчину к стене, запустил руку ему в карман и вытащил узкую бутылку. Мужчина попытался выхватить ее обратно, но охранник ударил его по лицу. Вагон на минуту замер. Затем несколько других переселенцев с криками двинулись на охранника, но человек Питерса передернул затвор винтовки, и пассажиры остановились, дав ему дорогу.
– В чем проблема? – спросил охранника мистер Дориан, когда тот проходил мимо.
– Не твоего ума дело, – огрызнулся тот и вышел из вагона.
Женщина теперь плакала открыто.
– Мальчик у них болеет, – сказал мужчина Дориану. – Мистер Питерс продает лекарство. У отца нет денег заплатить. Питерс дал лекарство, но теперь требует деньги. Отец пытается что-нибудь продать. Не получается. А теперь Питерс забрал лекарство.
– У него совершенно нет денег? – спросил мистер Дориан.
– Только еда на дорогу. Но Питерсу не нужна еда, ему нужен акт.
– Акт? – нахмурилась Марен.
– Акт на землю – то, за чем семья приехала.
– Ах, – понимающе кивнул мистер Дориан. – Его дарственная на землю от правительства.
Уилл знал об этом. Большинство переселенцев ехали, чтобы застолбить свою землю и основать на ней ферму или ранчо. Акт утверждал их право собственности. Без него они не могли ни на что рассчитывать.
– Наш мистер Питерс, оказывается, еще и земельными участками спекулирует, – заметил мистер Дориан.
Уилл посмотрел на маленького мальчика, на его осунувшееся личико. Он никогда не чувствовал такого жара возмущения. Не раздумывая, он отправился за охранником Питерса, и Марен побежала за ним.
– Амит! – прошептала она. – Что ты делаешь?
Не обращая внимания, он понесся вперед, в вагон Питерса. Он чувствовал, что Марен шла рядом с ним, а мистер Дориан – чуть следом.
– Не делай глупостей! – шептала девушка ему в ухо.
У Уилла в рукаве не было ни трюков, ни власти, но в кармане у него лежало почти три доллара. Он ворвался в занавешенную комнату и нашел мистера Питерса обедающим на тонком фарфоре и пьющим вино из бокала. Оба охранника вскочили при его внезапном появлении.
– А, циркач, – узнал Питерс. – Я пропустил, к сожалению, ваше выступление. Никогда, знаете ли, не был поклонником вульгарных развлечений.
Уилл вытащил из кармана монеты и положил их перед Питерсом.
– Лекарство, – произнес он.
– Ого, так ты немного говоришь по-английски.
Уилл не ответил, поняв, что совершил ошибку, – но должен же был Амит в конце концов выучить хоть несколько слов!
– Он хочет получить лекарство для того мальчика, – объяснила стоявшая рядом Марен.
Питерс разглядывал Уилла с удовольствием и с любопытством:
– Я очень рад видеть, что ваш инспектор манежа так щедро платит вам. Я слышал, некоторые из них ужасные рабовладельцы. Я с удовольствием продам вам лекарство. – Он кивнул охраннику, и тот, взяв с полки маленькую бутылочку, кинул ее Уиллу.
Поймав ее, Уилл тут же засунул лекарство в карман.
– Не только богач, но и добрый самаритянин, – сказал мистер Питерс. – Это так трогательно. Мы очень похожи. Счастье, что у меня было лекарство для мальчика. Если кондуктор узнает, что на борту семья с больным, он может ссадить их с поезда, и тогда их положение станет совершенно отчаянным. Лучше, чтобы сердобольные, как мы с вами, люди решили проблему без лишнего шума.
Уилл распознал в его словах угрозу: молчи обо всем, чем я тут занимаюсь, или пострадает та семья. Уилл повернулся к Марен, сделав вид, что ни слова не понял, и увидел ее бледное от ярости лицо. Теперь уже он взял ее под руку, опасаясь, что она сделает что-то отчаянное.
