Через минуту и он вышел из-за занавеси преображённым. На нём была лишь чиабу — набедренная повязке из луба, какую обычно носили нукагивцы. Стали видны его многочисленные татуировки. Выглядел он настоящим дикарём.
— Ну, девочка, нам пора, — сказал с ног до головы испещрённый синими рисунками дикарь и крепко взял Лушу за руку.
Когда через несколько минут в комнату заглянула весь вечер гостившая у подруги красивая молодая туземка, здесь уже никого не было. Жена Вильяма тихо вздохнула, задумчиво разгладила руками покрывало на том месте, где совсем недавно сидел хронодайвер, и бесшумно вышла — к появлению мужа нужно было успеть приготовить ужин.
Нукагива обдал их полуденным жаром. Воздух над бухтой Таиохае слоился, вибрировал, и в этом горячем дрожащем мареве как фантомы двигались полуголые фигуры островитян.
Луша прищурилась. Осторожно выглядывая из густого зелёного плетева, источающего сильный, кружащий голову запах здешних растений, она с бьющимся сердцем увидела мальчика в матросских штанах и рубахе на противоположном берегу ручья. Русоволосый мальчик опустился на корточки. Жмурясь и шумно фыркая, он размашисто бросал в разгорячённое лицо пригоршни воды, без остановки — одну за другой, одну за другой, и сверкучие брызги так и летели во все стороны. Когда он вскидывал голову, на загорелом подбородке мелькал светлый шрам в виде запятой — ещё с прошлой зимы, от случайного удара хоккейной клюшкой…
Наконец, мальчик остановился, чтобы перевести дыхание. Луша, не моргая, смотрела сквозь листья, как стекают с Русиного подбородка капли, как блестят его мокрые, побледневшие от умывания щёки.
Вильям легонько дёрнул её за рукав и приложил палец к губам. Луша кивнула, и плотно зажала обеими ладонями рот, словно боясь, что не выдержит, и окликнет брата.
Встряхнув мокрыми кудрями, Руслан зачерпнул последнюю пригоршню и, стараясь не расплескать воду, торопливо засеменил прочь.
Вильям поманил Лушу за собой, и они, осторожно раздвигая заросли, двинулись вниз по ручью — ближе к тому месту, где ручей впадал в море. Оттуда доносился слитый с шумом прибоя гомон множества голосов, изредка перекрываемый отрывистыми резкими восклицаниями на туземном наречии.
* * *
Увидев толпу взбудораженных, вооружённых до зубов островитян, теснящих, забирающих в кольцо матросов с «Невы», Луша невольно охнула.
Гневные воинственные выкрики туземцы сопровождали недвусмысленными жестами, угрожающе потряхивая копьями и размахивая палицами. Лица были искажены, рты разинуты, мускулистые, татуированные до синевы тела блестели от пота.
— Что же сейчас будет? — испуганно пискнула она.
— Сиди тихо, не дёргайся, — шикнул на неё Вильям. Потом наклонился к самому её уху и пояснил очень тихо, но отчётливо:
— Сейчас должен прийти Робертс и привести Тапегу.
— Кого?
— Короля Тапегу. Нукагивцы думают, Крузенштерн заковал их короля в оковы и удерживает на своём корабле насильно. Но это не так. Он давно у себя дома. А слух этот проклятый Кабри распустил нарочно.
— Раевский! Где Раевский? — послышался выкрик откуда-то из середины толпы.
Услышав его, Луша вздрогнула, облизнула пересохшие губы и стала нервно раскачивать языком шатающийся молочный зуб.
— Где же этот ваш, как его… ну, который приведёт короля?
— Робертс? Терпение, скоро будет, — процедил Вильям, сосредоточенно наблюдая за происходящим, готовый в любой момент сорваться с места.
— А кто он вообще такой, этот Робертс?
Вместо ответа Вильям ткнул большим пальцем себе в грудь. Луша смотрела на него непонимающим взглядом.
— Это я, — одними губами подтвердил он.
— Что? — Луша чуть не задохнулась от изумления.
Вильям не ответил. Вытянув шею, он напряжённо всматривался поверх толпы туда, откуда должен был появиться его двойник.
Каждое мгновение казалось им обоим вечностью. Испуганно блестя глазами, Луша следила за тем, как всё плотнее смыкалось вокруг россиян враждебное воинственное кольцо.
— Все в лодку! — сквозь вой толпы донеслась до них запоздалая команда мичмана.
Выполнить её матросы уже не могли. Круг сомкнулся.
