Вилик Мерула рыдал и причитал, а Потин Теренций стоял молча, опустив голову. Ему было жалко молодого, красивого Стефана, который вырос на его глазах и был ему предан и старателен в работе. Потин Теренций был так растерян, что даже не догадался спросить, как это случилось, что Стефан попал в помпейскую школу гладиаторов.
А Потин Мерула все причитал и причитал. Обливаясь слезами, он стал рассказывать о том, как сын его, глупый и доверчивый мальчик, выпивши чрезмерно много вина, согласился пойти в школу гладиаторов, чтобы добыть две тысячи сестерций для отца.
— Для чего же тебе понадобилось две тысячи сестерций? — спросил Потин Теренций. — Ведь я позволил тебе понемногу выплачивать мне долги, оставшиеся за тобой.
— Прости, господин. Я был неправ. Я задумал уйти от тебя и открыть маленькую пекарню. Вот для чего нужны были две тысячи сестерций. Я подумал, что мы с Клеидой состарились в твоем поместье и нам все труднее угождать госпоже. И вот мы задумали столь малое и недоступное нам. И чтобы выкупить сына, я хотел снова продать тебе Клеиду. А теперь уже незачем продавать Клеиду… Прости, господин. Я был неправ, и боги меня наказали…
Пока вилик шел к себе, все встречные рабы и слуги расспрашивали его о гибели Стефана. Заволновалась и Клеида, услышав плач и стоны рабынь. А потом дом огласился криками несчастной матери, и семья вилика вместе с рабами долго и горько оплакивала погибшего Стефана.
Больше всех убивался Евтих. Теперь, вспоминая все обстоятельства своего пребывания в Помпеях, он отчетливо видел допущенную им оплошность. Не надо было доверять Стефану!.. Он так еще молод и глуп… Евтих проливал слезы, но все же утешал Клеиду и Мерулу. Он рассказывал, как много ворот в Помпеях и как много было возможностей бежать. Он говорил, но и сам себе не верил, потому что знал, что школа гладиаторов была подобна темнице. И если землетрясение и дождь из горячего пепла обрушились внезапно, то несчастным затворникам в гладиаторской школе невозможно было бежать…
Впервые в своей жизни вилик Мерула уже не испытывал ни любви, ни интереса к той земле, которую он возделывал. Ему все было безразлично. Клеида была настолько больна и слаба, что с трудом выполняла свои обязанности. Она слишком часто выслушивала брань госпожи, которая была недовольна Клеидой. В доме вилика Мерулы воцарилась скорбь.
— Я все думаю, Мерула, как это пришла тебе в голову такая неразумная мысль — послать глупого мальчишку в Помпеи? — спрашивала Клеида.
— Ты сама знаешь, что я желал ему добра и хотел доставить сыну немножко радости. Как я мог предвидеть, что случится столько горя и несчастий? И кто мог думать, что погибнет целый город. О чем ты спрашиваешь, Клеида!..
Антоний не помнил, что с ним было в ту страшную ночь и что было в последующие сутки. Его вел, бережно поддерживая, Стефан. Он заботился о том, чтобы прикрыть голову друга плотным ковром, подаренным им неизвестной женщиной. Этот ковер спас им жизни. Стефан своими глазами видел на дороге убитых и раненых, которые очутились в толпе бегущих из Помпей без единой вещи. Горячий пепел и камни сыпались им на головы.
Но вот настал третий день. Взошло солнце. И когда они обернулись в сторону Помпей — а шли они по дороге в Неаполь, — то взору их представилась страшная картина. Под толстым слоем пепла и камней совершенно исчезли два прекрасных города — Помпеи и Геркуланум.
В воздухе еще носились вихри седого пепла, но было достаточно светло, чтобы увидеть картину страшного разрушения. Только кое-где были видны отдельные колонны и крыши самых высоких зданий. Если бы их не было, то никто бы не подумал, что два дня назад вблизи Везувия были цветущие города. Исчезли сады и виноградники на склонах Везувия. Вулкан был скрыт под завесой пыли и пепла. Огонь на вершине его исчез.
Опустившись на землю недалеко от дороги, заваленной пеплом, Антоний неутешно рыдал. А Стефан, пытаясь его успокоить, показывал на толпы людей, расположившихся повсюду — на холмах, на дорогах, — он говорил о том, что семья Тегета, несомненно, спаслась и находится здесь где-то, совсем близко…
— Подымись, Антоний! Соберись с силами, и мы пойдем искать твоих близких. Посмотри, как много людей сохранили свои жизни. А сколько их ушло в Рим и в другие города! Надо искать долго и упорно. Что толку в том, что ты будешь их оплакивать! Учти, что и они тревожатся о тебе. Надо скорей их найти!
Они пошли, едва передвигаясь. Они давно ничего не ели, руки и ноги были у них изранены. Страх и тревога, словно тяжкая болезнь, лишила их сил. И все же они шли. Стефан был настойчив и действовал энергично, боясь, что тоска и печаль совсем убьют его друга. Он не переставал думать о том, что он главный виновник в несчастьях Антония: ведь он невольно разлучил его с семьей.
