– Ну, молодец, поправляйся, – сказал лесник, надевая брезентовый плащ: он уходил в очередной обход лесных кварталов.
Галя, Танечка и Лариса Примерная уселись вокруг больного. Они отирали пот с его лба, подавали ему пить, время от времени меняли куски льда, положенные вдоль стенок «воронечника».
Удалось уговорить Ленечку выпить стакан молока. Он лежал неподвижно и по-прежнему безучастно глядел куда-то в пространство. Все три девочки будут попеременно дежурить возле него, остальным – в светелку не заходить.
Через час я вторично измерил Ленечке температуру – оказалось 37, 9. Зловещая краснота уже переползла через колено. Ужасно положение врача, когда у него нет никаких медикаментов! Ни у нас, ни у жены лесника не было даже одеколона, чтобы сделать подобие спиртового компресса.
Я поймал Николая Викторовича в сенцах.
– Давайте попытаемся тащить его в больницу.
– Но это невозможно. Видите, какой дождь…
– Тогда нужно немедленно отправляться в Курбу за пенициллином. Если сегодня же ночью не начать впрыскивать пенициллин, мы не сумеем остановить сепсис, то есть заражение крови, и мальчику грозит ампутация.
Николай Викторович вздрогнул.
– То есть ему придется отрезать ногу? – глухо спросил он.
– Да! – резко ответил я, злясь на свое бессилие, на Николая Викторовича и больше всего на дождь.
– Ну хорошо, я пойду в Курбу и принесу пенициллин, – коротко ответил Николай Викторович.
– Я тоже с вами пойду в Курбу за лекарством. – Миша рассматривал стоявший в углу токарный станок и слышал весь наш разговор.
– Это единственный выход! – воскликнул я. Отвагой блеснули черные глаза мальчугана.
– Мы с вами вдвоем туда-сюда – марш-бросок. Николай Викторович внимательно оглядел Мишу.
– Ты понимаешь всю серьезность положения с Ленечкой? Ни слова никому о том, что слышал наш разговор. Понял?
– Э-э-э, понимаю. – Миша, нахмурившись, уставился в пол.
– Знаете что, когда у Ленечки такое тяжелое состояние, вам, как начальнику похода, лучше остаться здесь, в качестве резерва, – посоветовал я.
– Давайте я с Васькой пойду, – сказал Миша.
– С Васей? – удивился я.
Впрочем, я вспомнил: Вася за грубость с девочками набрал целых четыре выговора, над ним нависла угроза отправки в Москву. Он должен был обязательно, как у нас выражались, «совершить подвиг». Миша хотел его выручить.
Я подошел к Николаю Викторовичу.
– Пусть мальчики пойдут вдвоем.
Он молча кивнул головой.
Жена лесника, узнав о нашем решении, всполошилась:
– До Курбы пятнадцать километров! Я – да еще в хорошую погоду! – взад-назад за день еле дохожу, а таким мальцам…
– Мы не мальцы! – вспыхнул Миша. – Вы доходите, значит, и мы дойдем! – Он замолчал и, собравшись с духом, добавил: – Э-э-э, а кабы вам слабо было добраться, мы, мальчишки, все равно добрались бы. Мы, тетенька, изыскатели и пионеры!
– Рано, рано хвастаешься, – заметил Николай Викторович.
Миша и Вася сразу выпрямились и точно повзрослели.
Не дождавшись обеда, они закусили холодными мясными консервами, разулись, засучили шаровары, взяли в руки палки. Миша надел розовую накидку Ларисы Примерной, Вася – брезентовый плащ жены лесника, который ему доходил до пят. Я им дал красноречивое письмо на имя главного врача больницы с подробным описанием Ленечкиного ожога.
Мы вышли на крыльцо. Оба героя отправились в путь. Девочки с таким беспокойным восхищением глядели им вслед, точно провожали их на Венеру.
– Чтобы не меньше полутора миллионов единиц пенициллина! – крикнул я.
Дождь с новыми усилиями упорно и настойчиво забарабанил по крыше.
Мне не спалось. Я вновь встал. Лариса Примерная дежурила у изголовья Ленечки. Она сняла очки, и ее умные и проницательные глаза взглянули на меня так живо, в них светилось такое желание помочь больному!
Ленечка дремал и все время ворочался. Конечно, с «воронечником» на ноге, несмотря на подстилку из пакли, ему было очень неудобно. Я смерил ему температуру – ого! – подскочила до 38, 7. Краснота на ноге поднялась на десять сантиметров выше колена. «Воронечник» снаружи был обложен льдом, но холод, видимо мало помогал. Нужен пенициллин! Черт возьми, как нужен пенициллин! Если до утра мальчики не принесут пенициллина…
А дождь все шел и шел не переставая.
Мальчики вернулись в два часа ночи. Я им открыл дверь. Как они не сбились с дороги в полной темноте!