Быть убитым в стычке с туземцами в ста тыщах миль от дома — что за ужасная судьба! Ещё мгновение, и любой из моряков мог разделить участь несчастного Джеймса Кука…
Встав на цыпочки, Луша с замиранием сердца выискивала в беснующейся толпе знакомую фигуру. Вдруг брат там, среди них? И четверти часа не прошло, как впервые за несколько месяцев разлуки она увидела его на той стороне ручья — повзрослевшего, вытянувшегося, загоревшего Руську. Перед глазами всё ещё стояло его лицо — с блаженной улыбкой и светлыми солнечными бликами на мокрых щеках.
— Убьём их! Убьём! — в исступлении завывали островитяне. — Тау-и-па-та-хо-о! — Чтоб жарить не-при-я-те-ля! — неслось над толпой.
Луша содрогнулась. Лучше бы она не понимала их ужасного наречия… Счастливое лицо Руси заслонилось в её воображении тем, другим, являвшимся ей в страшных снах, — измученным, серым, с запёкшимися растресканными губами, ввалившимися глазами, с толстой верёвкой на шее. Заплясали рваные языки пламени. Заклубился чёрный дым, заволакивая сведённые страхом и болью знакомые черты.
Под крики разъярённых людоедов смысл и назначение привидевшегося ей костра стали вдруг как-то особенно очевидны. Страшный сон на глазах становился явью.
Кулаки сами собой сжались, и Луша не выдержала. Она выскочила из укрытия, в порыве какого-то дикого, безрассудного отчаяния вклинилась в толпу островитян, и яростно работая локтями, буквально на четвереньках стала протискиваться меж татуированных босых ног к самому центру.
Но Руси там не было, да и быть не могло: мгновение назад он и Макар буквально растаяли в дрожащем от зноя воздухе Нукагивы, оставив после себя лёгкий, едва уловимый запах озона, но этого исчезновения никто не заметил.
* * *
Когда Вильям, увидев, наконец, небольшую процессию, приближающуюся по тропе из глубины джунглей, выдохнул облегчённо и повернулся к ней, чтобы ещё раз объяснить, что Робертс — это он сам, только пятнадцать лет назад, девочки рядом не оказалось.
Выругавшись, Вильям вскочил на ноги. В тот же миг он увидел, как возвышавшийся над толпой Маухау — самый рослый и сильный нукагивский воин, татуированный с головы до пят, угрожающе поднял над головой копьё, готовый к безжалостному смертоносному удару.
Вильям весь подобрался. Чутьём охотника и воина он понял, что сейчас случится непоправимое. Если прольётся кровь, война неизбежна…
Внезапно Маухау издал истошно-скулящий, какой-то совсем не воинственный крик. Железная рука его дрогнула и копьё, сорвавшись, воткнулось куда-то вниз, в центр бурлящего, волнующегося круга.
В это мгновение Вильям, словно в нём сорвалась какая-то пружина, вылетел на поляну с воплем:
— Король Тапега свободен!
Бритые головы, все как одна украшенные рожками, повернулись на крик. На лицах туземцев были растерянность и смятение.
— Король Тапега здесь! Посмотрите, он идёт к нам! — надрывался Вильям, показывая туда, где по тропинке вышагивал сам нукагивский король, живой и невредимый, завёрнутый в отрез красной ткани, подаренной ему Крузенштерном. Из-за его плеча выглядывал встревоженный Робертс.
Толпа радостно ахнула и кольцо распалось.
Островитяне, радостными криками приветствуя Его туземное величество, бросились к своему королю.
* * *
Прибой меж тем заметно утих, и баркас «Невы», стоявший весь день поодаль на верпе, торопливо подгрёб к самому берегу. Мичман, схватив юнгу Раевского в охапку, буквально забросил его в лодку. Матросы, не дожидаясь повторной команды, попрыгали следом. Люди молча налегли на вёсла, угрюмо поглядывая в сторону негостеприимного берега.
Отойдя на порядочное расстояние от пенистой полосы прибоя, они увидели Робертса — энергично загребая и изредка отфыркиваясь, он плыл вслед за баркасом. Они дождались англичанина, и как только голова пловца поравнялась с баркасом, несколько крепких, загорелых, почерневших от смолы рук сразу протянулось к нему, помогая взобраться в лодку.
Мокрый Робертс с усилием перевалился через борт, встряхнулся, и уселся рядом с Раевским. Он с интересом вгляделся в лица гребцов, как будто припоминая что-то давно забытое, а потом, остановив прямой, немного насмешливый взгляд на юнге, заговорщически подмигнул мальчишке.
Тот сидел, притихший, и, приоткрыв рот, нащупывал языком образовавшуюся между зубами дырку.
— Что, брат, зуб в ноге у дикаря оставил? — спросил один из матросов.
Остальные, заметно повеселев вдали от туземных копий, громко захохотали.
