— Ну вот! — горестно развел руками дядя Сидор. — Только ломать и осталось. Сам-то я ни в жисть туда не залезу. В мои-то годы трюки откалывать…
Доску найдете? — спросил я.
Есть доски! — кивнул дядя Сидор. — В сарайчике.
Тащите сюда. Сейчас сделаем! Как в цирке…
Дядя Сидор с недоверием поглядел на меня, но мгновение спустя помчался к старенькому гаражу, служившему музеем для его бесчисленных коллекций. Вскоре он принес широкую доску метра в два длиной. По такой доске ловкач и на трехколесном велосипеде проехал бы. Если, конечно, суметь поднять велосипед на дыбы… Не забыл и пилу. Мы быстро отхватили пилой угол доски, рассчитав так, чтобы она плотно легла на боковой карниз балкона, выпиравший на ширину кирпича, и поспешили в подъезд — к окну, откуда и собирались проложить к балкону мост. Когда доска легла на карниз и я собирался было ступить на нее, чтобы спасти дверь дяди Сидора, меня потянул за руку Борька.
— Дай мне! — твердо сказал он. — Я полезу. Если не ошибаюсь, это я — Главный Тимур. Не так ли? А значит первая попытка — за мной. — И, сощурив глаза, он сурово и глубоко посмотрел на меня. Я понял его замысел и, не споря, отступил.
В успехе Борькиной экспедиции я ни на миг не сомневался. Борька в четыре секунды дошел до балкона, ухватился за подоконник и, сложившись пополам как перочинный ножик, перевалился в квартиру под шумные аплодисменты затаивших дыхание болельщиков. Вскоре входная дверь отворилась, и, потрясенный стремительностью операции, дядя Сидор заключил спасителя в объятья. Высвободившись из них, Борька смущенно залепетал:
— Ну что вы… Это же так просто… На физкультуре мы еще и не такое проделываем.
И словно спохватившись, Борька полез в карман, достал найденный нами на тротуаре ключ и протянул дяде Сидору:
— Вот ваш ключ. Ваш?
Дядя Сидор как-то странно дернулся и дрожащей рукой пугливо потянулся к ключу.
Мой!.. Мой, братцы! — воскликнул он. — Это что же такое происходит? Выходит, я его дома оставил, а дверь просто захлопнул?
Ничего подобного, — хмуро возразил Борька. — Вы же видели, я его из кармана достал — он около подъезда валялся.
Так это ты его нашел? — изумился дядя Сидор. — Чего ж сразу не отдал? Зачем тогда этот смертельный номер?
Затем! — отрезал Борька. — После того, что вы сказали про ключ, куда безопаснее было лезть через балкон, чем просто отдать его…
Тут счастью дяди Сидора и вовсе не стало предела. Шутка ли — и дверь спасена, и на замок можно не разоряться. А больше всего радовался дядя Сидор своей рассеянности. Ведь, не найдись ключ — немалые бы ему сейчас предстояли хлопоты с замком.
Помаленьку зеваки начали расходиться. Дядя Сидор поманил нас с Борькой в квартиру и закрыл дверь. Лицо его дышало любовью.
Хотите с автоматом поиграть? — спросил он. — Целый час… И денег не надо! — щедро раскошеливался он.
Не, — покачал головой Борька. — Мы же за так, за бесплатно. При чем тут автомат?
Дядя Сидор развел руками и открыл нам дверь. Мы спустились вниз, как вдруг дядя Сидор вновь отворил дверь и гулко крикнул нам:
— Эй, пацаны, на секундочку!..
Мы поднялись к нему, и дядя Сидор, подмигнув Борьке, спросил:
Песок нужен?
Песок? — растерялся Борька. — Зачем?
— Как это — зачем? Не притворяйтесь. Вы же ванную собираетесь переделывать. Кто ж про то не знает.
— Не сейчас, — сказал Борька. — К лету…
Пусть к лету, — остановил его дядя Сидор. — Все равно ведь песок нужен. Так слушай — я вам свой отдам. Не покупайте, ладно? Хоть сейчас берите ведра — и несите к себе.
А куда… Куда нести? — бубнил сбитый с толку Борька. — Не домой же. А в песочнице уже был. Да только кончился уже. Наверное, малыши пироги из него пекли, да так потихоньку и растащили. — Борька чудом сохранял способность еще и шутить…
Вот чудак! — огорчился дядя Сидор. — Не хочешь в песочницу — сыпь в ванну! У вас же ванна в подъезде протухает.
— Не выйдет! — отрезал Борька. — Там Пирамидон живет.
— Как знаешь! — развел руками дядя Сидор. — Я ж как лучше хотел… Помочь…
— А можно, песок у вас пока полежит? — подсказал я. — До лета.
— Это можно! — просиял дядя Сидор. — Ты мамке своей так и передай — пущай за песок не думает. Я его для вас схороню. Дядя Сидор благодарность понимает. Он за добро завсегда добром лупит…
Когда мы вышли из подъезда, дядя Сидор крикнул с балкона:
А хотите, я про вас в газету благодарность напишу, а на гонорарий вам ящик пепси-колы поставлю?
