и когда Фло спросила, можно ли Глории прибарахлиться вместе с нами, я рассмеялась.
— Прибарахлиться! Где ты выкопала это слово? Дискотека же не на барахолке!
Фло тоже засмеялась.
— Я не выкапывала. Так Глория говорит. А еще она сказала, что принесет с собой какие-то вещички. Хочет нас удивить. Значит, в пять у меня?
— Договорились! — ответила я и вдруг поняла, что рада Глории. Она старше нас на год, и надо признать, что выглядит она всегда просто классно.
Чемодан, который Глория втащила в комнату Фло ровно в пять, был примерно вдвое больше того, в котором тетя Лизбет носила в садик свои игрушки. Оттуда мы вытряхнули такой гардероб, которого хватило бы на неделю моды в Париже.
Платья, юбки, пояса, шарфы, шляпы и огромное количество всевозможных украшений посыпалось на пол. Хармс тут же спрятался в красном замшевом сапожке, который, должно быть, казался ему огромной пещерой.
— С ума сойти! — восхитилась я и приложила к себе блестящее зеленое платье.
Оно было длинное и узкое, как макаронина, и сверкало даже ярче чем то, в котором Пенелопа выступала на сцене.
— Откуда у тебя это?
— От мамы, — ответила Глория. — Досталось в наследство. Все слегка великовато, но я быстро расту. Папай говорит, что если бы мама была жива, мне нужно было бы только чуть-чуть подняться на цыпочках, чтобы ее поцеловать. Когда она умерла, я была совсем маленькой.
Глория улыбнулась, а я не знала, что сказать. Я даже кивнуть не смогла. Платье у меня в руках вдруг стало таким тяжелым, будто к нему подвесили гирю. Хотя на самом деле оно и ста граммов не весило.
Я знала, что случилось с мамой Глории. Фло рассказала мне, когда я приезжала к ним на съемки.
— Она покончила с собой, когда Глории было всего пять лет. Представляешь? Глория нашла ее мертвой в постели. Она приняла слишком много снотворного.
Но тогда я не обратила внимания на это, потому что ужасно ревновала свою подругу к Глории, и другие чувства в моем сердце уже не помещались.
Теперь все было по-другому. Я никак не могла найти нужные слова. Фло, кажется, тоже, потому что она чересчур внимательно рассматривала серебристый лакированный пояс, усыпанный синими стразами, и нервно кусала губы.
— Не надо, — вдруг сказала Глория. — Не делайте такие лица, я этого терпеть не могу. Как только я начинаю рассказывать про маму, у всех сразу вытягиваются физиономии. А мне время от времени нужно поговорить об этом, иначе я просто взорвусь. Вам этого не понять, но я точно знаю. Папай говорит, что никто этого не может понять, если сам не пережил.
— Почему, — выдавила я, — твоя мама… себя…
— Убила? — Глория произнесла это слово так, будто оно было самым обычным. Таким же, как «пить», «есть» или «гулять». — Когда я была младше, то думала, что из-за меня. — Глория вынула из чемодана длинное ожерелье из разноцветного искусственного жемчуга. — Мне казалось, что я сделала что-то плохое. И никто не мог меня переубедить. Тогда папай сказал, что мне нужно поговорить с врачом, который занимается такими случаями. И знаете — помогло. Теперь я знаю, что дело совсем не во мне. Наоборот. Именно из-за меня она так долго держалась. А потом наступил момент, когда она больше не смогла. В последнем письме она написала, что у нее больше нет сил жить. Это как нести слишком тяжелый чемодан. Но меня — об этом она тоже написала — в том чемодане не было. И я думаю, мама была бы счастлива видеть нас сейчас.
Я откашлялась и кивнула. Сказать все равно было нечего.
Тут Фло рассмеялась. Я растерянно обернулась и увидела: из красного сапожка выползает… сосиска! Я не сразу догадалась, что это Хармс. Он забрался в розовый носок и возмущенно пищал. Глория тоже рассмеялась, и мы вместе освободили несчастного узника. И при этом хохотали до слез.
Странно, правда? Слезы и смех — очень разные вещи. Но в тот момент они такими не казались.
29. Блестящий вечер и следующее утро
Когда мы явились в «Жемчужину юга», папай присвистнул и поцеловал мне, Глории и Фло руки. Мы смутились и захихикали, но чувствовала я себя при этом настоящей королевой.
Я выбрала зеленое платье. Мама Глории, наверное, была очень худенькой, потому что платье оказалось мне как раз. Правда, низ пришлось слегка подколоть булавками.
Глория надела красное шелковое платье, а на шею — жемчужное ожерелье. А вот Фло все наряды оказались велики, поэтому она натянула свои черные джинсы с бахромой и белую рубашку, завязав ее узлом на животе. Голову она обмотала красным шарфом, а на бедрах у нее красовался серебристый пояс. Причем синие стразы сверкали чуть ли не ярче, чем синие глаза Фло. Я решила, что она выглядит круче всех — как одноногий пират с костылем, хотя ног у Фло было все-таки две.
Вообще-то, инвалидная коляска ей уже не требовалась, да и костыли тоже. За минувшую неделю Фло сделала большие успехи. Она еще слегка прихрамывала, но уже могла самостоятельно ходить и даже подниматься по лестнице.
— Ух ты! — восхитился Сол, входя в ресторан с Целовальником и Ансуманом. — Какая стиляга!
— Наверное, ты хотел сказать — красавица! — поправила я его и направилась к стойке, чтобы принести «Кохиньяс де Франго». Это кусочки курицы, зажаренные в тесте. С виду они похожи на шарики, и это коронное блюдо нашего Карлика. Фло ела рыбные котлетки, а Глория вкуснейшее сырное печенье, которое испекла бабушка Сола под руководством Карлика.
На ресторан было любо-дорого посмотреть. «Жемчужину юга» украсили специально для детской дискотеки. Под потолком гроздьями висели желтые и зеленые воздушные шарики, дедушка установил прожектор, который освещал танцпол, а Пенелопа принесла целую кучу дисков. В зале уже расселись человек тридцать, которым не терпелось потанцевать. Вскоре пришли Фредерика, Целовальник, Зоя и Аннализа.
Глаза Аннализа сегодня не накрасила. Они были красными, и нос тоже. Неужели она до сих пор в расстройстве из-за математики? Я кивнула ей, но она отвернулась. Пенелопа поставила первый диск. Это Хиха — знаменитая бразильская певица! Как только зазвучали барабаны, мы вышли на танцпол. Глория танцевала с Ансуманом, Зоя с Целовальником, а Фредерика с незнакомым мальчиком. Не танцевала только Фло, но с ней рядом все время был Сол, который следил, чтобы никто ее не толкнул.
Зазвучала следующая композиция, и кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулась и увидела Фабио.
— Ой! — сказал он. — Потанцуем?
— Кларо, — ответила я, то есть
