Вася отшвырнул камень и побежал по парку. Побежал и пес.
Добежав до аллеи, ведущей прямо в дом, Вася еще раз обернулся и, топнув ногой, крикнул:
— Ступай!
Но как он ни старался придать строгости голосу, ничего из этого не выходило. Жулан отлично это понимал и потому решительно не желал слушаться.
Вася побежал изо всех сил. К счастью, в парке никого не было.
В доме все еще спали, ибо Вася пробыл в отсутствии не более часа. Франц Маркович все еще мирно храпел под газетой.
Вася быстро взобрался на крышу и через минуту был уже в своей комнате, дверь которой продолжала оставаться запертой. Пес сел возле крыльца, поднял одну лапу и громко завыл.
— Тише, тише! — с отчаянием закричал Вася.
И вдруг произошло нечто ужасное: пёс бросился на крыльцо и исчез внутри дома. Вася похолодел от ужаса и замер. С минуту всё в доме было тихо, но вдруг послышался отчаянный вопль Анны Григорьевны, что-то упало, кто-то забегал, а пес, вкатившись, как шар, по лестнице, начал отчаянно царапаться в запертую Васину дверь.
IV. ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ГАЛСТУКОВ!
В доме поднялась ужасная суматоха.
На все вопросы перепуганной прислуги Анна Григорьевна кричала:
— Бешеная собака! Бешеная собака!
Все бегали взад и вперед, заглядывали под диваны и кресла, но нигде не было никакой собаки. Экономка Дарья Савельевна даже высказала предположение, что Анне Григорьевне бешеная собака почудилась во сне. Анна Григорьевна от этого предположения пришла в сильнейшее раздражение и назвала Дарью Савельевну дурой.
Вдруг в гостиной появился Жулан, отчаявшийся проникнуть в Васину комнату. Все вскрикнули, будто увидали лютого тигра и бросились врассыпную. Лакей Петр со стулом в руках доблестно ринулся на Жулана, но тот завертелся волчком, бросился ему под ноги, перекувыркнулся и свалил этажерку с нотами. Крик стоял невообразимый. Во время этой суматохи никто не заметил, как к дому подъехал автомобиль и из него вылез очень толстый человек в соломенном картузе и парусинном балахоне, защищавшем от пыли. Он удивленно вошел в гостиную, как раз в тот самый миг, когда Жулан, едва не свалив с ног Анну Григорьевну, пулей выскочил в окно.
Вася с восторгом увидел, как его новый друг пронесся по аллее и мгновенно исчез за поворотом.
— Говорил тебе, не ходи за мной, — пробормотал он.
Приехавший на автомобиле человек был Иван Андреевич Тарасенко, владелец большого сахарного завода.
Завод был расположен в пяти верстах от «Ястребихи».
— Вообразите, Иван Андреевич, — воскликнула Анна Григорьевна, протягивая гостю руку для поцелуя, — сейчас к нам в дом ворвалась бешеная собака, это чудо, что она никого не искусала!
Но, к ее удивлению, Иван Андреевич отнесся к этому случаю совершенно хладнокровно.
— Еще бы, сказал он, вытирая пот со лба, — жарища-то какая, не то что пес, человек взбесится! А я, моя сударыня, к вам не без тайного умысла, хочу вашего парнишку с моим Федором познакомить. Федор мой скучает, нет у него тут ни одного приятеля. Заодно ваш парнишка и завод посмотрит, ему любопытно!
Анна Григорьевна поджала губы.
— Я его, Иван Андреевич, — сказала она, — наказала за безобразные шалости, мне бы не хотелось доставлять ему это удовольствие.
— Полноте, моя сударыня, — возразил Иван Андреевич, — это он небось от жары! Прокатится — и все шалости забудет. А я Федору своему обещал.
Анна Григорьевна, скрепя сердце, должна была согласиться. Через пять минут Вася уже выезжал за ворота усадьбы, сидя рядом с Иваном Андреевичем.
Иван Андреевич казался с виду необыкновенно добродушным человеком. Всю дорогу он восхищался то степью, то небом, то солнцем, то урожаем.
— Господи, благодать-то какая, — говорил он, жмурясь от удовольствия и подставляя встречному ветру лицо, — ширь-то какая, простор. Только на Руси такие просторы имеются... В Америке разве еще, ну да ведь то Америка! Эх, хорошо! Эх, славно!
Навстречу, то и дело, попадались мажары, серые, длиннорогие волы лениво месили черноземную пыль. Угрюмые головы молча кланялись Ивану Андреевичу, тот в ответ тыкал пальцем в свой соломенный картуз.
— Ишь, молодые все на войне, — говорил он, — одни старики остались! А старость нужно уважать!
