Лоуви предложила съездить на электромобиле в северный конец острова и половить рыбу. Но полуденное солнце жарило вовсю — нас разморило, а рыба не приплыла. Июль — самый жаркий летний месяц в Южной Каролине, а этот день казался нам самым жарким днем.
Мы вернулись в свое обычное убежище — Природоохранный центр. Внутри было прохладно, крутился вентилятор, легкий ветерок охладил нам кожу. Мы достали свои журналы, чтобы описать все захватывающие происшествия последних суток. У каждого был свой любимый способ рассказывать истории. В тетрадке у Мейсона собралась уйма прикольных фактов, и он в длинных абзацах описывал, что видел, а главное — что по этому поводу чувствовал.
Я умел рисовать. Здорово наловчился за этот последний месяц. Лучше схватывал детали. Хани часто говорила, какой я наблюдательный. По ее словам, я был прирожденным натуралистом.
У Лоуви рисунки получались не такие точные, как у меня, зато более красивые. Прямо как картины. Она ведь занималась в кружке — и это было видно. На каждой следующей странице она использовала новые цвета. И я очень завидовал тому, как она рисует лица: у нее получалось очень похоже. Живчика она изобразила просто замечательно.
Когда я вернулся в «Птичье Гнездо», пожарный пикап стоял у самого дома. У меня екнуло сердце. Я взлетел по лестнице, ворвался в дом. Пожарник Рэнд и Хани разговаривали на кухне, держа в руках по чашке кофе. Я, отдуваясь, огляделся, но Живчика не увидел.
Хани подняла глаза, увидела мое лицо, покачала головой и фыркнула:
— Иди на веранду. Живоглота привезли назад.
Я бросился к задней двери. Вот он, Живчик, расселся как у себя дома, на шее — новенький красный ошейник. Я распахнул стеклянную дверь и через миг уже прижимал его к себе. Погладил по голове, почесал пузико — и плакал, не стесняясь.
На веранду вышли Пожарник Рэнд и Хани.
— Пока все хорошо, Джейк, — сказал Рэнд. — Он не чипирован, со здоровьем все в порядке.
— Только блох нужно вывести, — заметила Хани.
— Я повесил фотографию Живчика во всех общинных центрах и на пароме, — добавил Пожарник Рэнд. — А также заехал в собачьи приюты. Пока никто не искал собаку, подпадающую под такое описание. Никто за ним не приходил.
— Пока, — вставила Хани.
— А вот я уверен, что никто и не придет. Он останется здесь. — Я бросил на Хани отчаянный, умоляющий взгляд. — Можно, мы его оставим себе? Ну пожа-а-а-а-а-алуйста!
— Можешь больше не рыдать, — оборвала меня Хани, махнув рукой. — Я уже сказала Рэнду, что разрешаю Живчику остаться здесь. Временно. Нужно выждать трое суток — вдруг кто-то хватится. А потом обсудим его будущее.
Пожарник Рэнд подмигнул мне.
— Ветеринарный контроль у нас тут редко появляется, так что все решения принимает тот, у кого собака живет.
Я улыбнулся и зарылся лицом в шерсть Живчика. А он будто услышал мои мысли — встал передними лапами мне на колени и стал лизать лицо. Было очень щекотно, я не выдержал и рассмеялся.
Пожарник Рэнд усмехнулся и сказал:
— Мальчик и его собака.
Хани сложила руки на груди и вздохнула.
— Иногда жизнь принимает решения за тебя, и им лучше не противиться.
Дорогой папа!
Ты не поверишь, но у нас теперь есть собака! Просто Хани пока этого не знает.
Его зовут Живчик. Мы вчера пошли на дежурство у черепашьего гнезда. Думали, это койот, а оказалось — перепуганный потерявшийся песик. Очень голодный. Видимо, он учуял сушеное мясо у Мейсона в кармане.
Я знаю, ты всегда говорил: пока вы с мамой на службе, у нас не будет домашних животных. Но Живчику нужен дом. А нам от его присутствия станет только живее.
Я тебя прошу — напиши Хани, скажи, что я могу его оставить. Тебя она послушается. Мне очень хочется. Никогда я еще ничего так сильно не хотел (ну только чтобы ты поправился).