Когда они очутились вблизи какой-то харчевни, Стефан пожалел о том, что у них нет ни единой монеты, чтобы купить какую-нибудь еду. Тогда Антоний снял перстень с пальца и даже оживился при мысли, что вот сейчас он превратит этот ненужный предмет в кувшин вина, в горячую похлебку, а может быть, и в кусочек жареного барашка.
Должно быть, перстень был очень дорогой, если владелец харчевни, помимо еды и питья, дал ему еще триста сестерций. Он был честным человеком. А кроме того, за дни этого чудовищного несчастья он нажился как никогда. Его харчевню осаждали сотни людей. Дни и ночи вся его семья неустанно трудилась, получая за продукты не только деньги, но и множество золотых и серебряных вещей, которые были случайно захвачены людьми, когда они покидали свой дом.
Много дней Антоний и Стефан бродили по дорогам среди бездомных и обездоленных людей. В каждой семье было несчастье. Люди потеряли близких, потому что, так же как и Антоний, не смогли соединиться со своими. В эту страшную ночь в кромешной тьме, среди грохота, под горячим пеплом, погибли тысячи людей. Одни оплакивали маленьких детей, другие — стариков. Повсюду слышны были плач и стоны. Но среди живых, которые покинули Помпеи вместе с Антонием и Стефаном, не было философа Тегета, не было его жены Паксеи. И как ни старался Антоний, он не увидел ни одного из многочисленных рабов. Было естественно, что рабы, спасшиеся во время катастрофы, убежали, чтобы начать свою жизнь в другом месте свободными людьми.
— Знаешь, Стефан, — говорил Антоний, — если мне не суждено найти моих бедных родителей, если они погибли под пеплом и камнями в то страшное утро, то я молю богов только об одном: пусть они помогут мне найти моего друга — нашего раба Элия Сира. Я точно знаю, что Элий Сир никуда не убежал. Если он жив, то он ищет меня и оплакивает меня точно так же, как я оплакиваю своих бедных родителей.
— Не отчаивайся, Антоний, — говорил Стефан. — Поверь мне, ты найдешь родителей, а с ними и Элия Сира.
И они искали. Искали долго. Из Неаполя они попали в Рим. Они бродили по улицам, останавливались на площадях, где были беглецы из Помпей и Геркуланума. Они увидели много горя и отчаяния, но семьи Тегета они не нашли. И настал день, когда Антоний сказал:
— Они ждали меня. Бедные, они не вышли за калитку своего дома и погибли там, засыпанные пеплом… Не знаю, что мне делать теперь, Стефан.
— Мы пойдем в наш дом, Антоний, и ты увидишь, с какой радостью примут тебя мои родители. Ты знаешь, что они вольноотпущенники. Они бедные люди, но поверь мне, они полюбят тебя, как родного. К тому же они узнают о том, что именно тебе удалось спасти меня. И не только из рабства, Антоний. Теперь всем нам ясно, что если бы мы не ушли с тобой в тот утренний час, то мне бы уже никогда не увидеть ни солнца, ни неба. Поистине ты спас мне жизнь! Все мы — твои великие должники, мой друг Антоний. Пойдем в поместье Потина Теренция, и ты увидишь, как тебя будут любить мой отец Потин Мерула и мать моя Клеида…
Через пять дней они подходили к поместью Потина Теренция. Стефан был оживлен и с нетерпением ждал встречи с родителями. Антоний был печален и с тревогой ждал этой встречи.
*
Неутешное горе воцарилось в маленькой надстройке вилика Мерулы. После возвращения Потина Теренция, когда Мерула и Клеида узнали о гибели Помпей, для них стало ясно, что Стефана ужа нет в живых. И теперь уже все было безразлично. Не нужна была пекарня, не хотелось покидать дом Потина Теренция, где они прожили долгую жизнь. Каждый из них, словно в тяжком сне, проводил свои дни за работой. И каждый проливал слезы о дорогом Стефане. Им сочувствовали и рабы, и вольноотпущенники, и сам Потин Теренций. Только Скантия молчала. Может быть, оттого, что ей было стыдно за свое дурное обращение с Клеидой. А может быть, оттого, что она была больна и ничто ей не шло в голову, кроме мыслей о недуге.
Антонию не хотелось войти в дом вместе со Стефаном и стать свидетелем трогательной встречи Стефана с родителями. Ему было тяжело, потому что он все время помнил о своем отце, который сейчас, когда Антоний уже считал его погибшим, выглядел еще благородней и прекрасней, чем он казался Антонию прежде. Антоний все эти дни не переставал вспоминать беседы и споры с отцом, которые научили его, Антония, мыслить и стремиться к чему-то возвышенному. Он вспоминал доброе и нежное лицо своей матери, и, хотя ему не верилось, что их уже нет на свете, слезы не просыхали и сердце сжималось от печали.