— Не надо пепси! — запротестовал Борька. — Лучше песок сохраните, ладно?
Забито! — царственно поднял ладонь счастливый дядя Сидор. — Жалую, так сказать, песок с собственного плеча!
Как говорит Акрам — «Если хочешь остаться у разбитого корыта — поймай золотую рыбку».
Но с другой стороны, можно ведь найти способ не прогадать: просто отпустить золотую рыбку восвояси и ничего не просить у нее взамен. Ни корыта, ни тропа
Признайтесь честно: у вас есть заветная мечта? Еще бы! Конечно, есть. Только, наверное, на то она и заветная, чтобы потихоньку знать о ней самому и спокойно выращивать — как, к примеру, кактус на солнечном окне.
Большая мечта — она ведь трудная я колкая.
Хорошая мечта — она долго зреет.
А тут — на тебе: пиши сочинение «Моя заветная мечта». Доставай свою мечту и виляй ею перед всеми — будто это и вовсе не мечта, а шуба с ламой или футболка с визгливой надписью. Это уже не заветная, а какая-то фирменная мечта получается…
Моя мечта? А пожалуйста. Могу и на выбор…
Хочу, чтоб владыка морей Нептун поскорее Акраму увольнительную на берег подписал: давно не виделись.
Хочу, чтоб появилась наконец-то в газете хоть одна заметка юнкора Игрек.
Хочу, чтоб мисс Кэт Суровцева вдруг захотела своими руками отремонтировать связку страниц «Острова сокровищ».
Хочу, чтоб Леопард Самсонович вылил в арык бочку нечестной краски. Правда, арык жалко…
Хочу, чтоб дядя Сидор Щипахин сам перенес ночью песок из ванны обратно в песочницу.
Хочу, чтоб пылесос Натальи Умаровны пополнил коллекцию дяди Сидора Щипахина.
Хочу, чтоб чья-нибудь мама во дворе разрешила взять Пирамидона домой.
Хочу, чтобы Шакал пожил хоть неделю в зимующей в подъезде ванне — вместо Пирамидона.
Хочу хоть разочек увидеть в какой-нибудь очереди Динэра Петровича.
Хорошо бы когда-нибудь подарить маме Борьки Самохвалова такую шубу, как у Катьки Суровцевой. У них и размер-то одинаковый!..
Вот бы обставить Ромку Суровцева в теннис со счетом 21:0!
А еще неплохо бы поговорить с настоящим Роланом Быковым. Можно даже без блокнота…
Чтоб никогда не подгорала яичница у Николая Алексеевича.
Чтобы мама не мечтала о японском телевизоре…
…а папа — не обещал ей когда-нибудь достать его.
Очень хочу, чтобы Борька никогда не поссорился со мной. До самой пенсии. И потом тоже…
Мечтаю, чтобы Олег Сиропов решился получить квартиру в другом кооперативе.
Конечно же, хочу, чтобы пионер-акын Рудик Крякин хоть раз доказал, что он — не легенда, а действительно живой человек.
Ну разве все это не мечта?
И разве это — не сочинение?
И разве можно за эти 19 желаний получить что-нибудь дельное, кроме экстренного вызова отца в школу? Между прочим, — действительного члена родительского комитета…
У Акрама тоже есть мечта. Он о ней так говорит: «Настоящая мечта сбывается не однажды, а все время, незаметно». И еще: «Мечту надо работать. Мечту надо ставить как парус».
Неужели и вовсе так заведено, что сбывается только последняя мечта?.. Ну не чудеса ли! Приходим с Борькой в школу на открытие книжкиной недели, а у входа нас караулит типографская афиша с уточнениями, сделанными красным фломастером: «Всем! Всем! Всем! У нас в гостях проездом с Чиланзара на Каракамыш — юный поэт-международник Рудольф Крякин (г. Ташкент). В программе — новые частушки, ответы на вопросы, моментальное выполнение литературного заказа в присутствии заказчика, раздача автографов, литературная консультация на местах».
Вот так сюрприз! Мы, конечно же, поспешили в зал, недоумевая: что это за новая приставка появилась у Крякина? Международник… Ну да! Все понятно. Он же недавно был с мамой в Болгарии по ее кооперативным делам. Ловко! И афишу они ловко напечатали. На ней даже фотография Рудика уместилась. На нас покровительственно смотрел с афиши пухлощекий мальчишка лет тринадцати, с волосами, спускавшимися до плеч. Он стоял, опираясь правой ногой на пишущую машинку, в каретке которой трепыхался лист бумаги с бессмертным началом: «На горе стоит…». Это был явно фамильный герб Рудика. Широкое горло Крякина прикрывала бабочка. Такая бабочка вполне могла бы лишить покоя Наталью Умаровну — до поры, пока не стала бы украшением зоокабинета. Ловкач-фотограф умудрился впечатать в это место самую настоящую бабочку, сфотографированную отдельно от Крякина. Ее могучие крылья, видимо, должны были символизировать полет творческой фантазии поэта-международника. Похоже, фотограф тоже состоял в кооперативе Крякиной, а может, и не только он.
