— Правильно! — радостно крикнул я и хлопнул партой. — Молодец, Томка.
Генка зло прищурился:
— Ты бы лучше помолчал, работничек. В классе без году неделя… Хвалить нас будут или ругать — тебе все равно.
— Нет, не все равно, — давясь от несправедливой обиды, ответил я. — Мне, может, и несть пионерская, и отряд наш дороже, нем тебе, хотя ты с ребятами с первого класса учишься, а я их совсем недавно узнал. Понял? Потому что я их всех люблю, а ты никого. Ты только самого себя любишь, да и то, наверно, раз в год.
— Ну, себя-то он любит чаще, — презрительно сказал Венька. — Ладно, ребята, будем считать, что с этим покончено. Я сам сегодня же с Глафирой Филипповной поговорю, пусть совет свое решение отменит. А мы давайте действительно подумаем, чем дальше заниматься будем.
— Верно!
— Что ж, думайте, — пренебрежительно вздернул плечами Генка. — А мне еще в 6-ой «В» на сбор отряда надо.
Он встал из-за стола, взял портфель и, не попрощавшись, вышел из класса. Ребята молча смотрели ему вслед.
А потом мы всем отрядом составляли свои обязательства. Чего только в них не было! И с ученьем всем подтянуться, особенно Славке, и никому списывать не давать, и металлолом, и деревья. А про машину записали отдельно: собрать грузовик к концу учебного года и на сборке работать всем. Это Алеша предложил. И это будет наше самое главное дело.
Машину эту, между прочим, мы уже осматривали. Невеселое, я вам скажу, зрелище. За школьным гаражом стоит на чурках рама без кузова, с погнутой кабиной и сорванными дверцами. А под капотом вместо двигателя — целый сугроб снега. Наверно, надо быть такими отчаянными автолюбителями, как Ленька и Алешка, чтобы верить, что когда-нибудь это железо может превратиться в машину.
Алешка на ней просто помешался. По целым часам он роется в горе металлолома за сараем, совершает какие-то таинственные путешествия по гаражам, о которых нам почти ничего не рассказывает, а портфель и карманы у него вечно набиты всякими железками. Венька и Шурик Бусыго тенью ходят за ним и даже на переменках читают толстые автомобильные книги. С некоторых пор у нас все разговоры вертятся вокруг свечей, прокладок и заднего моста. Передний почему-то никого не интересует.
Девчонки фыркают и злятся, им скучно.
— Вы индивидуалисты, — с трудом выговаривая непривычное слово, кричит нам Томка, когда через несколько дней на большой перемене мы собираемся у машины. — И ничего у вас не получится. Вашу машину надо сдать на строительство нефтепровода «Дружба». Может, из нее металла хоть на двадцать сантиметров труб выплавят…
В глубине души я, да, наверно, и не один я, с ней согласен. По всем нам очень не хочется огорчать Алешу, Веньку, Леньку. Ведь даже мечтать о своей машине и то здорово!
Поэтому мы стоим и молчим. И только Козлов вдруг поддерживает Тому.
— Краше в гроб кладут, — насмешливо говорит Генка.
После того как мы отказались от звания «отряда — спутника семилетки», которое Генка для нас выпросил в совете дружины, он держится особняком. На каждой перемене уходит в другие классы, после уроков у него тоже куча всяких дел. Он — единственный, кто о машине никогда даже не заикался. Просто странно, что сегодня Генка к ней подошел. И высказался.
Алеша бледнеет от бешенства.
— Венька, скажи ему, — говорит он и отчаянно трет тряпкой, смоченной в керосине, бурую ржавчину на раме.
Венька разгибается и говорит:
— Это машина. Понял? И она будет бегать. Понял? И мы на ней поедем в путешествие. В Сашкино Качай-Болото. Это уже решено. А если не веришь, убирайся! Без тебя обойдемся. И без твоих указаний тоже.
Девчонок Венька успокаивает мгновенно:
— Чем орать, лучше бы за дело взялись. Нам ведь сорок вещевых мешков нужно будет. Ну, хоть бы тридцать. Вот и сшили бы. Машины в школьной мастерской есть? Есть. А ты, — он поворачивается к Томе, — шить умеешь, сам видел. И Ленка умеет. Вот и научите остальных.
— А материал где взять! — растерянно спрашивает Тома. — Нитки?
Венька задумчиво трет лоб, и все хохочут. На нем остаются длинные грязные полосы. Как когда-то, 1 сентября, когда он на экскаватор забрался.