– Потом расскажем, – хрипло бросил Миша, отдавая мне пакет.
Лесничиха тотчас же начала кипятить на керогазе воду для стерилизации шприца. Мальчики были мокры и грязны с головы до ног, грязь кусками отваливалась от их одежды; даже на их бровях висела глина. Дрожа и щелкая зубами, они разделись, выпили чаю, а ужинать не стали.
– Спать охота, – заявили они и полезли на русскую печку. Лесничиха накрыла их овчинным тулупом, и они тут же захрапели.
В пакете оказались средства от ожогов – белый стрептоцид, и мазь Вишневского, и, самое главное, сорок ампул с новокаином, и сорок флакончиков с белым налетом на дне – пенициллином; это составляло 2 миллиона единиц.
Я решил колоть Ленечку через каждый час, одновременно измеряя температуру. К пяти часам утра мне удалось сбить жар до 37, 8, к восьми утра – до 37, 4. Стану теперь его колоть через каждые два часа. Ленечкина нога будет спасена!
Какое же это изумительное и чудодейственное средство – пенициллин, убивающий гнилостных бактерий, прекращающий воспалительный процесс!
Танечка мне помогала, подавала то ампулы, то пузырьки. Она умоляла меня доверить и ей шприц и позволить уколоть больного хоть разочек. Но я был непреклонен и колол сам.
А дождь все продолжал идти. Земля настолько раскисла, даже до палаток было трудно добираться.
В восемь утра, совершенно обессилевший, я лег спать не раздеваясь, и приказал, чтобы меня разбудили в десять для очередного укола.
Звонкий, самоуверенный голос поднял меня раньше времени:
– Кто выдумал этот гадкий ящик? Сейчас же его убрать!
Я вскочил и увидел наклонившуюся над Ленечкой маленькую, очень худенькую девушку в зеленой прозрачной накидке. Капли дождя стекали с ее светлых вьющихся волос на виски и на лоб.
Сзади, у порога, стояли трое юношей в плащах, в резиновых сапогах, все облепленные грязью.
Девушка, заметно волнуясь и неумело сердясь, говорила, что она врач, явилась сейчас пешком из Курбы спасать обожженного мальчика. Показывая на Ленечкин «воронечник», она все повторяла звонким голосом, что это ужасно, что это безобразие.
Достаточно твердо я ответил:
– Я тоже врач, благодарю за пенициллин, благодарю за внимание и чуткость. Сейчас опасность сепсиса миновала, до вечера сделаю еще два укола. Остается вторая задача – вылечить ожог, который я лечу без повязки, открытым способом, с помощью этого самого «воронечника».
Девушка тотчас же сникла и потупила глаза.
– Я не виновата, но у нас в институте эти ящики не проходили, – растерянно оправдывалась она.
Юноши рассказали, что их послал директор школы-десятилетки. По всей Курбе идут удивительные слухи: в избушке лесника отсиживаются от дождя пятьдесят юных московских туристов. Они потушили большой лесной пожар, среди них есть тяжелораненые. Посланцы привели врача и принесли хлеба, сливочного масла и целую баранью ногу.
– Подозреваю, их там перепугали наши мальчики, – покачал головой Николай Викторович.
Миша и Вася спали уже десятый час подряд, и спросить сейчас их о чем-либо было невозможно.
Гости очень весело с нами пообедали и отправились в обратный путь. С трудом уговорили мы взять за продукты деньги.
Но что же случилось с Мишей и Васей? Уж не заснули ли они летаргическим сном?
Вечером Николай Викторович подошел к русской печке да как начал шлепать спящих по чему попало – сразу они головы подняли. Семнадцать часов подряд проспали герои.
На наши расспросы Вася ничего не отвечал и только клевал своим горбатым носом, а Миша ронял слова нехотя, будто спросонок:
– Отдали в больнице записку, рассказали, как пожар тушили, как Ленечка ногу обжег, потом нам дали пакет. Ах, да! – вспомнил Миша. – Ведь мы заходили в сельпо и узнали, что Эльвира Пылаева живет в деревне, всего в трех километрах от Курбы, там и магазин ее.
Ленечкин ожог так всех нас перепугал, что мы пропустили мимо ушей эти знаменательные слова Миши.
Мальчики поужинали, но от чая отказались и снова залезли на печку.
Перед сном я присел перед Ленечкой со шприцем в руках. У него температура была нормальная. Сильно побледневший, он поглядел на меня и жалобно спросил:
– Доктор, вы на меня не очень сердитесь?
– Нет, не сержусь. – Я осторожно поправил «воронечник» и спросил мальчика: – Теперь тебе лучше?
– Конечно, лучше, – улыбнулся он. – Спасибо. А я все думаю о березовых книгах. Ведь это не я вам искать помешал, это дождик помешал? Правда, правда дождик?