Вот мой лучший портрет Живчика. Но он, честное слово, еще красивее. Можно он у нас останется? Очень тебя прошу!
Скучаю!
С любовью,
Джейк
Глава 22. Экзамен
Папа бы тобою гордился
Летние дни пролетали один за другим, июльская жара делалась все сильнее. В середине дня над островом проносились стремительные бури — они спешили в Атлантический океан, и после этого влажность только усиливалась. Мошкаре это было по вкусу. По ночам громко пели цикады, квакали лягушки. Комары делались все крупнее и прожорливее. Хани шутила — именно комар должен быть официальным символом штата!
Дел у «Черепашьего отряда» было больше прежнего. По утрам мы искали следы и гнезда, а по вечерам в первых гнездах начали вылупляться черепашки!
А главное — за Живчиком так никто и не явился, он остался жить со мной. Лоуви не возражала. Ей было довольно того, что она видит его каждый день. Хани не говорила вслух, что он останется у нас навсегда. Но я-то видел, что она все сильнее привязывается к песику. Он не мог влезть по лестнице ко мне на лофт и спал на подстилке в гостиной. Каждое утро он царапался в дверь спальни Хани и скулил — будил ее. Я сверху слышал, как она ласково с ним разговаривает, пока варит кофе. А Живчик опускал голову к ней на колени, требуя внимания, и приносил ей игрушки — просил поиграть.
Но большую часть времени Живчик проводил рядом со мной. Кормить его и выгуливать было моими обязанностями. Пока я ездил по хозяйственным делам, он сидел со мной в электромобиле. А еще его официально приняли в состав рассветного патруля.
Кроме того, во вторую половину каникул мы все пошли учиться. Мейсон брал частные уроки в «Хейлер-Хаусе». Лоуви познакомилась с художником-пенсионером, жившим на острове, и он согласился учить ее рисованию. А я? Я наконец-то пошел на курсы судовождения.
Письменный экзамен я сдал. Оставалось сдать экзамен Хани. Она сказала, что не позволит мне самостоятельно управлять катером, пока человек, которому она доверяет, не подтвердит, что я все освоил. Принять у меня экзамен вызвался в свой выходной день Пожарник Рэнд.
В этот особенный день Лоуви ждала меня в дальнем конце причала. Я уже водил катер под ее наблюдением, и ей не меньше моего хотелось, чтобы я наконец получил права.
— Удачи! — пожелала она. Глаза ее блестели.
— Спасибо, — откликнулся я.
А потом, вздохнув поглубже, повернулся и пошел в конец причала, где Пожарник Рэнд стоял, широко расставив ноги, на катере под названием «Краб». Его рыжую бороду было видно издалека, как осевой знак. Он помахал рукою над головой и бросил мне тюбик крема от загара.
— Урок первый: кожа должна быть защищена.
— Вы прямо как Хани, — ответил я, снимая свою армейскую кепку и намазывая лицо и руки.
— Ладно, поехали, а говоря точнее — поплыли. — Он усмехнулся. — Первым делом отвяжи катер. — Он указал на металлическое кольцо на причале.
Я тут же выполнил его приказание.
— Прыгай на борт!
Я бросил Рэнду канат, запрыгнул следом.
Пожарник Рэнд спросил:
— Как называется передняя часть судна?
— Нос! — выкрикнул я.
— Верно, — похвалил он и передал мне спасательный жилет. — А задняя?
— Корма. — Я уверенным движением застегнул оранжевый жилет.
— А что такое банка, если ты на судне?
— Банка — это скамейка.
Рэнд игриво дернул мою кепку за козырек.
— Смотрю, ты зря времени не терял. Ладно, капитан, давайте вместе выйдем в океан. — Он хлопнул в ладоши. — Катер шестнадцатифутовый, из стеклопластика. Моя радость и гордость. Я на нем лет с четырнадцати хожу. Кстати, купил на собственные деньги. — Он ласково погладил катер по борту.
«А это планшир», — подумал я, вспоминая названия всех частей судна.
— Прояви внимание и заботу — и судно будет служить тебе десятки лет. С этим катером связано много добрых воспоминаний. Попроси папу — он обязательно тебе расскажет, сколько у нас было всяких приключений на «Крабе».