— Сколько это будет стоить? — наконец спрашивает он. — Ну, катушки, нитки, материал?
Тома долго шепчется с девчонками, спорит, доказывает что-то и в конце концов называет такую цифру, что у Веньки брови взлетают под шапку.
— Слушай, — с изумлением говорит он, — а ты не того… Не из бархата ли их задумала шить, рюкзаки-то?
— Из сатина, — раздельно выговаривает Тома. — Меньше не получится.
Мы озадаченно переглядываемся.
— Что за шум, а драки нет? — слышим мы Денькин голос, и он входит в круг, к машине. — Держи, Алеша. — Ленька протягивает Алеше связку медных трубок, две лампочки и одну фару, а лицо у него чернее тучи. — Нашел двигатель, — говорит он, и Алеша подпрыгивает от радости. — Постой, постой, рано еще радоваться. Не дают. А двигатель хороший, после капитального ремонта.
— Где? — выдыхает Алеша.
— В тресте зеленых насаждений. Там у них машина стоит, ржавеет. Старая-престарая, еще хуже нашей. А двигатель — чудо. Сам смотрел.
— Ну и что? — подгоняет его Венька.
— А то самое, — отвечает Ленька. — Пошел к управляющему. Дайте, говорю, двигатель, пионеры машину собирают. А он ни в какую. Машина, говорит, еще не списана и числится как государственное имущество. А поскольку числится, отдать ее не имею никакого полного права. Вот ты с ним и толкуй, с бюрократом окаянным.
Ленька сбивает на затылок шапку и вздыхает.
— Придется в горком комсомола идти, — торопливо говорит Алеша. — Пусть оттуда нажмут. Если им двигатель не нужен, что ж он, ржаветь должен?
— Обожди, — останавливает его Венька. — Мы сами сходим к этому управляющему. А уж если не поможет, тогда и в горком пойдем. Верно я говорю?
— Верно, — соглашается Ленька. — В горком надо, ребята, в самую последнюю очередь идти. Уже когда совсем ничего больше сделать нельзя будет. Ну, а что у вас теперь стряслось, что вы так галдели?
Венька объясняет ему насчет рюкзаков. Вожатый прикидывает в уме и соглашается:
— Что ж, подсчитано правильно. Примерно столько и нужно. И еще четыре раза по столько, чтоб для нашего путешествия продуктами запастись, горючим. Даром ведь никто не даст.
— Ну, это мы соберем, — говорит Генка. — Мне мама десять рублей даст. А попрошу — и двадцать.
— А мне не даст, — резко отвечает Венька. — Да я у нее и просить не буду.
— И я не буду, — тихо говорит Тома.
— И правильно сделаете, — кивает Ленька. — Просить у родителей не будем. Что вы, маленькие, что ли?
— А где ж мы возьмем, если родители не дадут? — растерянно спрашивает Генка.
— Заработаете, — отвечает Ленька и весело смотрит, как вытягиваются у нас лица.
— Где? В школьной мастерской? — запальчиво говорит Венька. — Так мы же там пока одну стружку делаем. Берем кусок металла и превращаем его в стружку. За нее никто гроша ломаного не даст. Пользы-то никакой…
— На первых порах и это нужно. Ты что, хотел сразу сложнейшие детали делать? Сначала молоток научись в руках держать, напильник… А деньги мы заработаем не в мастерской, а на заводе радиодеталей, — выждав, торжественно говорит он. — Там нужны рабочие — упаковывать в ящики мелкие запасные части. Работа простая и легкая, два дня в неделю по два часа. Все сорок человек. За пять месяцев можно заработать и на рюкзаки, и на бензин. И даже на конфеты.
И Ленька оглушительно, совсем как дядя Егор, хохочет и подмигивает нам.
— А кто нас туда пустит, на завод? — уныло говорит Венька и с надеждой смотрит на Леньку.
— Пустят, — отвечает он. — Комитет комсомола завода попросил дирекцию, и вам разрешили. Только если будете работать как следует. Иначе раз-два вытурят.
Он расстегивает пальто, достает из пиджака узкую бумажку и поднимает ее над головой.
— Вот пропуск. На весь отряд. Через два дня на работу!
От радости все мы — и мальчишки, и девчонки — орем что-то невразумительное и тормошим Леньку так, что он вертится волчком. А потом торопимся в класс — даже отсюда слышно, как в школе оглушительно трезвонит звонок.