Скоро вдали показалась высокая кирпичная труба, курившая черным дымом. Это и был сахарный завод. Имение Ивана Андреевича находилось отсюда в трех верстах, и сам он лишь изредка наезжал сюда, доверив завод всецело поляку-директору.
Завод был очень большой, и вокруг него были расположены многочисленные постройки. Директорский домик стоял несколько в стороне над четыреугольным прудом, обсаженным пирамидальными тополями. На крыльце стоял худой мальчик, лет четырнадцати, с хлыстиком в руках и в каком-то необыкновенном клетчатом костюме.
— Что же вы так долго? — воскликнул он с раздражением, — я жду вас без конца!
Вася догадался, что это и есть Федор — сын Ивана Андреевича.
Выражение глаз у него было дерзкое и вызывающее, и Васе он не понравился с первого взгляда.
Между тем от завода к ним быстро шел плечистый человек с рыжими усами, в чесунчевом пиджаке.
Это был директор завода, поляк, по фамилии Вжишка. За ним ковылял какой-то старик, без шапки, с белыми волосами, словно из ваты, и с такою же бородой. Он что-то говорил директору, но тот шел, не обращая на него никакого внимания.
— Прошу, прошу, — сказал он, — день добрый!
— Вот заехали к вам, — сказал Иван Андреевич с некоторой как будто робостью, — казалось, и он побаивается директора.
Иван Андреевич и директор вошли в дом, а Вася с Федей остались на крыльце. Они молча осматривали друг друга.
— У вас много галстуков? — спросил вдруг Федя, играя хлыстиком.
— Нет... Не помню... Три, кажется.
Федя презрительно повел носом.
— У меня двадцать семь галстуков, — сказал он, — и мне еще скоро пришлют из Парижа! Если бы не война, я бы сам поехал в Париж. Отец делает все, что я захочу.
Между тем старик подошел совсем близко к ним и стоял, опершись на клюку, по-стариковски тряся головою.
— Ужасно нахальный мужик, — сказал Федя, — его сына рассчитали за лень и за пьянство, а он все лезет.
Иван Андреевич и директор между тем вышли из дому.
— Ну, — сказал директор, — идемте, панове, посмотрим, как сахар делается.
— Я не пойду, — сказал Федя, — там жарко.
— Нельзя, нельзя, — испугался Иван Андреевич, — надо, братец, изучать производство, вырастешь, сам будешь хозяином.
Они пошли. Старик вдруг протянул руку, словно хотел удержать за рукав Ивана Андреевича; тот, уловив его движение, быстро и испуганно засеменил вперед. Директор же, обернувшись к старику, крикнул:
— Я тебя отсюда палкой выгоню, старый хрен!
«Почему Иван Андреевич не остановился, не выслушал старика?» — подумал Вася.
Но Иван Андреевич продолжал быстро семенить ногами, испуганно косясь на директора.
Федя, с брезгливым выражением лица, помахивая хлыстиком, лениво плелся сзади и что-то недовольно ворчал.
Между тем директор говорил:
— Он должен благодарить, что я его сына просто выгнал, а не отправил к исправнику! Вздумал у нас здесь разводить революцию, войны не нужно, богатых не нужно, и чорт знает что.
— А, может быть, он образумится, — робко заметил Иван Андреевич.
— Извольте, я его приму обратно, но тогда уже не требуйте от меня никаких доходов.
— Нет, нет, разве я что говорю, — забормотал Иван Андреевич, — вам, конечно виднее.
Вася в первый раз очутился на большом заводе и с непривычки у него голова пошла кругом от грохота и лязга. В глазах зарябило от множества вращающихся больших и малых колес с приводными ремнями, от жары захватило дух.
На сахарных заводах искусственно поддерживается очень высокая температура в тех помещениях, где отстаивается жидкий сахар. Поэтому рабочие здесь раздеваются почти до-гола.
В огромном зале стояли сотни форм, в которых отстаивался сок. Формы стояли тесными рядами и полуголые рабочие бегали по ним с обезьяньей ловкостью. При виде директора все как-то поджимались, а он в свою очередь не упускал случая прикрикнуть:
— Раззевались, раззевались, ленивое племя!
Оборачиваясь, Вася замечал, как рабочие хмуро смотрели им вслед и о чем-то шептались между собою. Вася чувствовал себя очень смущенно. Для него посещение завода было простым развлечением, а эти полуголые люди проводили здесь весь день за тяжелым трудом. Глухая вражда чудилась ему в этих бледных лицах. Иван Андреевич тоже чувствовал себя, видно, не в своей тарелке. Федя кис от жары и все время ворчал. Только директор был весел и оживлен.
Вася был рад, когда они очутились на свежем воздухе.
